Отвергнутая королева (СИ) - Вольная Мира

Она вскрикнула отрывисто и хрипло, когда я втянул розовый сосок в рот, прогнулась, подаваясь навстречу, путая пальцы в моих волосах, натягивая почти до боли. Но, странное дело, вместо того, чтобы отрезвить, немного привести в чувство, это легкое покалывание только усилило желание, жажду обладания.

Как ягода, как чистое удовольствие на языке. Я втянул сосок в рот, слегка прикусив, отстранился, подул и cнова втянул в рот, не в силах оторваться. Удовольствие Катарин подстегивало мое собственное.

Я ничего не видел и не слышал, кроме Рин и ее стонов, хриплого дыхания, жадного взгляда, ничего не чувствовал, кроме ее кожи под пальцами и ее вкуса на губах.

Все замкнулось, сжалось, сконцентрировалось на ней.

И я сходил с ума, зверел и дурел от каждого прикосновения, от каждого нового прикосновения, хотел проглотить ее, вжать в себя, присвоить. Хотел зацеловать и замучить, оставить на сливочной коже собственные метки.

Никогда… Никогда еще так не накрывало, никогда еще удовольствие не было таким громким, отчаянным и болезненным.

Я спустился ниже, целуя кожу под грудью, скользя руками вдоль невероятно длинных ног, вдыхая ее запах, не способный надышаться, насытиться, остановиться хотя бы на миг.

- Алистер, - простонала Рин. Длинно, тягуче, охренительно хрипло, как будто ей самой не хватало дыхания, как будто не хватало слов. Но я услышал в тягучем отзвуке своего имени все: желание, натянутые нервы, нетерпение, приказ, мольбу. Там было все, все оттенки и отзвуки голода, снедающего и меня. Пробрало и протащило, как по мелкой острой гальке.

Катарин вцепилась руками в простыню, выгнулась, когда я спустился еще ниже, скользнув наверняка колючим подбородком по нежной коже на внутренней стороне бедра, когда мое дыхание обожгло сосредоточение ее желания.

- Да, моя хорошая?

- Алистер, я убью тебя. Я…

Она задохнулась, подавилась словами, потому что я прикоснулся языком к влажным складкам.

Мать твою…

Меня почти разорвало, будто оглушило. От вкуса, запаха, жара.

Я подцепил белье, рванул нетерпеливо, и оно последовало за рубашкой, куда-то мне за спину, а я вернулся к прерванному занятию, подхватив Катарин под бедра, раздвигая ее ноги коленом.

Она не стеснялась, не смущалась, не пробовала прикрыться или спрятаться от моего взгляда, только губы закусывала, только металась на кровати, раздирая ногтями простынь, пока я ласкал ее лоно, пил ее, наслаждался ею.

- Алистер!

Такой сладкий, протяжный крик. Такой долгий, длинный, шершавый. Но мне все еще недостаточно.

Я нашел сладкую горошину и ударил по ней языком, потом еще раз и еще, упиваясь стонами и всхлипами, чувствуя, как напряжена, как звенит каждая мышца в изящном, но таком сильном теле.

А еще через вдох Рин начала подаваться мне навстречу, снова запустила пальцы мне в волосы, пытаясь направить, задать ритм.

- Нет, Рин, - улыбнулся я, оторвавшись на миг. – Еще рано.

- Ал…

Она снова недоговорила, потому что моя Основная легко перехватила тонкие запястья и прижала их к изголовью. Катарин дернулась сильнее, всхлипнула громче и протяжнее. Недовольно, разочарованно, почти зло.

А я замедлил движения, добавил к языку пальцы, не сводя взгляда с раскрасневшегося, покрытого испариной лица. Катарин выгибалась, ерзала нетерпеливо, стонала, вздрагивала всем телом. Очень отзывчивая, невероятно чувствительная.

Тени, как она хороша, как совершенна, каждым движением и вздохом. Как невероятно вкусно и горячо она стонет. Как непередаваемо соблазнительно вздымается и опускается ее грудь, как маняще блестит кожа, переливается в лучах солнца.

У меня дрожали руки, собственная одежда пропиталась потом, звенело и гудело все внутри, голод по ней отравлял кровь жидкой ртутью, было нечем дышать, было больно смотреть, но я не мог оторваться. Даже проклятые боги не смогли бы сейчас ничего изменить.

Я снова ускорил движения, опять прикусил сосредоточение ее желания и тут же ввел второй палец так глубоко, как только мог.

И она наконец-то закричала. Громко, сладко, на выдохе, прогнувшись в спине, откинув голову назад. И я смотрел на то, как Катарин кончает, и не мог оторваться, наслаждался каждым мгновением, вдохом, движением. Даже тем, как дрожали ресницы, даже тем, как клыки впивались в нижнюю губу, сходящим с ума на шее пульсом, напряженными мышцами рук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А стоило первой и единственной капле крови из прокушенной губы скатиться на подбородок, стоило одновременно с этим Катарин опуститься на кровать, я убрал тень, рванулся к ней с рычанием, слизал кровь, набросился на губы. Я больше не мог ждать, больше не мог терпеть. Я хотел оказаться внутри нее.

Сейчас же, немедленно.

Вкус крови Рин разодрал меня в клочья, вытащил все дикое и алчное во мне. Я терзал ее губы, кусал, лизал, втягивал в рот и дурел все больше и больше.

Мало. Мне было мало.

И Катарин рванула мою рубашку, брюки, впилась ногтями в спину, обхватила ногами.

- Невозможный, ненормальный… - прохрипела, отрываясь на миг от моих губ. А потом перевернулась, оказываясь сверху. – Моя очередь, кот, – сладко, порочно улыбнулась Равен, облизываясь.

Боги, за такую улыбку можно было отправиться за грань и вернуться, можно было отдать душу Кадизу в вечное услужение, можно было снова воскреснуть и еще раз сдохнуть сразу после.

Сердце грохнуло в горле и застыло, гудела в голове кровь. Я стиснул челюсти до хруста, стараясь удержаться, вернуть хоть каплю самообладания.

Наивный дурак.

Рин прошлась ногтями вдоль моего тела, от плеч до паха. Членом я чувствовал влагу и ее жар. Сжимал зубы, стискивал руки в кулаки до побелевших костяшек, глушил яростное рычание, чтобы не испугать, пока она вычерчивала проклятья, руны древнего наречия языком и пальцами на моем теле, пока целовала и кусала почти так же, как и я еще несколько лучей назад.

Мучение. Наслаждение.

Ее волосы струились по мне змеями, руки, губы, язык убивали. Скользящие движения вверх-вниз на моих бедрах растягивали агонию.

А потом она коснулась члена рукой, просто провела пальцем вдоль головки, размазывая влагу, и я сорвался. Перекатился, подхватил ноги Рин и ворвался внутрь. Одним движением. Резким и грубым, просто потому что не мог по-другому.

В ушах зазвенело, казалось, что я задыхаюсь.

- Ал… - вскрикнула Рин. И это вскрик был громче предыдущего, сменился стоном, всхлипом, снова перешел в стон, и через вдох, когда я вышел и снова ворвался в нее, опять перерос в крик.

Я вколачивался и вбивался в нее. Снова и снова. Не мог остановиться, не мог даже вдохнуть.

Очень узкая, очень горячая, очень влажная.

Потрясающая. Идеальная, как будто созданная для меня, как будто я создан для нее.

Катарин забилась, подалась навстречу, обхватывая меня руками, царапая спину и плечи, кусая.

Я подхватил ее, приподнимая, усадил сверху на себя и сам садясь, продолжая вбиваться и прижимать ее еще крепче, теснее, плотнее. Глубже. Мне надо было почувствовать ее всю, вот так, со мной… вместе…

Кожа к коже.

Одно дыхание на двоих, один пульс, одно сердце и одна сила.

Мне все еще было мало, было недостаточно.  

Я впился в ее губы, царапая клыками, чувствуя кровь на языке. Может ее, может мою, может нашу общую, снова опустил на постель, перехватив руки. Снова надавил на сосредоточение ее желания.

- Посмотри на меня, Катарин. Покричи для меня, - чужой, не мой голос, грубый, хриплый.

И Рин открыла глаза. Свои невозможные, невероятные глаза, наполненные желанием, страстью, диким голодом. Как будто арбалетный болт в меня вогнала. Прямо в висок.  

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Несколько рваных, резких движений, не больше десяти вдохов и Рин забилась, вскрикнула, сжала меня сильнее. Сладкая. Такая сладкая, лишающая воли, разума, других желаний. Она металась, всхлипывала, дрожала и вздрагивала.

Невероятная.

А я продолжал двигаться, даже после того, как она упала на подушки, смотрел на нее и продолжал вколачиваться. Влажная от пота, задыхающаяся и все еще подрагивающая.