Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания - Энтони Эндрюс

загробным миром дела обстояли совсем иначе. Его богами-покровителями не пренебрегали, хотя их культы не получили яркого отражения в источниках. Многие «дневные» боги обладали «хтонической» составляющей и имели некоторую связь с подземным миром. Большее внимание, однако, уделялось умершим, особенно тем, кто окончил свой жизненный путь недавно или при жизни по той или иной причине сумел произвести столь сильное впечатление, что после смерти сам стал объектом культа. Представления греков о жизни после смерти были в общем и целом верно отражены в нарисованной Гомером мрачной картине, в которой лишившиеся разума тени влачат жалкое существование в царстве Гадеса. Если Одиссей и мог на время вернуть им разум, дав выпить кровь принесенной им жертвы, то их существование все равно никоим образом не похоже на бессмертие. О вере фракийских гетов в вечную жизнь древнегреческие авторы писали как о некоей диковине. Концепция Платона о бессмертии души, как и вера пифагорейцев в метемпсихоз, не нашла понимания у простых людей. Самые большие надежды, о которых мы, однако, знаем очень мало, греки возлагали на посвящение в Элевсинские и некоторые другие мистерии. В целом греки надеялись жить в памяти будущих поколений или только своих потомков. Это создавало основу для осознания необходимости наличия сыновей, способных поддерживать семейный культ.

Однако человеческая природа устроена таким образом, что недостаточная вера в загробный мир не защищает от страха вреда, который мертвые могут причинить живым. Во-первых, следовало позаботиться о правильном совершении обрядов, связанных с погребением. В Греции были свои призраки, первым из которых стала тень Патрокла, явившаяся Ахиллу во сне, часто посещавшие живых до тех пор, пока те не сделают все правильно. В производящем неизгладимое впечатление фрагменте «Хоэфоров» Эсхила, где дети умершего уже Агамемнона Орест и Электра обращаются к нему за помощью перед убийством Клитемнестры, этому царю приписывается большее могущество. Правда, это не самый подходящий пример, так как для Эсхила Агамемнон был героем, культ которого прочно укоренился и отправлялся сразу в нескольких центрах. Для теней менее значимых людей были выделены специальные дни, такие как афинские антестерии, отмечавшийся весной праздник в честь Диониса, во время которого открывали вино нового урожая. Призраки были повсюду до тех пор, пока их не изгоняли, объявив, что пиршество закончилось и все храмы будут закрыты, пока они не уйдут. Вероятно, сторонники системной теологии, пытавшиеся соотнести друг с другом все события, происходившие на протяжении трех дней этого праздника, сталкивались с множеством трудностей.

Слово «герой» было не просто обычным обозначением предводителей в истории об осаде Трои, оно также имело религиозный контекст, который в настоящее время связывается с ритуалом принесения жертвы герою, отличным от аналогичного обряда, предназначенного для богов. Для того чтобы стать героем, нужны были колоссальные достижения. Ярким примером этого является Геракл, совершавший подвиги, в конечном счете связанные с избавлением мира от чудовищ во имя человечества, который вышел за пределы звания героя и стал олимпийским богом. На более приземленном уровне героические почести могли получить люди, основавшие колонии, такие как, например, афинянин Гагнон, заложивший в 437 г. до н. э. Амфиполь во Фракии и доживший до того, как его почести были переданы спартанцу Брасиду, захватившему город в 424 г. до н. э. Почитали в Греции и других, менее значимых героев. Имена некоторых из них были известны (хотя, возможно, рассказы о них были плохо известны за пределами группы поклонявшихся им людей). Однако когда речь заходит о безымянных героях, таких как «герой у соляных озер», которому представители афинского рода Саламиниев ежегодно приносили жертвы, становится ясно, что мы больше не имеем дело со смертными, чьи выдающиеся достижения позволили им достичь бессмертия.

Этому можно дать несколько различных объяснений. Местные боги могли быть подвергнуты забвению, проиграв состязание с олимпийскими божествами, признанными всеми греками. Некоторые из них были частично или полностью отождествлены с более могущественным богом, став его спутниками или сохранившись в его эпитетах. Такая судьба, очевидно, постигла Гиакинфа, которому поклонялись в Амиклах, недалеко от Спарты, превратившегося в юношу, возлюбленного Аполлона, или в эпитет последнего – Гиакинфий. Другие, хотя мы, естественно, не можем привести конкретные примеры, продолжили свое существование в качестве героев низшего порядка, вместе с этим лишившись своих имен. Кроме того, здесь нам следует поговорить о народных верованиях другого уровня, связанных с верой в духов родников или деревьев, которые не нуждались в именах, чтобы стать объектами поклонения. Все реки считались богами, нимфам (всем вместе или по отдельности) поклонялись в маленьких местных святилищах, у морей и гор были собственные духи-покровители. Свидетельства о культах, о которых сейчас идет речь, мы черпаем исключительно из нечасто встречающихся календарей, в которых указывались дни совершения жертвоприношений и которые составлялись местными культовыми объединениями. О том, что не считалось достойным надписей не камне, мы не знаем вообще ничего. Кроме того, нам известны случаи принесения греками, жившими в эпоху архаики, подношений к микенским погребениям. Похороненных там людей, имена которых не сохранялись, естественно, относили к числу героев.

Полноценному политеизму по его природе свойственны спокойное принятие и впитывание новых культов, с которыми впервые сталкиваются его приверженцы. В эпоху классики культы заимствовались из Фракии, Египта и других регионов, да и наследие «темных веков» уже было довольно смешанным и успешно противостояло чересчур примитивным попыткам классификации. Возникает соблазн попробовать отделить богов, которым поклонялось более древнее население Средиземноморья, от тех, чьи культы были привнесены захватчиками, говорившими на индоевропейском языке, в более поздние периоды. Несложно предположить, что культ богини-матери и плодородия существовал на юге столько же, сколько земледелие; в то же время и сущность Зевса, бога неба, одного из немногих божеств, этимология имен которых не вызывает больших сомнений, имеют параллели в других индоевропейских языках. Но далеко продвинуться при составлении данной классификации не удается. Имени Аполлона, которого всегда считали исключительно греческим божеством, нельзя подобрать подходящую греческую этимологию. Оно, что греки ни говорили бы об этом боге, вероятно, имеет азиатское происхождение. С большей путаницей столкнутся те, кто примет сформулированное Ницше разграничение между рациональным Аполлоном и иррациональным Дионисом за все что угодно, кроме грубого, хотя и полезного, инструмента для анализа древнегреческой религии в целом.

За исключением редких случаев, в которых этимологии нам известны или их можно легко установить путем умозаключений, их лучше оставить без внимания. Правильный вопрос выглядит следующим образом: что греки создали на основании этого разношерстного наследия? Сначала следует разобраться, что можно сделать с тенденцией, отраженной в поэмах Гомера. Эпическая традиция в некотором смысле рационализована, из нее исключены некоторые наиболее нерациональные элементы, и это,