Американец - Лесли Уоллер

— И мы больше никогда друг с другом не увидимся?

— Боюсь, у меня нет надежды когда-либо увидеть тебя снова, — не глядя на нее, произнес Палмер и снова попытался завести машину. И снова безрезультатно. Он выключил зажигание, думая, что невольно перелил бензин в карбюратор, и немного подождал, давая ему немного стечь.

— Что-то между нами пошло не так, и виноват в этом только я один, — наконец произнес он. — Это за мной из Америки тянется хвост. Больше, чем у павлина. Старые грехи, старые претензии… И все это я принес в твою жизнь. Раньше ты говорила о некоторых вещах, которые не подлежат прощению. Но, говоря это, ты сама толком не знала, что хотела сказать. Впрочем, думаю, еще узнаешь.

— Так почему бы тебе не сказать мне об этом сейчас?

Палмер покачал головой и снова попытался завести машину. И снова ничего не вышло. Тогда он вышел из машины, подошел к заднему багажнику и открыл его, чтобы поднять крышку двигателя. Но не успел — что-то очень жесткое и холодное уперлось ему прямо в ребра, и сзади него послышался голос Фореллена.

— Спокойнее, Палмер, спокойнее, не сто́ит зря так торопиться. Это ведь бесполезно, там нет ротора.

— Вот идиот!

— А теперь повернись. Только медленно и без резких движений…

— Слушай, Стэнли, это же «магнум-38», ты не сможешь из него выстрелить. Разве что случайно. Так что не дури́…

— Не беспокойся. Из-за тебя двух я уже убил.

— Эй, в чем там дело? — крикнула Элеонора, делая шаг вперед.

— Не надо, не надо, не подходи! — попробовал остановить ее Палмер.

— Это Фореллен?

— Держись от него подальше! И, ради всего святого, не подходи!

— Ну, давай же, давай, поворачивайся. Только медленно, не спеша, — повторил Фореллен.

— Тише, Стэнли, тише. Если ты ходил в колледж, то должен знать…

— Ну хватит, ты, высокомерный сукин сын, хватит! Давай поворачивайся, иначе…

Палмер начал медленно поворачиваться. Все в нем вдруг закипело от непонятной ярости, и теперь ему было все равно, что будет дальше. Его тело напряглось, правая рука хлестко ударила по дулу пистолета, пытаясь выбить его из руки. Фореллен болезненно охнул, Палмер на секунду увидел его искривленное лица, а затем… услышал громкий выстрел.

Никакой боли не было. Только ночное небо, казалось, начало почему-то сворачиваться вокруг Млечного пути, как бы желая ему спокойной ночи. Затем Палмер безжизненно рухнул на землю.

Глава 50

Люди приходили и уходили. Они шумели, шаркали резиновыми подошвами по кафельному полу. Затем тишина. Непонятное биение сердца во внутреннем ухе. Снова тишина. Скрип кресла…

Тишина!

Только иногда неизвестно откуда вдруг доносились какие-то посторонние звуки. Вот где-то открылась дверь… Кто-то со стуком закрыл окно… Обрывки стремительной и непонятной итальянской речи…

Однажды до него донеслось сказанное по-английски слово «кровь…». А может, ему просто показалось, и это итальянское слово только звучало почти как английское?

На четвертый день, ощутив на своих плотно закрытых веках теплый свет, он попытался открыть глаза, но слезы затуманили его зрение. Он попытался смахнуть их с глаз, однако ру́ки отказывались его слушать. И только через некоторое время ему удалось, как говорят, «проморгаться».

Первое, что он увидел в лучах солнечного света, была высокая стойка возле его постели. Вроде полки для шляп, только без шляп. На ней горлышком вниз висела круглая прозрачная бутылка с красной резиновой пробкой. От нее к его левой кисти тянулась красная резиновая трубка со стальной иглой на конце. Кисть была заклеена медицинским пластырем. Он искоса посмотрел на бутылку, пытаясь прочесть прикрепленный к ней ярлычок, но, во-первых, бутылка висела горлышком вниз, а, во-вторых, надпись была сделана по-итальянски.

Лежа под легкой белоснежной простыней, он несколько раз пытался рассмотреть, что у него там внизу. Обе ноги были вроде бы на месте, но правая почему-то чудовищно распухла. Он попытался было пошевелить пальцами, но тут же потерял сознание.

Когда он пришел в себя, день уже клонился к закату, но рядом с его кроватью в старомодном деревянном кресле сидел… полковник Джек Рафферти. Все в том же затертом пиджаке спортивного покроя. Стойку с бутылкой для внутривенного вливания уже убрали, а на левой кисти вместо стальной иголки красовалась аккуратная повязка. Рафферти внимательно знакомился с каким-то досье, время от времени делая в нем карандашные пометки. Почувствовав на кровати легкое движение, он поднял глаза на Палмера.

Первое, что он сказал, было:

— Вот черт, значит, ты жив.

— А где… где Элеонора? — с трудом откашлявшись, хриплым голосом спросил Палмер.

— С ней все в порядке, не беспокойся. Сам-то как?

— Что у меня с ногой? — Он облизнул свои пересохшие губы.

Заметив это, полковник налил ему из графина воды, поднес к его губам. Тот сделал один глоток, чуть не захлебнулся, прокашлялся, сделал еще два глотка.

— Что у меня с ногой? — уже куда более отчетливо повторил он.

— Считай, что тебе крупно повезло. Ты, к счастью, оказался очень близко к пистолету. Ведь как только пули из «магнума» начинают «кувыркаться», они рвут человеческое мясо хуже, чем осколки гранаты. Твоя же прошла через малую берцовую кость, словно электродрель. Врачи аккуратненько заштопали все серебряными нитками, а бедренную артерию залепили то ли презервативом, то ли чем в этом роде. Во всяком случае, надежно. А что еще надо? Из тебя кровь хлестала, как из недорезанной свиньи, приятель. Три переливания крови, в том числе — моей. Зато теперь ты, как и я, почетный ирландец.

— Неужели мне так повезло?

— Кажется, именно это я и сказал парню из американского посольства. Он ушел отсюда где-то час тому назад. Хотя обычно ошивался здесь сутками.

— Где здесь?

— В Азоло. Тебя нельзя было перевозить.

— Где Элеонора?

Рафферти пожал плечами.

— Знаешь, твоя забота о Фореллене, похоже, не знает границ. Например, почему ты не спрашиваешь меня о нем? — Палмер закрыл глаза и покачал головой. Рафферти несколько минут терпеливо подождал, затем тихо спросил: — Ты спишь?

— Нет, не сплю.

— Так вот, Фореллен сейчас в Париже. ЦРУ собирается отправить этого говнюка в Сайгон. Поскольку там уже давно никто не обделывался, им наверняка требуется надежное прикрытие. — Полковник замолчал. — Ты как, в порядке?

— В принципе, можно так сказать.

— Знаешь, мне и в голову не могло прийти, что ты близко знаком с такими великими и неподражаемыми, как наш Г.Б. Я чуть в штаны не наложил, когда он заявился сюда со своим бессловесным кретином телохранителем. Они притащились сюда прямо из Вашингтона только для того, чтобы с тобой поговорить. Но ты пролил бальзам на мои раны: лежал, словно труп, и не смог поделиться с ним ни словом. Настоящий друг, ничего не скажешь.

— Баннистер? Ты имеешь в виду Гарри Баннистера?

— Вот именно. Его превосходительство был так взволнован, что даже счел возможным поделиться со мной кое-какими деталями о твоей маленькой секретной миссии, и это зная о моей ненависти к его поганой особе. Более того, теперь-то я и не сомневаюсь, что именно благодаря ему я до сих пор не получил звезду генерала! Ну и как тебе?

— Как одна из причин вполне годится.

— Но ты спутал все его планы, — вздохнув, продолжил Рафферти. — К его чудо-парню никто не пришел, не произнес трех волшебных слов, и он от горя покончил с собой.

— Кто, Г.Б.?

— Если бы. Такого удовольствия он мне, увы, не доставил. Это его чудо-парень принял какую-то чудо-таблетку и, не задерживаясь, отправился в мир иной. Теперь инструктировать его будет некому, разве что Святому Петру. Кстати, ты случайно не знаешь, этот Г.Б. хоть изредка беседует со Святым Петром?

— Постоянно.

— Так вот, тогда слушай официальную версию. В этих горах хозяйничают какие-то бандиты. Один из них подстрелил тебя, пытаясь украсть твою машину.

Carabinieri[104] преследовали его до самого северного перевала, где он застрелил еще двух туристов в американском «мустанге», который преспокойно сгорел себе дотла. Естественно, вместе с ними. Никаких следов. В Штаты удалось отправить только описания их зубных протезов… Кстати, я тебя случайно не утомляю?

— Да, утомляешь.

— Так или иначе, но нашему одинокому бандиту все-таки удалось ускользнуть. Да, тебе дважды в день звонили из Нью-Йорка. Я переговорил с одним из ветеранов по имени Гарри Элдер. Он сообщил, что два члена твоего Совета подали в отставку: один какой-то парень по имени Кинч, а второй — наш старый армейский приятель Эдди Хейген. — Джек заметил, как глаза Палмера заметно расширились. — Что, становится чуть поинтересней, разве нет?

— Нет.

— Гарри сказал, что ему был звонок из прокуратуры, после чего он тут же отложил слияние. На неопределенный срок. И организовал утечку об этом в прессу. Именно тогда-то наш Хейген и подал в отставку… Эй, сестра! Сестра! — закричал вдруг Рафферти.