Десять писем - Лия Аструм

умирающим. Почти мёртвым. Казалось, такие люди могут жить вечно, и то, с какой уверенностью он двигался вперёд, невольно вызывало в голове вопрос: что вообще может сломить такого человека, как он? Оказалось, всё до банального просто.

Та жизненно необходимая мышца, которая предчувствуя закономерный финал истории, длящейся бесконечно долгих одиннадцать лет, в одной груди наконец успокоилась, а в другой скоро замрёт навсегда. 

Я начала пятиться спиной к двери, не отрывая взгляда от бледного каменного тела, которому осталось пару дней или, может быть, пару часов.

– Ты никогда не нуждался в моем прощении. – Влажные холодные пальцы нащупали дверную ручку. – Но в нём нуждаюсь я.

Глубокий вдох, и четыре слова, которые я думала даже под страхом смерти не смогу произнести, в гробовой тишине прозвучали оглушительно громко:

– Я прощаю тебя, Ричард.

И несмотря на его лицо больше ни секунды, вышла из палаты, убеждая себя в том, что звук участившегося монитора всего лишь игра моего больного воображения.

Глава 12.

Алекс.

«Зажал рот рукой… задрал юбку… стянул мои трусики с рисунком панды… мне было так больно… ты шептал мне: «Потерпи»». Строчки перед глазами рябили, как плохие кадры кинофильма. Буквы скакали, словно в очках 3D, прилетали в лоб и ни в какую не хотели усваиваться головным мозгом.

После первого письма я испытал шок, неверие. Думал это… это – злая шутка? После второго, третьего я еле сдержался, чтобы не выблевать собственные внутренности себе же под ноги. После четвёртого, пятого, шестого – думал, у меня инфаркт, потому что сердце сжало невидимыми клешнями так сильно, что я не мог услышать ни одного, даже самого слабого удара. Оно словно остановилось. Замерло.

Но я дочитал. Пересилил себя и дочитал.

Практически не дыша, я бегал глазами по строчкам десятого письма и долго не отрывался взглядом от точки, стоящей в конце последнего предложения. Она была большой, жирной, чёрной… как дыра в моей груди. Внутри не злость. Не отчаяние. Это чувство не поддавалось ни одной известной классификации. Это что-то новое. Необъяснимое. Но такое мощное и разрушительное. Словно произошёл конец света… а никто кроме меня не заметил.

Я сжал проклятое письмо в плотный комок и медленно поднялся с кресла. В недрах стремительно нарастало нечто жуткое, опасное. Оно грохотало, рвалось наружу, пыталось освободиться. Оно сильное. Неподвластное. Я готов был ему проиграть… и проиграл. Сорвался.

Под безумный рёв яростным движением руки я смахнул всё со стола, полностью игнорируя вонзившиеся мне в руку скрепки для степлера. Схватившись за голову, я начал метаться по комнате из угла в угол, словно раненый зверь. Я не мог… не мог найти себе место. Мне будто выдрали трахею голыми руками, и один простой вдох казался непосильным, невозможным, нереальным. Грудную клетку раздирали чудовищные когти вины. Они снова и снова вонзались до костей под кожу, разрывали сухожилия, причиняли невыносимую боль.

Не отдавая отчёта своим действиям, я стремительно приблизился к шкафу и со всей дури впечатал кулак в хрупкое стекло. Звук хрустящей крошки слышался глухо, блекло. Я разбивал стеклянные дверцы одну за одной, не обращая внимания на ноющую кисть и текущие по руке струйки крови. Мне не было больно. Мне было мало. Закончив со шкафами, я обрушил удары на ни в чём не повинную стену.

Взмах – удар.

Взмах – удар.

Взмах – удар.

В меня будто вселился сам дьявол. Вокруг всё горело. Окрасилось в кроваво-красный оттенок. Настоящее пекло. Адская пелена застила взор и не давала разумно мыслить. Не давала анализировать. Во мне словно по щелчку включились животные инстинкты, наглухо отключающие всё человеческое и оставляющие после себя лишь неуправляемую ярость.

 Мне хотелось убивать.

 Я разукрашивал стену кровавыми сгустками собственной плоти до тех пор, пока ноющая рука с вконец онемевшей кистью и искалеченными пальцами безвольно не повисла вдоль тела. Царапая ногтями шею и грудь, я хотел забыться, хотел выжечь себе глазницы, ослепнуть. Хотел никогда больше не видеть, не вспоминать то, что видел… то, что прочёл.

На глаза попался диван, на котором… Долго не думая, я схватил резак для бумаги и жестоко вогнал его в мягкую кожу. Разрезал, разрывал. Скрежещущие, скрипучие звуки приносили странное удовлетворение. Будь он сейчас рядом, я, не думая, воткнул бы ему этот резак в глотку. Дважды. Трижды. Я не мог насытиться. Откинув своё орудие куда-то в сторону, я схватил ткань руками. Под собственные хрипы раздирал её, как ополоумевший, сумасшедший. Сердце в грудной клетке сбилось с ритма: то скакало навылет, то останавливало пульсацию, замедляя бег крови по венам.

Дыхание сбилось, и я, оторвавшись от дивана, завертел головой в поисках очередной жертвы. Я выкинул с полок все документы, все книги. Разбил статуэтки, вазы. Разорвал журналы и газеты. Пинал ноутбук, а затем колошматил его об угол шкафа до тех пор, пока из него не посыпались металлические мозги.

Когда в этом проклятом кабинете не осталось ничего целого, я выбежал в просторный холл, на ходу набирая начальника охраны Макса.

– Отправь пятерых ко мне в дом. Сейчас! – рявкнул я и, не дожидаясь его ответа, скинул звонок.

– ГЛОРИЯ!!! – мой крик страшным эхом разнёсся по всему первому этажу.

 Она появилась спустя несколько бесконечно долгих секунд одновременно с охраной, ворвавшейся в помещение. Увидев меня, источающего разрушающие волны ярости, они ошарашено замерли. Они никогда не видели меня в таком состоянии. Плевать.

– Вытащить все ЕГО вещи во двор! – срывающимся от хрипоты голосом отдал я приказ. – Каждую рубашку, каждый галстук, каждую запонку. Все фотографии. Ничего не должно попасться мне на глаза.

Они недоуменно переглядывались между собой и какого-то хера медлили.

– НЕМЕДЛЕННО! – заорал я, отчего несколько человек передо мной, вздрогнув, машинально сделали шаг назад.

 Его одежда, любимые картины, коньяк – всё складывалось в одну огромную кучу на подъездной дороге. Я сам вытащил несколько его коллекционных часов, книг. Сгрёб даже постельное белье с его кровати. Я бы унёс и кровать, если б мог.

Взяв канистру бензина из гаража и прихватив по пути бутылку виски, я вышел из дома и лично, с мрачным удовлетворением на лице поливал эту груду дорогостоящего дерьма едко пахнущей жижей. Один штрих по спичечному коробку, и языки пламени яростно взмыли вверх. Я стоял так близко, что чувствовал жаркие резкие порывы на собственном лице. Костер разгорался с ужасающей силой, и, когда огромный столб дыма, напоминающий воронку урагана, достиг неба, я открыл бутылку и хлебнул прямо с горла. Время праздновать, блять!

Воздух заполнился удушающей гарью и