Флёр - Синтия Хэррод-Иглз

В эту минуту распахнулась дверь, и на пороге показалась старая Нюшка — она кряхтела и шипела, словно паровой буксир, бранясь на ходу.

— Ах, вот куда ты забралась, негодная девчонка! Надоедаешь здесь мамзель своей болтовней и прочей чепухой, а я еще с тобой не закончила. Сейчас я повернусь к тебе спиной, и чтобы духу твоего больше здесь не было, ты, бестолковый щенок! Как же ты спустишься вниз с такими растрепанными волосами, скажи на милость. У тебя такой вид, будто твоя голова никогда не знала гребня! Ну-ка выходи, дай мне завить твои волосы, не то скоро превратишься в старую деву, а это неизбежно, как приход смерти.

Схватив без особых усилий свое чадо, Нюшка вытолкнула ее из спальни, не давая Милочке возразить ни слова. Но Людмиле все же удалось у дверей скорчить смешную рожицу. В тишине, наступившей после их ухода, Флер попыталась собраться с мыслями. Катя, наблюдая в зеркале за ее отражением, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала, увидев ужасно печальное выражение на лице своей хозяйки.

Флер, как только была готова, спустилась вниз на десять минут до назначенного часа, тайно надеясь встретить там Карева, как это иногда в последнее время случалось, чтобы поговорить с ним наедине. На лестнице она, однако, столкнулась с Полоцким. Он поднимался наверх. Впервые он так тяжело шел. Куда-то исчезла его быстрая легкая прыть, словно он смертельно устал.

Заметив ее, Полоцкий остановился, рассеянно ей улыбаясь.

— Ах, вот и вы! Либо вы рано собрались, либо я засиделся дольше, чем предполагал.

— У вас есть еще десять минут, — сказала Флер.

— Тогда я успею. Я быстро одеваюсь. — Он улыбнулся ей и прошел мимо. Но вдруг вопросительно посмотрел на нее. — Я был у графа, у нас с ним состоялась частная беседа.

— О чем… о чем же вы говорили, если не секрет?

— Нет, нет, что вы. Об одном деле сугубо личного характера. — Было видно, что он в затруднении и не знает, как начать. — Может быть, все же лучше рассказать вам обо всем сейчас, до официального объявления. Вы, наверное, уже догадались? — Она промолчала, а Полоцкий тем временем внимательно ее изучал. — Карев попросил у меня, по заведенному у нас обычаю, руки моей дочери, и я согласился.

Флер молча смотрела на него. Только теперь она до конца осознала, как искренне не верила этому — ни предупреждению Петра, ни словам Розы, ни признаниям самой Людочки. Она считала все это чистой фантазией. Поступок графа не укладывался у нее в голове.

— Вы дали свое согласие? — наконец выговорила она почти шепотом. — Но почему вы так поступили?

Ее вопрос, по-видимому, его сильно озадачил. Полоцкий довольно долго молчал.

— Это взаимовыгодный брак. Он из хорошей семьи, и для Милочки это шаг наверх. Я ей не могу дать ничего, кроме богатства, и только такой брак принесет ей все остальное.

— Но… ведь он вам не нравится. Вы не оправдываете его поступков. Вы сами мне говорили об этом…

— Граф вел себя в этом деле, как и подобает благородному человеку. Он дал мне заверения, что еще не говорил об этом с Милочкой и не предпринимал никаких усилий, чтобы оказывать ей предпочтительное внимание. Он обсудил свое предложение со мной, ее отцом, как и подобает честному человеку. Мне трудно в чем-нибудь его упрекнуть.

Перед таким спокойствием Полоцкого, перед абсолютно непонятным для нее поведением Флер никак не могла придумать, что ему ответить. Наконец, собравшись с мыслями, она отважилась:

— Он говорил с вами о финансовой стороне дела?

Теперь улыбнулся Полоцкий.

— Неужели вы искренне считаете, что я, Иван Григорьевич Полоцкий, возьму в свой дом зятя, о котором я не навел всех нужных справок? Я знал все о семье Каревых уже тогда, когда граф Петр пригласил вас на балетный спектакль, — состояние их финансов, их положение в обществе, их лояльность и т. д. Думаю, даже Третье отделение императора, его тайная полиция, не знает столько о Каревых, сколько знаю я. — Он прикоснулся к ее руке. — Я очень благодарен вам за заботу обо мне. Вы поступаете как истинный друг. Но не беспокойтесь, я принял это предложение с широко раскрытыми глазами. И Милочка будет этому ужасно рада, как собачка, у которой вдруг вырос еще один хвостик! — хмыкнул он. — Она мне весь день намекала о нем и увядала, словно камелия, при каждом его приближении к ней. Людмила всю жизнь мечтала стать графиней!

Больше Флер нечего было сказать. Он, похлопав ее снова по руке, пошел вверх по лестнице.

— Нужно поскорее переодеться. Мне сегодня предстоит объявить об этом, и я не желаю марать свою безупречную репутацию опозданием.

Она осторожно спустилась с лестницы, чтобы не упасть. Через коридор подошла к гостиной. Там никого не было. С другой стороны были открыты настежь окна на террасу, откуда до нее доносились знакомые голоса. Кто-то там препирался. Войдя в комнату, Флер смогла разобрать запальчивые слова.

— …Потому что ты абсолютное ничтожество! — говорил Карев-старший. — Ты соришь деньгами на каждому углу, ты дорого обходишься мне, щеголь, ленивец и вообще пустой человек.

— Если бы ты только рассказал мне об истинном состоянии дел раньше, — возражал сердитый голос Петра. — Так нет, я не достоин знать правду. И теперь у тебя хватает наглости обвинять в чем-то меня…

— Ну и что бы ты предпринял, чтобы изменить создавшуюся ситуацию, скажи на милость, если бы я тебе открыл правду, а? — пренебрежительно фыркнул Карев.

— Ты сам отлично знаешь! — Вероятно, в эту минуту они отвернулись в сторону, так как Флер слышала только голоса, не разбирая слов. Ноги отказывались ей повиноваться, и она так и замерла посередине комнаты, не в силах сдвинуться с места.

Вдруг она снова услышала голос Петра, теперь он звучал громче, будто быстро к ней приближался.

— Я мог бы добиться ее согласия, вместе с ее приданым, если бы ты только не вмешался!

Он появился на пороге террасы. Заметив Флер, Петр крепко стиснул зубы. Она услыхала последнюю реплику Карева.

— Мне кажется, тебе абсолютно наплевать, кто из нас в конечном счете женится на ней?

Петр пристально смотрел на Флер, ему очень хотелось возразить брату, но он не мог этого сделать в ее присутствии. Торопливо прошагав через всю комнату, он исчез за дверью. В дверях, выходящих на террасу, показался граф Карев — лицо у него исказилось от гнева, он, тяжело дыша, явно собирался продолжить перепалку. Но, заметив, как и его брат, Флер, тут же осекся.

Флер в полном отчаянии стояла посередине, вся дрожа от негодования, как дрожит собака, почуяв запах дыма. Она не спускала с него глаз, а разум ее, казалось, сковало холодом от пережитого удара. Граф долго внимательно изучал ее. Гнев быстро прошел с его лица, и на нем появилась какая-то странная решимость. Кажется, он понимал, что она в эту минуту переживает. Протянув к ней руку, словно к обиженному ребенку или заблудшему животному, Карев сказал ласковым голосом: