Первая Мировая война - Анатолий Уткин

Почему Запад терпел, а Россия

нет

Осень 1916 года ознаменовалась такими же бесплодными атаками, что и наступление на Сомме. Мокрая погода превратила грязь в основной элемент войны. Несмотря на все атаки, завершившиеся 19 ноября, западные союзники продвинулись лишь на десять километров от линии 1 июля 1916 года. Немцы потеряли 600 тысяч солдат, защищая позиции на Сомме. Потери западных союзников были еще выше (419 654 англичан и 194 451 французов{479}). Это была величайшая британская военная трагедия этой войны, да и всей военной истории страны в целом. Некоторые авторы считают, что после Соммы иссяк британский жизненный оптимизм - и никогда уже не возвратился вновь. И все же британцы стояли стиснув зубы.

Один из британских участников войны, Филип Гибс, так определил причины стойкости западных войск: "Лояльность к своей стороне, дисциплина с угрозой смертной казни, стоящей за ней, направляющая сила старой традиции, покорность законам войны или касте правителей, вся моральная и духовная пропаганда, исходящая от пасторов, газет, генералов, штабных офицеров, со стариками дома, экзальтированными женщинами, фуриями феминизма, глубокая и простая любовь к Англии и к Германии, мужская гордость, страх показаться трусом - тысяча сложных мыслей и чувств удерживали людей по обе стороны фронта от обрыва опутавшей их сети судьбы, от восстания против взаимной непрекращающейся бойни"{480}.

В России просматривались другие черты.

Дж. Хенбери-Уильямс, находившийся при ставке царя на протяжении нескольких лет, рассуждает в том же духе: "Русские, привлекательные и вызывающие симпатию во многих отношениях, природою созданы нестабильными. У них самое короткое расстояние между экзальтацией и глубокой депрессией... Гостеприимство, доброту, симпатию вы найдете здесь повсюду, но, что особенно поражает меня, это глубокое желание угодить вам, оказать вам любезность - и все из-за стремления достичь внутренней стабильности"{481}.

Англичанин ищет (и быстро находит) парадоксы, но что он мог посоветовать для хладнокровного восприятия миллионных потерь в войне? Для стабилизации положения в стране абсолютно необходимо было прекратить бессмысленную войну - продолжать дренаж крови нации уже было противоположно инстинкту самосохранения. Но как раз это условие никак не могло быть принято Западом.

В западных столицах утверждается мнение о неспособности политических сил в России к внутренним компромиссам. Лидеры партий в интересах борьбы слишком легко переходили грань разумного критицизма в отношении правительственных структур и без излишней скрупулезности обращались к тому, что должно было быть запретной на период войны темой - сомнения в подлинности патриотизма своих политических противников. При этом ярость обличений по существу скрывала преступную беспечность. Палеолог в своих донесениях клеймит инерцию и нерадивость чиновников, он начинает "понимать" посох Ивана Грозного и дубинку Петра Великого.

Будем честными, очень многие в русском обществе, осознавая отставание от Запада, ждали революционных бурь. Речь не идет о профессиональных революционерах. Даже стопроцентные либералы, такие как С. Булгаков, полагали, что необходимо отторжение изживших себя форм организации политики и даже капиталистического хозяйства, замена их более эффективными формами, приближающими Россию к западному уровню производительности труда, развития науки и технологии.

Оптимизм американцев

Чувствуя уязвимость своего положения, нуждаясь в кредитах и военных поставках, русское правительство лавировало, стараясь сохранить свободу рук на максимально возможное время. Несмотря на военную и экономическую уязвимость страны, даже лучший друг Запада Сазонов в свое время отказал и англичанам и американцам в заключении двустороннего соглашения под тем предлогом, что нужды России столь велики (а давление военных потребностей столь остро), что любые двусторонние соглашения заведомо неудовлетворительны. Необходима многосторонняя программа помощи Запада России. Тактика Сазонова дала определенные результаты. Запад согласился рассмотреть нужды России на многосторонней основе. В Париже летом 1916 г. была созвана конференция, на которой Запад постарался выработать экономическую программу для России. Старые союзники России постарались извлечь пользу из традиционных связей и частично преуспели в этом.

Союзники еще верили в Россию, они готовы были сражаться за ее место под солнцем. Определенная ирония истории есть в том, что накануне величайших испытаний русской истории перед страной встал вопрос о том, кто будет привилегированным партнером России на Западе, кто будет избранным союзником великой евразийской страны в послевоенном мире. Основные конкуренты были готовы к жесткой борьбе. Британия целенаправленно и энергично стремилась занять в России позицию главного экспортера промышленных товаров и главного кредитора. Два главных столпа послевоенного мира, считали в Лондоне, должны были скрепить союз "хозяев земли и воды"

Со своей стороны, новый гигант - Соединенные Штаты - в лице посла Френсиса приложил, начиная с лета 1916 г., чрезвычайные усилия, убеждая российское правительство в опасности односторонней зависимости от Британии и аргументируя выгодность преимущественных связей с Соединенными Штатами.

На фоне все более скептичных Бьюкенена и Палеолога американский посол демонстрировал природную веру янки в преодолимость всех препятствий. Дело было, разумеется, не в разности темпераментов. Англичане и французы видели, что победа для них будет малоотличима от поражения - столько ресурсов брошено на мировую схватку. Американцы же чувствовали себя свежими, крепнущими, выходящими к финальным битвам в ореоле беспрецедентного могущества. В этой ситуации Лондон видел, что у него не оставалось сил на замещение Германии в русской экономической жизни. Американцам же русский масштаб деятельности был истинно привлекателен. Д. Френсис был исключительно высокого мнения о потенциале России. "Ресурсы страны, владеющей одной шестой поверхности земной суши и населенной почти двумястами миллионами людей, имеющими здравый смысл и добрые инстинкты, фактически неиссякаемы"{482}.

Задачей Френсиса было исключить экономическое доминирование любой отдельно взятой развитой страны (подразумевалась Германия или Британия), сделать так, чтобы ни та, ни другая не получила превалирующих позиций в гигантской России. Посол беседовал с ведущими деятелями императорского кабинета об общих перспективах с иных, чем старые члены Антанты, позиций. Он предупреждал царских министров об опасности односторонней зависимости России и предлагал опереться на Америку, улучшить систему связи между двумя гигантами, Россией и Америкой, в прямом смысле - посол предлагал провести прямое кабельное сообщение. Это предложение встретило самую благоприятную реакцию русских министров.

Интерес представляют беседы Френсиса с министром финансов Барком, которому было указано на опасность британского доминирования в России. Отказываясь делать далеко идущие выводы, Барк в основном согласился: влияние Британии в финансово-экономической сфере российской жизни проявит себя в момент определения условий мира. Россия жизненно заинтересована в избежании монопольной зависимости от одной из мировых держав. Конструктивная позиция Америки приветствуется - прокладывание кабеля могло бы облегчить контакты между двумя странами. Русская сторона готова была оплатила половину стоимости его прокладки. Со своей стороны американское правительство должно поощрять банки и компании Америки в обращении к России, предпринять усилия, чтобы блокировать британское давление.

Видя сепаратные устремления своих союзников, самый старый западный друг России, Франция, предприняла действия со своей стороны. В Россию были вложены огромные суммы французских народных займов, и понятна была надежда на трансконтинентальное сотрудничество с Россией. Париж высоко ставил Россию в будущей мировой иерархии. "Внимание всего мира будет обращено на Россию. И европейские, и американские газеты восхищаются великолепием этой империи, неиспользованными еще ею богатствами и огромными возможностями. После окончания войны возникнет огромная конкуренция за торговлю с Россией. Американские предприятия уже смотрят заинтересованными глазами на минеральные ресурсы, огромную водную мощь и возможности железнодорожного строительства. Среди возвращающихся домой американцев нет ни одного, кто не планировал бы возвратиться в Россию. Нет на земле страны, сравнимой с нею"{483}.

Изучив резолюции Парижской конференции 1916 г., американский посол Френсис пришел к выводу, что они таят в себе опасность новой гегемонии для ослабленной войной русской экономики. Он развил чисто американскую энергию, предупреждая двор, чиновников и деловой мир об опасности, выиграв войну, потерять завоеванный такими жертвами мир. Возможно, не без учета позиции Френсиса ни Государственная Дума, ни совет министров России в конечном счете не утвердили парижских резолюций.