Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

– Дней пять назад.

– А больно?

– Очень жестоко!

– Раздевайся, – на теле не было и следа от недавнего наказания.

Призвав полицеймейстера, я приказал показание крестьян записать в подробности, а объявившего себя наказанным, немедленно, при полиции, в присутствии прочих, наказать розгами и в тот же день отправить их к помещику, с двумя жандармами, рассчитав переходы по 25 верст в сутки, без растагов. А как ими был сделан извет в уголовном происшествии, то хотя оному я и не мог дать веры, но почел себя обязанным дело сие исследовать в форменном порядке. Справившись с законами и с предшествовавшими примерами, я почел не только возможным, но даже должным, возложить заботу сию на уездного предводителя Сызранского уезда Б-ва, и в самых приличных и вежливых выражениях поручил ему это дело, оговоривши произвести оное «при уездном стряпчем», вовсе не предполагая, чтобы выражение сие могло бы служить поводом или мыслью к личному оскорблению Б-ва. Но к удивленно моему, в тот же день, приехав ко мне, он объявил, что считает себя оскорбленным подобным выражением в бумаге и если я хочу предоставить ему сие дело, то чтобы я уволил его от участия с ним стряпчего. Сколько я ни старался успокоить его, доказывая, что и цели я не мог иметь к огорчению его, он упорно стоял на своем. Впоследствии я узнал, что у него были какие-то личности со стряпчим, чего он не хотел мне открыть. Стараясь сблизиться с Б-м в понятии моем о его и моих обязанностях, я счел нужным обратиться к посредничеству губернского предводителя дворянства, генерал-майору Григорию Васильевичу Бестужеву[462] (брату управляющего удельной конторой). Но как я был поражен его отзывом, что и он находит выражение «при уездном стряпчем» для предводителя неприличным, основываясь на том, что он очень хорошо и сам понимает значение сего слова, ибо на службе состоял при дивизионном начальнике. Как я ни уверял г. Бестужева, что я, как начальник губернии, все мои распоряжения произвожу при прокуроре, подлежу его контролю и не только не считаю этого оскорбительным, но, напротив, спасительным как для себя, так и для тех, к кому относятся мои действия, но все было тщетно. Бестужев и Б-ов стояли на своем, чтобы уничтожить слово «при» и заменить его приличным с.

На другой день Б-ов отозвался, что он не может принять на себя данного поручения, ибо в законе ясно сказано, что не следует возлагать на предводителя других дел, кроме тех, которые буквально там поименованы. Хотя в одной статье сказано, «что дело, касающееся собственно защиты дворянина, может быть возложено на предводителя», но делать было нечего с упрямым! Я предложил губернскому правлению возложить сие дело на одного из состоящих при мне чиновников для особых поручений, а поступок Сызранского предводителя дворянства, через посредство мое, передать на распоряжение г. министру внутренних дел и все сие было сделано без украсов, скромно, в самых вежливых и благонамеренных выражениях. Сделав сие распоряжение, я должен был ехать на ревизию в Заволжские уезды. В Ставрополе получаю вдруг с нарочным письмо от губернского предводителя, в котором он пишет ко мне, что крестьяне, (указывая, чьи именно), соседи тех, которые приходили ко мне жаловаться, видя безнаказанность их поступка, начинают волноваться, а потому он просит меня то поручение, которое я хотел возложить на Б-ва, поручить ему, тем более сие удобно, что он на днях уезжает в свое имение, лежащее в тех же местах.

Так как распоряжение мною уже было сделано и проволочка произошла, как видно, не от моей вины, а от господина Б-ва, то я не нашел нужным переделывать то, что уже было мною сделано, а с тем вместе, желая удостовериться полицейским донесением, как велико в справедливости опасение губернского предводителя, я отправил от себя тоже нарочного к исправнику, который через день представил мне подписки и того помещика, на которого заносили мне жалобу, так и от того, на которого указывал Бестужев, что следствие уже начато и идет весьма покойно; первые крестьяне образумились и сожалеют о своем проступке, во всем уезде все покойно: казалось бы – и делу конец! Как вдруг, возвратясь в Симбирск, я застаю предложение министра по департаменту исполнительной полиции, подписанное вместе с министром директором Жмакиным, бывшим до Загряжского в Симбирске губернатором, упрекающее меня, что я поступил неправильно в отношении Сызранского предводителя.

Чистый в чувствах моих, со вниманием вникая в смысл закона, я сильно огорчился такой, по мнению моему, несправедливостью ко мне. В оправдание свое я выписал буквально статью закона, дополнив последующим отношением ко мне Бестужева и донесением исправников, прежде бывших при губернаторе Жмакине, по подобного рода делам; выписавши два предложения о производстве дознания предводителями при стряпчих – указал, что Жмакин, подписавши вместе с ним мне выговор, прежде был одного со мною мнения о статьях закона, но действовал только грубее и резче моего, а потому прошу его разрешить мое недоумение. В ответ на мое донесение, министр усумнился утвердительно согласиться на мое разъяснение закона, но деликатно повторил, что он остается при мнении, что удобнее было возложить следствие, мимо предводителя, на другое лицо, но вместе с тем приложил в копии отношение свое к губернскому предводителю, в котором просит он сообщить г. Б-ву, что, оставаясь недовольным отказом г. Б-ва, мне сделанным, он утвердительно может удостоверить его, что если он дорожит репутацией своей по службе, то чтобы всячески старался бы сблизиться с тем справедливым начальником, какого теперь имеет Симбирская губерния, чем, конечно, заслужит он и его, Блудова, личное уважение.

В том же самом году составилось в Петербурге 2-е страховое от огня общество.[463] В каждую губернию были высланы губернаторам по 400 акций, для раздачи желающим, с ограничением выдачи на одно лицо не более 50 оных. В тот же самый день, когда принесли мне с почты акции, поступило ко мне более 20 требований от желающих, из коих каждый просил ровно 50 для него. Вместе с оными, я получил через почту письма от министра юстиции Дашкова, от статс-секретаря Танеева, от директора департамента исполнительной полиции Жмакина и еще от четырех значительных лиц из Петербурга, выслать им непременно по 50 акций, с предварением меня, что я окажу им этим очень важную услугу. Видя невозможность удовлетворить всех и каждого из них, я прехладнокровно распорядился известить через полицию письменными отзывами, что раздачу акций я назначаю произвести ровно через два месяца и в определенное время, определил уравнительное число на каждого, от кого получится до того времени требование, и просил, если кто желает взять акции, то чтобы распорядился к назначенному времени выслать деньги на то число, которое придется для него. По общему соображению требований, приходилось на каждого не более четырех акций, а потому тем, кто просил менее, я выдавал столько, сколько просил, а прочим никому более четырех. На шестнадцать акций по расписанию не выслались деньги и я бы имел полное право всех их оставить за собой, но, опасаясь укоризны, я еще дал сроку две недели для разобрания и сих шестнадцати. Распоряжение сие я предварительно представлял Блудову, и мне приятно было видеть, что, по возникшему от некоторых губернаторов вопросу о затруднении в равной степени удовлетворить требования, мое распоряжение, хотя без указания на меня, было поставлено в пример прочим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});