Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

Однако ж я до поры до времени продолжала строить тупую рожу, мычать в ответ нечто нечленораздельное, но явно отрицательное. Они же продолжали напирать. Приносились ли в жертву Сатане некрещеные младенцы? И что с ними потом делалось? Съедались ли младенцы целиком, либо из них вытапливался жир для употребления в помянутых колдовских мазях и выпускалась кровь, которая, как и пепел от сожженного святого причастия, идет на изготовление облаток, коими причащаются все участники шабаша? Да не было этого, не было, говорила я. Как же не было, когда было, удивлялись они. Разве я не отрекалась от Господа Бога и всех святых, раз посещала шабаши? И какое имя я получила от господина своего дьявола при новом крещении? Да нет же, говорила я, не отрекалась я от Господа Бога — хотите, перекрещусь? Сроду я не была на шабаше, и крещена я была раз в жизни именем Селия, что, между прочим, означает «небесная»: в церкви при приюте Святой Марии Магдалины — мне не верите, так в церковные книги посмотрите. Но меня никто не слушал, они слышали только себя. Причем подробности, которые они перечисляли, становились все тошнотворнее и тошнотворнее. Правда ли, что я обязалась платить дань дьяволу в виде угодных ему деяний, оскверняя, уничтожая и похищая христианские реликвии? Отдавалась ли я врагу рода человеческого в знак заключения с ним договора, и сколько раз? И верно ли, что семя у него холодное, не как у живого человека? «Кабы у меня была возможность сравнивать…» — прошипела я, но их уже несло дальше. А после совокупления с Сатаной начиналась общая оргия, верно? И каждый делил ложе с кем попало, старик — с юницей, знатная дама — с нищим, и даже — horribile dictu! (Повествуя, дрожу! (лат.)) — кровные родственники попирали естественные права, и мать ложилась с сыном, и брат с сестрой, и свальный грех, и скотоложество венчали разврат сей? И чад, порожденных в подобном блуде, резали на черном алтаре…

— Хватит! — заорала я. — Повторяетесь! Про зарезанных чад уже было. И вообще, все это сплошные повторы. Про кого ни почитаешь, про катаров, богомилов или, скажем, павликиан, везде одно и то же — свальный грех, просфоры из крови младенцев, поклонение ослиной голове и тому подобная блевота! Хоть бы придумали что-нибудь поновее, а то одно и то же и про ведьм, и про евреев, и про манихеев, а еще раньше, если память не изменяет, римские историки писали то же самое про первых христиан!

— Молчать! — велели мне.

И, глядя в их побагровевшие, полиловевшие даже, рожи, в выпученные до белков глаза, я поняла, что сорвалась, погибла бесповоротно. И теперь ничто меня не спасет.

— Прекрасно… — сказал председатель трибунала. — Секретарь успевает записывать? То, что мы сейчас слышали, равносильно полному и безоговорочному признанию вины и требует занесения в протокол. Подследственная обнаруживает знания, абсолютно несовместимые с ее полом, возрастом и сословием, а то, что при этом она изрыгает хулу на учение святой матери нашей Церкви, подтверждает, что знания эти внушены не кем иным, как врагом рода человеческого… Разумеется, на этом дело нельзя считать закрытым, необходим еще допрос с пристрастием на предмет обнаружения дьявольской метки на теле преступницы, но это мы перенесем на другой раз, а в качестве подготовки необходимо вызвать цирюльника, дабы он остриг подследственной косы, ибо, во-первых, подобные метки прячут чаще всего под волосами, а во-вторых, как известно, именно с помощью волос творят ведьмы свои черные волхвования.

И после допроса меня обкорнали, как каторжника, но этим дело не ограничилось, потому что в следующий раз меня, к тупому изумлению, повели отнюдь не в камеру пыток, а во двор, где на крыльце уже обретался Найтли. Во дворе стояла телега, а кругом бродили солдаты в куртках из буйволовой кожи и медных касках. Найтли был так же связан, как я, но казался не более испуган, чем при нашей последней встрече.

— Найтли, — сказала я. — Я не выдержала твоего совета. Я выдала себя… и… вот… — Мне было очень стыдно.

Похоже, если бы веревка позволила, он бы пожал плечами.

— А я и не предполагал, что ты сможешь притворяться до конца, Алиена.

— И что теперь?

— Теперь нас повезут в Тримейн. Закоренелый чернокнижник и молодая ведьма — пара, достойная костра в императорской столице, а не в таком захолустье, как наш Солан. Во всяком случае, я сумел их в этом убедить.

Он отнюдь не был напуган. Или от допросов двинулся умом, или понимал что-то, чего не понимала я.

Нас запихнули в телегу, и, помимо того, что мы были связаны по отдельности, нам связали ноги общей веревкой. Я ожидала, что еще колодки наденут, но обошлось.

Конвой сопровождали монах — не тот, что приходил нас арестовывать, а другой — и какой-то мелкий чин от трибунала, фискал, не то секретаришка. И два десятка солдат — я их разглядывала с тщанием: может, попадется кто из нашего квартала, но нет, ни одной знакомой рожи.

Мы выехали за ворота поутру и за ближайшим поворотом оказались в лесу. Кажется, я начала понимать, в чем кроется бесстрашие Найтли, — он надеялся сбежать по дороге. Но как? Он не произносил ни слова, сидел уронив седую голову на тощие колени и словно бы дремал. Я, напротив, привалилась спиной к борту телеги, чтобы не было видно связанных рук. Потому что… потому что еще прежде, чем осознала, что делаю… откуда-то я знала об этом, может, слышала в детстве в «Морском чуде» от воров и контрабандистов… Нужно было как можно сильнее напрячь мышцы и потом совершенно расслабить. И снова. И снова. И так много раз, при этом тяжко и скорбно дыша и глядя кругом взглядом коровы, ведомой на бойню…

Веревка по-прежнему обматывала локти и запястья, но я могла сбросить ее в любое мгновение. Если Найтли что-то заметил, то ничего не сказал.

Пала мгла. Чин из трибунала громко ругался, что не успел доехать до постоялого двора. Пришлось становиться лагерем в лесу, что никого не прельщало.

Нас вытолкали из телеги, а так как ноги у меня были связаны, я тут же шлепнулась на землю носом книзу, и платье у меня задралось выше колен. Солдаты заржали, а один из них нагнулся и принялся меня щупать. Я могла бы затылком разбить ему лицо, а потом кинуться в драку, но сдержалась и продолжала лежать. Когда нас вытолкали на обочину, солдат вернулся. Было темно, и я могла только чуять запах перегара и гнилых зубов. Он снова схватил меня.

— А ведьма-то не прочь позабавиться напоследок. Ишь как глазищами зыркает, — говорил он, задирая мне подол. — Я ведьм не боюсь, они небось самые горячие… пока не сгорят.

— Пожалей несчастного отца, — послышался голос Найтли, жалкий, дребезжащий, совсем на него непохожий. — Мы бессильны против вас… но, умоляю, не позорь мою дочь перед всеми. По крайней мере отведи ее в лес.

Я словно окаменела. Солдат нагнулся, вытащил нож и перерезал веревку, стягивающую ноги. Потом сунул нож за пояс, схватил меня за плечо и потащил в чащу. Скрыться он, ясное дело, собирался от взора отнюдь не скорбящего отца, но монаха.

Он был очень занят и совсем не рассчитывал, что руки у меня будут свободны… и не озаботился снять с себя перевязь с оружием. Спешил, видно. Не спешил бы, может, до сих пор был бы жив. И только хлюпнул, когда я его собственным ножом перерезала ему горло от уха до уха, «открыла ему второй рот», как это жизнерадостно называли в «Морском чуде», где я и нагляделась, как это делается. Потом спихнула с себя труп и машинально одернула подол. В голове у меня шумело, но не успела я опомниться, как из кустов выбрался Найтли. Он подобрался совершенно бесшумно, чего я от него совсем не ожидала, и, казалось, не был удивлен увиденным, как будто сам все это и подстроил… А ведь и подстроил же!

— Уже управилась? — сухо осведомился он. — Развяжи мне руки.

Я молча полоснула окровавленным лезвием по веревке, стягивавшей его запястья. Он быстро выхватил у меня нож и вытер его об одежду мертвеца.

— Бери меч, Алиена, бежим. Некогда ждать.

Всю ночь мы продвигались в направлении, указанном Найтли. На север. Сначала двигались по звездам, а потом, ближе к полуночи, наткнулись на ручей и пошли прямо по воде, на случай, если по нашему следу пустят собак. Когда мы убегали, я почему-то прихватила с собой веревку, которой прежде была связана, и теперь подпоясала ею одежду и подоткнула подол. Пока что я слишком устала и отупела, чтобы задавать вопросы, и просто следовала за Найтли. Но, как видно, он устал еще больше меня и, когда уже брезжил рассвет, выбрался на берег и сказал, что нам необходим отдых. Там же, на берегу, мы и свалились.