Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

Чуть ли не атомную бомбу клянчил, чтобы бросить на «империю зла». Что-то вроде этого и бросили. А прогрессивная интеллигенция с наивной безответственностью одобряла начатое разрушение министерств и ведомств — сложных структур государства, которые ничем не заменялись, а просто вдруг переставали выполнять свои функции. Причем нередко речь шла о творениях уникальных, и нет уверенности, что эти структуры вообще удастся возродить после их гибели. Так, каждый отраслевой НИИ каждого министерства «сопровождал» какую-то подсистему огромной техносферы страны. В таком НИИ работали люди, досконально знавшие эту подсистему, участвовавшие в ее разработке и создании, выезжавшие на все аварии и отказы. Ликвидация этих НИИ и сложившихся в них экспертных сообществ была уничтожением колоссального национального богатства. Эта утрата до сих пор не может быть восполнена в нынешней экономической системе. Никаких разумных оправданий такому погрому не было. Спрашивать было бесполезно, ответы заменялись идеологическими сентенциями.

Люди старшего поколения помнят, какому избиению в прессе и с трибун были подвергнуты в годы перестройки все правоохранительные органы, армия и особенно КГБ. Кто забыл, пусть полистает подшивки газет и журналов конца 80-х и начала 90-х годов XX в., это чтение освежает голову.

Во время перестройки подверглась разрушению сама политическая культура нашего общества — условие существования государства. Западные политологи выделяют именно это направление перестройки, которое несло в себе предпосылки национальной катастрофы. А. Браун (США) пишет, что важнейшей ценностью советской политической культуры являлся порядок. Страх перед беспорядком и хаосом, которые в первой половине XX в. принесли народу тяжелые страдания, объединял все социальные группы: рабочих, крестьян, интеллигенцию, управленцев.

Что же совершила перестройка? Произвела именно подрыв порядка и искусственное создание хаоса с взрывом массовой преступности, кровопролития в национальных конфликтах и терроризма. Советологи сравнивали М. Горбачева с «Мартином Лютером, который стремился разрушить или существенно ослабить косные институты правящей церкви». Надо вспомнить, что Реформация унесла в Германии 2/3 человеческих жизней.

М. Горбачев резко дестабилизировал состояние государства в целом. Став президентом, он сделал именно то, что категорически противоречило главной ценности политической культуры нашего общества и историческому опыту народа. Видный американский советолог А. Брумберг признал: «Ни один советолог не предсказал, что могильщиком Советского Союза и коммунистической империи будет настоящий номенклатурный коммунист, генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев» [219].

Нагнетая ненависть к государству, М. Горбачев вытаскивает туманный, никогда внятно не объясненный тезис К. Маркса (а позже Л. Троцкого) об «отчуждении» работника от собственности по вине государства: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее — это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [46, с. 188].

Это — схоластика, заменяющая аргументы потоком слов. Почему люди, имея надежное рабочее место на государственном предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Как может жить человек в цивилизованном обществе без «приказов сверху»? И как понять, что, хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» — все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Все это — демагогическое отрицание государственности.

Крайними антигосударственниками были «младореформаторы», видный представитель которых Е. Гайдар так выражает их кредо, представляя российскую историю как сплошное «красное колесо» (1995): «В центре этого круга всегда был громадный магнит бюрократического государства. Именно оно определяло траекторию российской истории… Эта система называлась по-разному: самодержавие, интернационал-коммунизм, национал-большевизм, сегодня примеривает название «державность». Но сущность всегда была одна — корыстный хищнический произвол бюрократии, прикрытый демагогией» [34]. И этого человека перестройка подняла до премьер-министра!

В 2005 г. А.Н. Яковлев бросает «черную метку» фашизма Российскому государству «всех времен», независимо от политического режима: «Россия больна вождизмом. Это традиционно. Царистское государство, князья, генеральные секретари, председатели колхозов и т. д. Мы боимся свободы и не знаем, что с ней делать. Я понимаю, что тысячу лет жить в нищенстве и бесправии — другого менталитета не создашь. Отсюда и появляются у нас фашистские группировки. «Идущие вместе»… Завтрашние штурмовики» [210].

Такое отношение к государству в этой среде очень устойчиво. В своем почти последнем интервью «архитектор перестройки» А.Н. Яковлев снова выразил свою ненависть к госаппарату: «Меня тревожит наше чиновничество. Оно жадное, ленивое и лживое, не хочет ничего знать, кроме служения собственным интересам. Оно, как ненасытный крокодил, проглатывает любые законы, оно ненавидит свободу человека… Я уверен: если у нас и произойдет поворот к тоталитаризму, то локомотивом будет чиновничество. Распустившееся донельзя, жадное, наглое, некомпетентное, безграмотное сборище хамов, ненавидящих людей» [210].

Из антигосударственности вылупился самый вульгарный и пошлый антипатриотизм. Николай Петров, преуспевающий музыкант, сделал такое признание: «Когда-то, лет тридцать назад, в начале артистической карьеры, мне очень нравилось ощущать себя эдаким гражданином мира, для которого качество рояля и реакция зрителей на твою игру, в какой бы точке планеты это ни происходило, были куда важней пресловутых березок и осточертевшей трескотни о «советском» патриотизме. Во время чемпионатов мира по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутренне остаться в стороне от всей этой квасной и лживой истерии, превращавшей все, будь то спорт или искусство, в гигантское пропагандистское шоу» [141]. Держал фигу в кармане — болел за шведов и канадцев! Не потому, что они ему нравились, а потому, что какая-то мелочь в государственной пропаганде резала ему слух.

Какова же была философская база, подведенная под уничтожение государства? Тогда на арену вышла энергичная группа обществоведов-марксистов, которые получили трибуну для идеологической кампании против государства как формы организации общества. В конце 80-х годов XX в. выпускались целые книги с перепевами антигосударственных идей К. Маркса, причем прямо прилагаемых к советскому государству.

Например, профессор МГУ А.П. Бутенко, давая в книге «Власть народа посредством самого народа» (1988) большую подборку выдержек из К. Маркса, которые утверждали паразитическую суть государства, добавлял: «Важно подчеркнуть, что такая тенденция — не особенность какого-либо определенного типа государства, а общая черта развития государства как такового» [23, с. 49]. Далее из этого делается вывод, что само существование государства указывает на то, что в таком обществе примирение классов невозможно. Следовательно, в СССР существуют непримиримые межклассовые противоречия и перестройка должна перерасти в революцию.

А.П. Бутенко пишет: «По Марксу, государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов. У мещанских и филистерских профессоров и публицистов выходит, — сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! — что государство как раз примиряет классы» [23, с. 77]. А дальше — пересказ рассуждений К. Маркса о «казарменном коммунизме» и подведение к выводу, что советское государство из всех «паразитических наростов» самое паразитическое. Почему же?

Потому, что советское государство рождено в революции, совершенной союзом рабочих и крестьян, которые в силу отсталости России были еще не втянуты в товарное производство, а потому якобы «закономерно давили в направлении утверждения культа правителя и его деспотической власти». Согласно

А.П. Бутенко, крестьянин рабочий и люмпен в России «не имели ничего» — ни дисциплины, ни привязанности к частной собственности, ни образования, ни культуры — ибо все это несет людям только капитализм, а он в России не успел развиться.

А.П. Бутенко пишет: «В ходе исторического развития именно патриархальное крестьянство, глубоко враждебное товарному производству и власти денег, разлагающих его консервативный, застойный мир, отстаивая свои интересы и устои жизни, выступает поборником «сильной власти» (К. Маркс), поскольку деспотическая власть самого такого крестьянина как главы патриархальной семьи есть продукт его натурального, мелкого производства, покоится на его незыблемости» [23, с. 129].93