Белая свитка (сборник) - Петр Краснов

— Капитан Николай Полежаев, — рапортовал он, — с 7-й пешей и 5-й конными дружинами. Отряд сосредоточен в лесу за больницею имени Мечникова.

— Отлично… Ваша супруга Татьяна Александровна где сейчас?

— Осталась в Париже.

— У вас есть дети?

— Так точно, двое… Сын Александр и дочь Вера…

— Даст Бог, скоро свидитесь… Следующий!

Длинный, костлявый, солдатского вида человек вытянулся с рапортом:

— Унтер-офицер Железкин с 1-й пешей дружиной.

Один за одним проходили перед атаманом его прежние лесные сподвижники, партизаны. Они оставили теперь свои прозвища — Лебедя, Стрепета, Кречета и шли под старыми «царскими» именами и чинами. Тут были и те, кто пришел сюда после долгих скитаний за границей, и те, кто все эти годы жил в сатанинском союзе и грешил с коммунистами, ожидая великого дня расплаты. Сыновья загубленных, замученных большевиками офицеров Императорской и Добровольческой армии шли на смену своим отцам.

Полежаев, Осетров, Железкин, братья Кусковы — все те, кто вчера был извозчиком, шофером, дворником, милицейским, красноармейцем, чекистом, фонарщиком, рабочим, стрелочником, вагоновожатым трамвая, безработным, — стали к своим начальникам и заняли места по диспозиции, указанной Белой Свиткой, а их начальники явились в глухой лес за Коломяги у Черной Каменки доложить своему атаману, что все готово.

Последним стал перед атаманом длинный и тонкий Олег Кусков. Его и годы не брали. Ему было уже под тридцать, а он все казался юношей лет восемнадцати, все таким же, каким был, когда умирал в Берлине его отец — не от мира сего. Он доложил, что его пешая дружина сосредоточена на Канонерском острову.

— Все на лыжах?

— Так точно, господин атаман.

— Реку смотрели?

— Так точно… Пройдем везде. Полыни ни одной не заметно.

— Так вот, господа… — начал медленно Белая Свитка. Казалось, он как будто еще чего-то или кого-то ожидал и на миг смолк в такой несвойственной ему нерешительности. Он посмотрел на небо. Все было черно. Вьюга не унималась. Лес шумел. «Самая настоящая погода, — подумал Белая Свитка. — Прав был Рожнов». — Когда прикажу действовать… запомните — отряд ротмистра Кускова Игоря: выдвинуться на Выборгскую сторону. На западе ваша граница Самсониевский проспект включительно… На востоке — Безбородкинский, на юге — Большая Нева исключительно… Наблюдение и пресечение беспорядков патрулями и разъездами. Занять Михайловское артиллерийское училище, Военно-фельдшерскую и Пиротехническую школы и тюрьму… Отряд капитана Полежаева… — Белая Свитка без плана, на память, указал его границы и задачу.

Он диктовал дальше, отлично, видимо, зная Петербург. Банки, Монетный двор, Арсенал, Пороховой завод. Патронный завод, Литейный гильзовый отдел, почта и телеграф, телефонная станция, гараж Михайловского манежа, казармы, электрическая станция, городская скотобойня, рынки, пекарня — все в каждом районе получало свою охрану, свою власть и наблюдение.

— Отряд Олега Кускова — на лыжах, Невою до Адмиралтейства. Там оставить лыжи и Александровским садом на Гороховую… Ваша задача вами усвоена?

— Так точно, господин атаман… Покорнейше благодарю, что вы именно на меня возложили святую месть за моего несчастного отца и замученную большевиками мать.

Белая Свитка внимательно посмотрел в глаза Олегу, потом обратился ко всем:

— Господа! Списки палачей русского народа вам известны… Я отлично понимаю те чувства, которые владеют многими из вас… Но я напоминаю вам слова Второзакония… Слова Господни: «У Меня отмщение и воздаяния, когда поколеблется нога их; ибо близок день гибели их, скоро наступит уготованное для них… Но Господь будет судить народ Свой, и над рабами Своими умилосердится, когда Он увидит, что рука их ослабела и не стало ни заключенных, ни оставшихся вне…» [29]

Час гнева Божия, час мести Господней настал! Вам предстоит неминуемо кровь… Не отягчите же себя излишнею кровью тех, чья рука ослабела и кто просит пощады…

Молчание было в глубоком овраге. Только глухо шумела вверху вьюга над вершинами сосен.

— Когда прикажете начинать, господин атаман? — спросил генерал Ядринцев.

Белая Свитка не ответил ничего. Он смотрел в сторону радиостанции.

Ядринцев в ожидании стоял подле. Буря пролетала высоко вверху и в овраге казалось тихо. Трещали дрова в кострах, фыркали лошади да слабо побрякивал колокол на дуге у атаманской тройки, когда коренник переступал ногами.

18

От занесенной снегом палатки радиостанции отделился офицер. Он спешил к Белой Свитке, увязая по колени в снегу и спотыкаясь. Вытянувшись перед атаманом, он подал ему листок бумаги.

— Сейчас передали из Москвы… — задыхаясь, сказал он.

Адъютант Белой Свитки осветил листок ручным электрическим фонариком.

На желтой, мокрой бумаге, — снег все падал, — карандашом быстро и крупно было написано:

Двуглавый орел над царским Кремлем.

Фор-Эвер [30]

Белая Свитка опустил руку с листком. На его красном от мороза лице сияли стальные глаза. Он молчал. Ядринцев повторил вопрос.

— Господин атаман, когда прикажете начинать?

Белая Свитка посмотрел на Ядринцева.

Никогда таким не видал еще атамана старый генерал. В его глазах сияли восторг и воля. Казалось, из них лучилась безмолвная молитва к Господу Сил, к Великому Богу Милосердия и Справедливости. Лицо атамана было сурово решимостью и волей и вместе нежно от озарявшего его изнутри, исполненного любви света.

— Итак, господа! — громко сказал Белая Свитка. — То, чего я ждал, пришло. Вот что мне передали из Москвы: «Двуглавый орел над царским Кремлем». Господа! По местам! Сегодня ночью!

Апрель 1927 — январь 1928

Дер. Сантени, Франция

Рассказы

Степь

Посвящается Иосифу Всеволодовичу Кульгавову

1

Степь… Какое короткое слово, а какое широкое понятие изображает! Она раскинулась, плоская и далекая, на многие версты ровная, без балок и возвышений, без кустарника и леса. Синее небо и черно-коричневая земля — куда ни глянь. Торчат там и там сухие колючки, да широкая степная дорога глянцевыми колеями вьется и крутится по степи, без столбов и телеграфа.

Всюду равнина, всюду и везде все одинаково. Синее небо бледнеет к краям горизонта, розовеет, буреет и незаметно сливается с землею, без резкой полосы. Утопает в прозрачной дымке затуманившейся дали.

Блеснула полоска льду. На нее набегают мутно-желтые волны какого-то озерка, речка в глубоком овраге, незамерзшая, но и тихая, покойно течет откуда-то и вливается в озеро. Показались корявые ветлы, обступили дорогу и вошли на грязную плотину, сложенную из земли и навоза. Мостик с грубыми и прочными перилами. Вправо сонная степная речушка, влево озерко.