«Если», 2001 № 03 - Журнал «Если»

Кстати, я не понимаю людей, которые иногда с удивлением и радостью признаются: «Поверьте, я недавно видел цветной сон!» А что, разве бывают нецветные сны? Как черно-белое кино, что ли? Не могу представить такое…

* * *

Из сновидений соткана целая страна, и меня никто не убедит, что ее не существует на самом деле. Существует, только где-то за гранью нашего привычного трехмерного пространства.

В центре этой страны стоит Город. Я всегда узнаю его, хотя он любит маскироваться под разные другие города с конкретными именами и приметами. Его легко узнать по особому ощущению, что наконец-то я вернулся к себе. Он порой лукавит, этот Город, запутывает среди полузнакомых улиц, подбрасывает странные загадки, неожиданные встречи, прячет людей, которых я хочу отыскать. Но в этом больше игры, чем настоящей опасности. Я знаю, что Город не таит в себе зла, оно осталось за его пределами, за границами его пространства. И все хитрости Города — это старание подсказать мне завязку еще одной сказки.

Я уже писал о Городе, но обойти эту тему сейчас не могу, она сама собой вплелась в повествование. Дело в том, что я никогда не бываю в своем Городе пожилым или старым. Я всегда там или юный студент, или пацаненок в легоньких, стоптанных за каникулы сандалиях (которые после прыжка в лужу оставляют на досках и на асфальте темные четкие следы). И оно закономерно, что я такой. Ведь я не случайно оказываюсь в Городе, а возвращаюсь в него. Возвращаюсь домой после долгой утомительной командировки во взрослую жизнь, в которую меня зачем-то забросила непредсказуемая судьба. Может, и не зря забросила, я немало хлебнул, набрался кое-какого опыта, но теперь наконец-то смогу жить по нормальным законам — законам юности и детства. Наверное, и здесь хватит трудностей. Но, Боже мой, насколько проще, интереснее и объяснимее будут эти трудности по сравнению с теми, что в прежней жизни!

Из записей снов о Городе я мог составить запутанную, но интересную книгу. Только писать ее было бы неимоверно трудно. Потому что дело там не в сюжетах, а в ощущениях, которые передать почти невозможно. Я попытаюсь сейчас (почти без надежды на успех) рассказать лишь один фрагмент.

* * *

…Итак, я вернулся. К себе, в старенькую квартиру, в перекошенный двухэтажный дом на улице Грибоедова. Вернулся с пониманием, что все плохое позади. Дома одна только мама. Отчима нет (и, возможно, его просто никогда не было на свете). Мама, поглядывая со спокойной лаской, стелет мне постель на знакомой скрипучей кушетке. Теперь я всегда (или долго-долго!) буду спать здесь.

Сколько мне лет? Сейчас восемнадцать — двадцать, но завтра с утра я превращусь в настоящего пятиклассника, и мама спрашивает, выучил ли я уроки. Я их, конечно, не учил, даже не брал со своей фанерной этажерки потрепанные учебники, но надеюсь, что мои полученные в прежней жизни знания (слава Богу, я ничего не забыл) позволят мне завтра как-нибудь выкрутиться у доски… Электричество почему-то не горит, но это не вызывает никакой досады. Наоборот, хорошо, уютно. Светит на столе керосиновая лампа-десятилинейка…

Мама, дождавшись, когда я лягу, задувает лампу. За окнами, с легким рокотом преодолевая сугробы, проезжает грузовик. В лучах его фар на миг зажигается снежными искрами тополь. Я натягиваю до носа пахнущую свежей стиркой простыню. Я — дома… Чьи-то стихи:

Мы отныне всегда будем жить только здесь —В этом добром и тихом краю…

Не проспать бы завтра школу…

С этой мыслью я уснул и проснулся мгновенно — готовый к полному событий дню. Мама дала мне молока и свежих ватрушек с картошкой (на тарелке с темной трещинкой и знакомым рисунком — две цапли среди камышей).

— Поторапливайся, — говорила мама, — до уроков полчаса.

— Успею. В крайнем случае ухвачу такси…

Я все еще был рослым парнем студенческого возраста, с незабытыми привычками прежней жизни. Мама только головой покачала: какие такси в эту пору на окраинной заснеженной улице…

Со вкусом едва дожеванной ватрушки во рту, прихватив потрепанный портфель, я выскочил за калитку. Там нетерпеливо переминался сосед Витька Пантюхин, младший братишка Саши, товарища моего брата. Но сейчас мой брат (по сценарию сна) был в другом городе, у дальних родственников, Саша вообще неизвестно где, и Витька существовал для меня самостоятельно, как мой давний приятель. Только он был третьеклассником, а я шел в пятый.

Но я еще не успел обрести внешность настоящего пятиклассника, и Витька оглядел меня со сдержанным неодобрением. Однако от критики воздержался (знал, кто я и откуда), сказал только:

— Жмем шибче, скоро звонок…

И мы нажали. Потому что никаких такси не было и в помине. К тому же я чувствовал, что вот-вот сделаюсь таким же, как Витька, пацаном — в подшитых валенках, куцей шубейке и потертой шапке с завязанными на затылке меховыми ушами. А у таких мальчишек денег на такси, как известно, не водится…

И мы торопливо потопали пешком. В небе проступал серовато-синий рассвет. Желтели окошки. Они светили сквозь пушистую теплую метель, которая бесшумно кружила в переулках и щекотала нам лица. Был февраль (я знал это), и в мягком дыхании метели угадывалась близость весны. Впрочем, особых ее признаков не было, а было просто понимание: скоро весна. И от этого ласковые летучие хлопья казались особенно добрыми.

Снег оседал на палисадники, застревал в глубокой резьбе наличников. Домов с такой резьбой, с хитро украшенными крылечками, лесенками, деревянными балконами становилось все больше. Они делались, как терема. Между ними, над улицей, от ворот к воротам перекидывались деревянные мостики с неразличимым за метелью орнаментом перил.

Я понимал, что Город начинает проявлять себя. И я раздваивался между желанием поддаться игре и боязнью опоздать на уроки. Впрочем, Город не спрашивал моего желания. Он все больше сбивал меня и Витьку с дороги, уводил в запутанные переулки с крутыми тропинками и лестницами, открывал перед нами перекошенные ворота с башенками, обещая, что вот-вот мы выйдем на нужную улицу, и обманывал.

— Ну давай, давай… — сказал я ему со смесью досады и веселого азарта. — Фокусничай. Мне не привыкать…

— Что? — отозвался Витька.

— Ничего. Это я так…

— Опоздаем. Зинаида в дневник накатает…

Я помнил их вредную длинноносую Зинаиду Климентьевну.

— Не бойся. Уже близко…

А близко ли? Город лукаво звал нас куда угодно, кроме школы. То на Пароходную улицу, ведущую к речным обрывам, под которыми в ряд стояли дебаркадеры городской пристани (там, на обрывах, наверняка началось уже лето и желтеют россыпи одуванчиков). То на восточную окраину, где недавно невесть откуда появилась старинная крепость с круглыми массивными башнями, галереями вдоль зубчатых стен и спящими под снегом чугунными пушками. То в заснеженную чащу векового парка, где среди могучих стволов прячутся ледяные фигуры неведомых существ…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});