Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Три дня! — едва дав ему кончить, закричал старший изразчик. — А три дня, пока колодец будут копать, чем жить будем?

— Так ведь и печенеги тебя раньше трех дней не покормят, не жди! — ответил ему старшина гончарного конца. — В полоне, что ли, ждешь большого угощенья? Печенегам и самим тут несладко. Со стены хорошо видно: их стада близко у города всю траву съели, пасут их от стана все далее, — одно беспокойство. Подошла бы теперь хоть небольшая рать, хоть сотни три воев, — без коней бери степняков голыми руками, как рыб на берегу!

— А колодец-то копать и не надо, — сказал Добыча. — Есть ведь у меня такой колодец.

Все повернулись к нему.

— И ты, что ли, в чудодеи подался на старости лет? — изумленно подняв брови, спросил Вереха.

— Хотел я себе вырыть колодец во дворе, чтобы на улицу по воду не ходить, — пояснил Добыча. — Дней десять копали, но воды так и не достали. А сам колодец глубок вышел, дна никак сверху не видать. Так что дело за кашей.

Добыча с довольным видом потер руки. Он сам удивлялся, что его сухой, бесполезный колодец, который он затеял копать только с досады на гончаров и уже думал переделать под погреб, вдруг поможет чуду, спасет весь город. Но замочник гордился собой, как будто заранее все это предвидел.

— Да нет, каша не годится, — сказал Надежа. — Кашу варить надо, — ведь не скажешь, что она в земле сама варится. Что-то иное надобно…

— Кисель! — сказала старостиха Пелагия. — Намешаем овсяной болтушки, нальем в бадью, а бадью в колодец поставим. Позовем печенегов в город, хана ихнего или сыновей его, а потом при них болтушки зачерпнем, кисель сварим да угостим их. Меня в стряпухи позовите, я такой кисель сварю, что сам хан к нам в город жить попросится, к нашему чудесному колодцу поближе! И мы, чай, не глупее греков!

Все негромко засмеялись — к людям возвращалась надежда. Пришла она не с неба, а с земли, и все уже верили, что родная земля поможет им в беде.

— А чтобы больше понравилось, надо бы и медом их угостить, — сказал старший древодел. — Тогда бы рядом и второй колодец устроить, а в него — сыту медовую. Пусть печенеги поедят, попьют, захмелеют да с песнями восвояси тронутся!

Старосты засмеялись громче, дружнее, почти как в прежние, мирные времена.

— Нынче же за колодезниками пошлю! — сказал Добыча. — Пусть принимаются возле первого и второй колодец копать. Всей дружиной возьмутся — за три дня и три ночи выроют.

— А припас-то где брать? — буркнул старший кожевник, последним соглашаясь с замыслом волхва.

— Да я теперь же свой конец обойду! — воскликнула старостиха Пелагия и приподняла подол, словно предлагая положить туда что-то. — Овса да отрубей соберу. Со двора по зернышку — и будет горсть, а с каждого конца по горсти — лукошко наберем. Уж я все сочту до зернышка, у меня не пропадет!

— А меда надо у тысяцкого просить, — сказал сотник Велеб, пришедший со старостами послушать волхва. — Уж у Шуршалы какая-нибудь малость да есть — коли не на жизнь, так хоть в Сварожьи Луга родичам он гостинчика припас. Потолкуй с ним, волхве, может, ради такого дела даст.

— Ступайте, людие, по своим концам, расскажите белгородцам, что мы тут приговорили, — сказал Обережа. — Терпеть недолго осталось — нас не оставят великие боги.

Старосты разошлись, и Добыча тут же послал за колодезниками. Вскоре бессильно дремавший город снова загудел. Никто, кроме старого волхва, не смог бы одним словом отменить решение веча, он много лет был для белгородцев лучшим судьей и советчиком, и люди верили, что сами боги наставляют его. Теперь, когда впереди засияла надежда на спасение, даже голод стало легче переносить, и белгородцы не роптали на трехдневную задержку. Без сожалений они отдавали старостихе Пелагии овес, отруби, пшеницу из последних запасов. «Нас одна горсть не спасет, а вместе ссыпем — и будет избавление всем», — говорили они, древним родовым укладом жизни приученные и голодать, и пировать всем миром. Даже тысяцкий не стал жалеть княжеских запасов и велел дать меда для второго колодца.

А Добыча тем временем изо всех сил старался украсить свой двор. Вместе с домочадцами он заново побелил стены всех построек, заслонки на окошках и дверные косяки покрасил красной и желтой охрой. У древоделов заказал красивые вороты и крыши для двух новых колодцев, велел украсить их резными волшебными узорами.

— Как для свадьбы изготовился! — посмеивались соседи, заглядывая в его заново покрашенные ворота. — Кого женишь-то?

— Эх вы, несмышленые! — упрекал их Добыча, гордясь своей сообразительностью. — Ведь кабы у нас в городе и правда такие чудесные колодцы были, мы бы их первым священным местом почитали! Изукрасили бы пуще церквы, пуще любого святилища. А вы бы все сюда всякий день на поклон ходили и мне, хозяину, дары приносили!

— Почему это тебе? — отвечали ему. — Кабы был у нас такой чудесный колодец, так здесь бы не ты жил, а Обережа. Во всех священных местах положено волхвам жить!

— Аи то! — согласился Добыча. — Пойду-ка я его к себе жить позову на сие время. Раз тут спасение наше, стало быть, самое тут священное место и есть.

К волхву Добыча послал Радчу. Идя мимо Надежиного двора, парень услышал, что кто-то его зовет. Городник стоял в воротах, уперев руки в бока и приняв непривычно суровый вид.

— Поди-ка сюда, соколе! — позвал он Радчу. Радча подошел и поклонился, в недоумении дергая себя за длинную прядь волос: старший городник ждал его с таким лицом, будто собирался бранить.

— Что же это ты моей девчонке горбушки суешь? — грозно спросил Надежа. — Чай, и мы вас не беднее!

Радча усмехнулся — вот в чем его вина! Однако он был недоволен, что отец Зайки об этом узнал, и отвел глаза.

— Вено загодя плачу, — нехотя отшутился он. — Выживем — посватаюсь.

— Милости просим. — Надежа отбросил притворную суровость и кивнул. Он не любил Добычу, но к его младшему сыну, толковому и не тщеславному, относился хорошо. — Только ведь пока она подрастет, ты поседеешь! Раньше пятнадцати лет не выдам.

— Мне не к спеху, — отозвался Радча. Надежа помолчал и вздохнул, уже не шутя.

— А про вено это ты правду сказал. В сию горькую годину та горбушка — что в жирный год целая корова. Коли за пять лет не сышешь другой невесты, приходи ко мне. Считай, корову уже пригнал.

— Уговорились. — Радча согласно тряхнул волосами, поклонился и пошел дальше, посмеиваясь про себя.

У Обережи он застал Сияну. На сей раз она исхитрилась прибежать одна. Ее привело сюда удивление необычайным замыслом волхва, но оказалось, что в этом замысле есть дело и для нее самой.

— Ты, краса-душа, давно ли на забороле была? — спросил у нее Обережа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});