Лакуна - Барбара Кингсолвер

Томми закурил новую сигарету.

— Им даже не нужно доводить дело до суда. Однажды ты просто чувствуешь, что тебя припекло, а они уже тут как тут — собрались вокруг, наклоняются, чтобы получше рассмотреть, как ты будешь корчиться. Стоит твоей фамилии оказаться в списке — готово дело: входишь в комнату, и разговоры смолкают. Думаешь, мы ничего не знаем об эпидемии?

— Это же всего лишь продюсеры, Томми. Не верховная власть, на которую работает тайная полиция. Обычные люди, которые просыпаются по утрам, надевают костюмы, купленные в «Сирс Робак», и идут на работу, чтобы решить, кто сегодня получит тортом в лицо. Трудно представить, что они способны на такие зверства.

— Трудно представить, — Том цокнул языком, удивляясь то ли слогу писателя, то ли его наивности; кто знает. — Пастушок ты мой, что же мне с тобой делать?

2 СЕНТЯБРЯ

Планеты и звезды вернулись на круги своя. Миссис Браун всю неделю работает, жизнерадостная как никогда, в новой кофте с оборками. Женский клуб снова включил ее в организационную комиссию, в основном потому, что она во время карантина продолжала отвечать на письма и звонки клуба. Большинство же добропорядочных дам страдали в одиночестве.

К концу месяца собираемся завершить работу над черновиком романа. Миссис Браун утверждает, что это моя лучшая книга, а ведь она еще не читала окончания. С названием прежняя карусель. Издательство, как всегда, настаивает на громком заглавии: «Великое падение, или Крах империи». Мне же хотелось оставить метафору. Миссис Браун в задумчивости сидела за столом, прижав к щеке карандаш, а потом сказала: «Помните, как в последний день мы сидели на вершине храма в Чичен-Ице? Светило солнце, а потом вдруг надвинулась туча, и все потемнело. То же место, те же храмы, но вдруг стало жутковато». Это ведь то, что вам нужно, правильно? Как это можно назвать?

— Да. Дж. Эдгар Гувер.

Отпросилась завтра уйти пораньше, чтобы послушать предвыборную речь Трумэна на вокзале. Он будет проезжать через Ашвилл и выступит с трибуны за Фернандо Магелланом. Тот же поезд, на котором везли тело Рузвельта; люди тогда прождали всю ночь. Но поезд так и не пришел.

15 СЕНТЯБРЯ

«Гроув-парк» — тихое местечко с регулярным парком и добротной мебелью по образцам старинных испанских католических миссий. Огромные каменные камины, деревянные напольные часы, даже крыши, скругленные, точно у сказочных домиков, с бровками наличников над окнами комнат верхнего этажа. Том в восторге от обстановки; говорит, что чувствует себя точно художник в мансарде. Уверяет, что Фицджеральд, приезжая проведать Зельду, всегда останавливался в номере наверху. «Хочешь, спроси у коридорного, я тебе говорю, я прав. Может, он написал „Гэтсби“ в той же комнате, где сейчас сплю я».

— Тогда уж, скорее, «Крушение». Если приезжал в город за тем, что ты говоришь.

Томми покачал головой: «Хорошо, пусть будет „Крушение“». У него пластика актера, он искренен в каждом жесте и прекрасно знает, как себя подать. Сегодня ему больше повезло с публикой: на веранде было яблоку негде упасть, постояльцы нежились на осеннем солнце. В город снова стремительным потоком хлынули туристы: надо же съездить в отпуск, пока не настали холода. Томми рассматривал гостей.

— Вон у того наверняка на носках часы[211]. Бьюсь об заклад. Иди попроси его приподнять штанину.

— Я не знаю, что это значит. Часы на носках.

— Это значит, — промурлыкал Томми, подавшись вперед, — что к антенне автомобиля, который он оставил камердинеру, прикреплен лисий хвост. Вот так вот. Ты не знаешь этих мальчиков из колледжей. А я их насквозь вижу. — На этот раз сливянка с содовой показалась Тому слишком легкой, и мы пили «Морской бриз», коктейль, состав которого он долго и путано объяснял бармену. В результате оказалось, что это джин с апельсиновым соком.

— Смотри, вон сидит парочка. Парижане. Парень с красоткой, оба расфуфыренные будьте-нате.

— Неужели. — Выучить сленг, на котором изъясняется Томми, невозможно. Я давно уже не пытаюсь.

— В Париже я любого американца узнаю в толпе. Пиф-паф! — Томми прищурился и сделал вид, будто стреляет из пистолета. — Французы ходят вот так, — тут он поднял плечи к ушам, — как будто им ледышку за воротник сунули. Англичане же шагают расправив плечи. «Подумаешь, лед за пазухой! Тоже мне, проблема!»

— А американцы?

Томми откинулся на стуле, расставил широко колени, заложил руки за голову в золотистых кудрях и произнес, растягивая гласные:

— Ну лед, и что? Я пью безо льда.

Мексиканец сказал бы: «Я притащил на спине кусок льда, порубил его мачете, но, кажется, неправильно». Томми поднял два пальца, чтобы нам принесли еще по стаканчику.

— Я больше не хочу, — возразил я. — Не оставляю наивной надежды, что вечером удастся еще поработать. Так что мне, пожалуйста, кока-колы.

Официант кивнул. Все официанты в ресторане были чернокожими, а гости — белыми. Как на оккупированной территории после прекращения огня, где соседствуют два враждебных племени: первое, в разноцветной одежде, раскованное и словоохотливое, беспечно развалилось на стульях, второе же молча стоит в накрахмаленных костюмах и белых рубашках, воротнички которых впиваются в темную кожу. В Мексике за столом обычно сидели гости в рубашках с накрахмаленными воротничками, а слуги были одеты пестро.

Томми сообщил, что «Кока-Кола» продает пятьдесят миллионов бутылок в день.

— Ты что, Элмо Роупер?

— Такого количества жидкости хватит, чтобы спустить на воду линкор. В буквальном смысле. Ничего себе, да? Французская национальная ассамблея проголосовала за запрет кока-колы: теперь по всей стране ее нельзя ни продавать, ни покупать. Из-за чего весь сыр-бор?

— Может, им не нравится, когда колу льют на спину.

— Ты собираешься вернуться домой и вечерком поработать? — Глаза у него ясные и светлые, впрочем, как и кожа; кажется, будто она не поглощает, а излучает свет. На его сияние должны слетаться мотыльки и радостно гибнуть в огне.

— День я могу провести с тобой. Но книга почти дописана, и все мои мысли сейчас только о работе.

— Мешай дело с бездельем!

— Или окочуришься раньше времени, если верить моей стенографистке.

Том подался вперед, ущипнул меня за плечо и цокнул языком. Потом снова откинулся на спинку стула и бегло огляделся по сторонам, словно боксер на середине поединка.

— Что слышно от твоих барыг?

Я задумался.

— Сдаюсь.

— Насчет твоего фильма.

— Ах вот оно что. Не знаю. Никогда не знаешь, откуда в Голливуде ветер дует.

— Слушай, я могу его продать. Сделать твой фильм сенсацией сезона.

— Я-то думал, тебе хочется посмотреть на Роберта Тейлора. А теперь ты намерен его продавать?

— Дружище, ты меня не слушаешь. Я собираюсь заняться рекламой. На прошлой неделе ходил на собеседование в агентство.

— Я слушаю. Ты намерен рекламировать кандидатов в президенты. Знаешь, ты им нужен прямо сейчас. Всем четверым.

— Вот видишь! Четыре претендента — и ни одного победителя, как я погляжу. Избави нас боже от этого зануды Тома Дьюи с усами щеточкой.

— Едва ли это возможно. Газеты утверждают, что дело решено. Демократы раскололись на три фракции, и Дьюи осталось только дождаться, пока его утвердят в должности. Сегодня в передовице написали, что кабинету Трумэна лучше бы прямо сейчас уйти в отставку и не мешать.

— Не может быть. Дьюи и на республиканца-то не похож. Скорее, на продавца журналов.

— Ничего себе продавец. Даже не проводит предвыборную кампанию. «Прекрасная Америка» не тянет на политическую платформу. Наверно, не хочет опускаться до уровня Трумэна, чтобы не выглядеть неуверенно.

Томми закрыл лицо руками.

— Только не Том Дьюи с усами щеточкой! Пожалуйста! Не хочу в следующие четыре года видеть эту образину на всех фотографиях.

— Ты бы предпочел любовался на Строма Термонда?

— Фу, на этого слизняка!

Через веранду просеменила дородная дама в тесном бюстгальтере и эспадрильях. В Мексике, пожалуй, ее сочли бы в своем роде красавицей, но не в Америке. Томми с преувеличенным вниманием проводил ее глазами, как Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке».

— Может, Скарлетт О’Хара не откажется поучаствовать в предвыборной кампании Строма, — предположил я. — А на свист диксикрата Ретта Батлера сбегутся все сторонники сегрегации.

Том поднял на меня широко распахнутые от удивления глаза:

— Да это же готовый образ кампании! У тебя талант! А в другую команду в роли главного зазывалы пригласим Генри Уоллеса, а за ним и либералы прискачут.

— Бедняга Трумэн, никого-то у него не осталось. Я читал, что он обратился к дюжине человек с предложением занять пост вице-президента, и все отказались. Как думаешь, это правда?