Хаосовершенство - Вадим Панов

– Спасибо тебе за все, – глухо повторил Ганза. А потом оторвал взгляд от свежей могилы и виновато посмотрел на Саймона. – Понимаю, что прозвучало пошло, но что, черт возьми, я еще могу сказать?

Что Чайка был велик? Это все знают. Что он совершил невозможное? Стал одним из трех гениев, прорубивших землянам дорогу к звездам? Об этом не узнает никто. Потому что это правда. И еще правда в том, что Чайка похоронен так, как жил: под чужим именем, на чужой земле, и лишь выбитая на камне птица подскажет знающим, кто именно покоится на кладбище Станции. И еще правда в том, что легенды не умирают.

– Я верил в него. Мы были знакомы всего пару месяцев, много ругались, но я знал, что он сможет… – Ганза покачал головой: – Но не думал, чем ему придется заплатить.

– Ты сделал его счастливым, – тихо произнес Саймон. – Ну, или не ты, а ваша затея… Вы сделали для него больше, чем кто бы то ни было.

– Что ты хочешь сказать?

– Чайка ушел на глубину, в бинарный, мать его, код. – Хост улыбнулся. – Стал системой.

Улыбнулся, потому что помнил не валяющегося на грязном полу друга, не глаза его, полные крови и «синдина», не скрюченные пальцы, не перекушенные губы, а слова… Тихий, едва различимый в предсмертном хрипе шепот: «Я там, Десять Моисеев… Я там… Завидуй, сука…»

– Прощай, брат.

«Прощай…»

Саймон вздохнул и посмотрел на Ганзу.

– Что теперь?

– Пойдем дальше, – пожал плечами гений. – Будем придумывать что-нибудь новое.

«Интересно, а какой ответ я планировал услышать на свой идиотский вопрос?»

– Если хочешь остаться, оставайся, – продолжил Ганза. – Гарантирую – будет интересно.

– Как бы это сказать… – Десять Моисеев кашлянул. – Я немножко вне закона.

– Да нас всех следовало бы повесить, – равнодушно ответил Ганза. – Так что не бери в голову.

Развернулся и зашагал к Энергоблоку.

Саймон помялся, бросил последний взгляд на могилу Чайки: «Рано или поздно увидимся, брат», и торопливо догнал гения.

– Зарплата хорошая?

– Никогда не задумывался о деньгах.

– Тогда я согласен. Где расписаться?

– Мы не бюрократы.

– «Мир-1»… – Щеглов покачал головой. – Ты уже придумала имя?

– Еще нет, – тихо ответила Пэт. – Не хочу привязываться к чему-то известному. И не хочу наполнять слово глубоким смыслом. Имя должно быть естественным.

– С этой точки зрения Земля – идеальный вариант, – усмехнулся Мишенька.

– Но оно уже занято.

– Что верно, то верно. – Щеглов помолчал. – Ты уже была там? За воротами?

– Да. Не утерпела.

– И как?

Он читал отчеты, видел фотографии и видеозаписи, беседовал с разведчиками и картографами, однако жаждал услышать мнение Избранной, мнение той, кто поведет их вперед.

– Там красиво. И планета… – Пэт прищурилась, вспоминая пейзажи нового мира. – Планета наполнена дыханием самой Природы. Она совсем невинная.

– Там еще не было людей, – пошутил Щеглов.

– Постараемся не испортить.

– А руны? – Голос Мишеньки едва заметно дрогнул. – Ты проверяла руны?

Останутся ли они теплыми под новым солнцем? Сохранит ли Избранная силу? Не превратится ли в обычного человека?

– Это важно?

– В первую очередь – для тебя.

– В первую очередь для всех нас. – Патриция улыбнулась и ласково провела рукой по щеке Щеглова. – Люди, которые идут за мной, знают, что мы построили ворота не только благодаря науке. Люди, которые идут за мной, – верят.

И поэтому руны не могут не дышать. Ведь питает их не звезда и не планета, не гравитационные силы или жар вулкана. Силу им дает нечто, не описываемое формулами и цифрами. Силу им дает чудо.

А чудо есть Любовь.

* * *

Сухие ветки потрескивали в пламени костра, однако света и тепла почти не давали – мало их было. Они только обозначали огонь, не пытаясь разогнать битумный сумрак ночи.

Впрочем, ни тепла, ни света Олово и не требовалось. Вечера в этих широтах выдавались хоть и свежими, но не холодными, а слишком яркий свет мог помешать созерцанию поразительного танца, что каждую ночь устраивали в небе две луны: желтая, которую Олово так и называл – Желтая, и Красная.

Олово не был исследователем, не описывал новый мир – он просто жил в нем, – а потому избегал давать имена землям и лунам, рекам и островам. Зачем? Ведь для того, чтобы наслаждаться величественным хороводом, совсем не обязательно что-то придумывать, достаточно просто поднять взгляд к звездам.

И улыбнуться.

И подумать, что разноцветные красавицы даже не знают о его существовании. И никогда не узнают, потому что жизнь его, хоть и была долгой, не идет ни в какое сравнение с тем сроком, что отпущен звездам, лунам и мирам. А сейчас она, долгая эта жизнь, подходит к концу и совсем незаметно угаснет под двумя разноцветными лунами, не оставив после себя ни следа, ни ненужных имен.

Угаснет, оставив мир в покое.

Нет, не так! Как можно оставить в покое то, что не потревожил? В гармонию чего лишь ненадолго влился, стараясь остаться незаметным и безвредным, беря только то, что нужно, и тратя время исключительно на созерцание.

В покое он оставил прежний мир, родной. Не в прямом, конечно, смысле – в покое. Оставил в хаосе, в огне, с робкой надеждой вновь подняться на ноги, однако оставил, отстал, перестал тревожить, поскольку сделал все, что мог. Все, что должен. И мысль, что он действительно сделал все, что должен был сделать, заставляла Олово улыбаться еще шире. И удовольствие от завораживающего танца ночных проказниц становилось острее.

«Я сделал все, что должен».

И поэтому остался один. Ведь после того, как все сделано, дороги расходятся.

Он потерял тех, кого любил, но грусть не владела душой Олово – у каждого свой путь. И у тех, кто умер. И у тех, кто отправился дальше. Они боролись, и они победили, они сделали, и они разошлись, так зачем грустить? Счастливы те, кто идут. Упокоены те, кто умер. А грусть не имеет смысла.

Луны сместились в том направлении, которое охотник по привычке называл западом, танец подходил к концу, но спать не хотелось. Олово вообще мало спал в последнее время, наслаждаясь оставшимися мгновениями.

Он подбросил в костер дров, раздул угли, сходил в пещеру и вернулся с водонепроницаемым рюкзаком, из которого достал толстую пачку стянутых резинкой фотографий. Одну из двенадцати пачек, что взял с собой в путешествие. Одну из тех пачек, что связывала Олово с прошлым.

Двадцать лет назад. Примитивная лодка на фоне сингапурских небоскребов. Старик с удочкой. Отрешенный, полностью поглощенный своим занятием…

Тот гениальный фотограф, чье имя давно выветрилось из памяти Олово, рассказывал, что старик выходил в море каждый день, и в уединении предавался размышлениям обо всем, не поймав за тридцать лет ни одной рыбы. Тот гениальный фотограф подмечал последние кусочки мира, постепенно стираемого оцифровкой современности. Тот гениальный фотограф видел, ЧТО они теряют…

Олово взял следующую карточку.

Пожилой японец вскрывает живот на платформе станции метро… Нет, это уже другой фотограф, который работал раньше, потому что Япония потеряла независимость сорок… Или пятьдесят лет назад?

Да какая разница?

При желании Олово мог бы запомнить все исторические даты своего мира, но зачем? Его сокровища, любовно созданные величайшими художниками, служили не учебником и не летописью. Это был альбом. И у этого альбома была одна-единственная цель – радовать своего обладателя, напоминать ему о мире, который он помог ввергнуть в хаос, дабы распустился на нем цветок совершенства. Сказочный альбом, состоящий из фотографий, изображающих то, чего уже нет.

Олово закрывает глаза и улыбается. Он знает, что изображено на следующей карточке. Она очень ему нравится. Она заслуживает того, чтобы закрыть глаза и улыбнуться. Олово умиротворен.

Огромная Луна вот-вот коснется скалистого утеса, на котором сплелись в объятиях молодые любовники. Тела едва читаются в серебряном свете, зато страсть пронзает насквозь.

Жизнь есть движение. А еще – любовь.

А еще любовь есть невозможное, открывающее путь за пределы воображения, дальше самых смелых мечтаний. Любовь есть невозможное, невозможное открывает новые дороги, приводит в движение, увлекает далеко-далеко, но нельзя забывать о том, с чего все началось, что было раньше. Потому что то, что было раньше, будет и потом. Потому что смерти нет, лишь крутится Великое Колесо, делая бессмысленным всё, кроме любви.

Cловарь

dd (dark dog, «темная собака») – 1) сетевое сообщество наемников; 2) агенты сетевого сообщества наемников.

АММИЯ – аравийский диалект арабского языка.

АСА (Административный Совет Анклавов) – структура управления Анклавами, координационный совет, решения которого носят рекомендательный характер.

АССОЦИАЦИЯ (Всемирная Ассоциация Поставщиков Биоресурсов) – трансконтинентальная криминальная организация, специализирующаяся на работорговле, поставке оригинальных (неклонированных) органов и похищении людей.