Фаворитка императора - Жюльетта Бенцони

Она сознательно не упомянула статую, но теперь – она была уверена в этом – Маттео побледнел под загаром. С внезапно помрачневшими глазами он пробормотал:

– Я понял! Осмелюсь доложить вашей милости: князю будет неприятно узнать, что вы обнаружили маленький храм. Это запретное для вас место, и госпоже лучше было бы…

– Я могу сама судить, что предпочтительней для меня, синьор Дамиани. Если я обращаюсь к вам, то, без сомнения, только потому, что не хочу обращаться с этим вопросом к моему супругу, тем более что он неприятен для него. Но вы… вы должны ответить мне.

– Почему это должен? – дерзко воскликнул управляющий, теряя власть над собой.

– Потому что я – княгиня Сант'Анна, хотите вы этого или нет, нравится вам это или нет!..

– Я не хотел сказать…

– Будьте хотя бы настолько учтивы, чтобы не прерывать меня. Запомните: когда я задаю вопрос – я жду на него ответ. И все мои слуги знают это, – добавила она, умышленно делая ударение на слове «слуги». – Вам остается привыкнуть к этому. К тому же я не вижу особых причин, которые могли бы помешать вам ответить. Если это место должно храниться в тайне, если оно вызывает у вашего хозяина мрачные воспоминания, почему вы не заделали проход?

– Монсеньор не давал такой приказ.

– А вы ничего и никогда не делаете без его приказа? – с иронией сказала она.

Он напрягся, но тут же овладел собой. Его ледяной взгляд впился в глаза молодой женщины.

– Хорошо! Я к услугам вашей милости.

Довольная победой, Марианна позволила себе роскошь улыбнуться ему:

– Благодарю вас. Итак, просто расскажите мне, чем был этот «маленький храм»… и особенно кто была женщина, чья статуя, великолепная и изумительная, стоит среди руин. И не говорите, что это античная реликвия, ибо я вам не поверю.

– Зачем мне лгать? Это статуя донны Люсинды, госпожа, бабушки нашего князя.

– Не слишком ли ее внешний вид… нескромен для бабушки? У нас, во Франции, вряд ли встретишь подобное…

– Зато встретишь сестер Императора! – воскликнул он. – Разве княгиня Боргезе не заставила резец Каноны обессмертить в мраморе ее красоту? Донна Люсинда поступила в свое время так же. Вы не представляете себе, какова была ее красота! Нечто пугающее, невыносимое. И она с дьявольским искусством использовала ее. Я видел мужчин, ползавших у ее ног, терявших разум, сводивших ради нее счеты с жизнью… тогда даже, когда ей было далеко за сорок пять! Но она была во власти дьявола!

Словно прорвавший плотину поток, Маттео теперь говорил, говорил, будто не мог уже остановиться, и Марианна, на время забыв свою неприязнь к нему, слушала как зачарованная. Она только легко прошептала:

– Вы знали ее?

Он утвердительно кивнул, но слегка отвернулся, смущенный пристальным взглядом молодой женщины, затем добавил с гневом:

– Мне было восемнадцать лет, когда княгиня умерла… сгорела, живьем сгорела в этом храме, который она, одержимая безумием, велела воздвигнуть в свою честь. Она в нем принимала своих любовников, выбиравшихся почти всегда среди крестьян, горцев или моряков, потому что для нее главным было только любовное исступление.

– Но… почему среди простого народа?

С внезапной горячностью он повернулся к Марианне с опущенной головой, как готовый напасть бык, и она содрогнулась, ожидая вспышку адского пламени, которое – она догадывалась – должна была зажечь Люсинда.

– Потому что она могла после этого заставить их бесследно исчезнуть. Равных себе, тех, кто ей тоже нравился, она, конечно, оставляла в живых, уверенная в их покорности, в рабстве, в которое она их вовлекала и без которого они отказывались жить. Но сколько молодых парней исчезли, не оставив ни малейшего следа после того, как отдали в ночь любви весь жар этой ненасытной волчице?.. Никто… нет, никто не может представить себе, что это была за женщина. Она умела пробуждать худшие инстинкты, самые низменные страсти, и ей нравилось, когда смерть становилась завершением любви. Может быть, легенда и имеет свое основание…

– Легенда?

– Говорят, что ее неувядаемая красота была результатом заключенного с дьяволом договора. Как-то вечером, когда она с беспокойством разглядывала свое изображение, в одном из зеркал появился одетый в черное красивый малый и предложил в обмен на ее душу тридцать лет неувядаемой красоты, тридцать лет наслаждений и безграничной власти над мужчинами. Говорят, что она согласилась, но осталась в дураках, ибо тридцать лет еще не прошли, когда однажды утром слуги, войдя в ее комнату, обнаружили кишащий червями труп хозяйки.

Увидев, что Марианна вскочила с криком отвращения, он добавил с презрительной улыбкой:

– Это только легенда, госпожа! В действительности все было иначе, раз, как я уже вам говорил, донна Люсинда сгорела в охватившем храм пожаре… пожаре, который она зажгла своими собственными руками в ту ночь, когда обнаружила морщинку в углу рта. И вы, без сомнения, спросите меня, княгиня, почему она выбрала такую ужасную смерть? На это я отвечу: она не хотела, чтобы ее восхитительное тело, которым она так дорожила, медленно распадалось в земле, познало ужас тления. Она предпочла уничтожить его в огне! Это была ужасная ночь! Пламя гудело, и его языки были видны так далеко, что повергнутые в трепет крестьяне утверждали, что это само адское пламя разверзлось перед нею… Я еще слышал ее предсмертный крик… захлебывающийся вой волчицы!.. Но я уверен, что она полностью не исчезла! Она еще живет!..

– Что вы хотите сказать? – воскликнула Марианна, пытаясь унять охвативший ее ужас.

Маттео взглянул на нее лихорадочно горящими глазами. Он криво улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы, и таинственным тоном, с какой-то колдовской силой продолжал:

– Что она всегда бродит по этому дому… в саду… в вашей комнате, где она разгуливает обнаженной, чтобы без помех сравнивать в зеркалах свою красоту с красотой статуи, которую она установила… Она навлекла проклятие на этот дом, и она заботится о нем, ибо в нем заключена ее месть. И вы не сможете ей воспрепятствовать!

Внезапно он сменил тон и осведомился с почти заискивающим видом:

– Не желает ли госпожа княгиня узнать еще что-нибудь?

Усилием воли Марианна разорвала навеянные управляющим колдовские чары. Она сильно покраснела под дерзко ощупывающим ее, пронзительным взглядом и решила ответить ударом на удар. С надменной усмешкой она отпарировала:

– Да. Были ли вы тоже любовником этой женщины, раз она так любила простонародье?

Он даже не задумался и с наивным торжеством бросил:

– Конечно… да, госпожа, и поверьте, я никогда не смогу забыть часы, которыми я обязан ей!

Чувствуя, что она уже не в состоянии сдерживать возмущение, Марианна предпочла показать жестом, что больше не нуждается в нем. Но, оставшись одна, она буквально рухнула в кресло и долго сидела неподвижно, тщетно пытаясь усмирить охватившую ее панику. Вся прелесть этого имения, где еще недавно она наконец обрела покой и радость, казалась ей теперь испорченной, растоптанной, оскверненной памятью демонической женщины, до такой степени наложившей на него свой отпечаток. Вызвав в памяти темный силуэт всадника, пронесшегося этой ночью на Ильдериме, этот образ естественного благородства, представленный человеком и животным, она почувствовала, как ее охватывает сострадание, ибо у нее создалось впечатление, что между князем и тяготеющим над ним проклятием шла непрерывная, бесплодная борьба. И ей пришлось призвать на помощь весь свой здравый смысл, чтобы немедленно не потребовать свой багаж, карету и, не задерживаясь, уехать во Францию. Теперь ей всюду, даже в шуме фонтанов, чудилась угроза.