Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

— Прости, мой дорогой, — передразнила его Ливия, — но я не верю в то, что Германик поднимет руку на меня. Об этом тебе не докладывают. Или твои агенты осведомленнее, чем мои?

Тиберий насупился и медленно задвигал челюстями, словно пережевывая что-то. Ливия поняла, что он находится в состоянии крайнего раздражения, и сбавила тон.

— Я согласна с тобой, сын. Опасность для нас обоих есть. Но исходит она не от Германика.

Отвечая на недоуменный взгляд Тиберия из-под насупленных бровей, она продолжала, слегка сердясь на себя, что не в силах убрать из голоса менторские нотки. Впрочем, он должен это проглотить — еще не исчезла многолетняя привычка выслушивать, что скажет мать.

— Ты зря не веришь в честность Германика, — сказала Ливия, — Поверь, я знаю своего внука лучше, чем смог узнать его ты. Он не в состоянии вынашивать какие-то там замыслы, просто не в состоянии. Опасность не в нем, а в людях, которые станут настраивать Германика против тебя.

Ливия замолчала, разглядывая сына.

— Я хотела сказать — против нас обоих, — поправилась она. — Ему расскажут, что мы вместе с тобой по очереди убили всех, кто стоял на твоем пути. Мне ведь до сих пор приписывают смерть Друза, твоего брата, — подумать только! Это, конечно, вздор, но посуди сам — как поведет себя Германик, когда ему расскажут, что это я и ты убили его отца? Не говоря уже об остальных?

Тиберий пожал плечами. Вопрос был из тех, что не требуют ответа: за убийство отца полагалось мстить, хотя бы и родной бабке, не говоря уже о дяде. Пусть он и называется императором и приемным отцом.

— Беда нашего отечества в том, — продолжала Ливия, — что многие до сих пор не могут забыть о прелестях республики. Забывая при этом о бесконечных гражданских войнах, которые республика без конца порождала, как Хаос порождал своих ужасных детей! Германик прежде всего олицетворение республиканских надежд, такой же сторонник народной власти, каким был и его отец, наш несчастный Друз.

— Я знаю тех, кто хочет вернуть республику, — сказал Тиберий. — Список составлен давно, и он длинный. У тебя, как я понимаю, тоже есть такой список, матушка? Давай сверим их.

— И что дальше?

— Что-нибудь придумаю, — снова пожал плечами Тиберий. — Заговор… оскорбление величия, связь с этим мерзавцем Клементом… Сеян все сделает. Можно сделать даже так, что в Риме никто и не заметит — узнают только потом, когда трупы доплывут по Тибру до самого моря.

— Не поможет, мой дорогой, — Ливия печально вздохнула, — Даже если казнить половину Рима — не поможет. Другая половина тут же примется мечтать о возвращении республики. Так уж устроены наши граждане.

— Тогда… — Тиберий вопросительно посмотрел на мать. — Но если Германика… Если его не станет — нас с тобой сметут в тот же миг! Нам не простят!

— Но другого выхода нет, Тиберий, — твердо произнесла Ливия, — Германик является символом республики и всей той дряни, что народ называет «справедливостью». Значит, у народа надо отнять эту игрушку, и отнять навсегда. Другой у него не появится. Во всяком случае, замену придется искать несколько лет.

Тиберий стукнул кулаком по колену, страдальчески сморщил лицо.

— Смерть убегает от него, матушка. В Паннонии я посылал его в самые опасные места. Солдаты его не тронули, не дали даже ему покончить с собой, как я слышал. Сколько лет он воюет с германцами — и царапины не получил! Может быть, подослать к нему человека?

— Не выйдет, — сказала Ливия. — Пока Германик во главе войска, ему не дадут умереть. И я говорила совсем не о том, чтобы убрать его сейчас, дорогой сын. Наоборот, ты должен всем показать, что любишь его, как никто в Риме. Отзови его из армии, приласкай, щедро награди. Он заслужил триумф. Объяви в сенате, что не хочешь с ним расставаться, что Германику следует на время занять гражданскую должность. Кажется, ему уже пора стать консулом?

— В самом деле.

— Пусть он станет консулом. В честь признания его особых заслуг назначь его консулом не на полгода, а на год. За это время изменится многое. И весь этот год Германик будет под нашим присмотром.

Тиберий согласился. Конечно, присутствие Германика в Риме, да еще в качестве консула, во многом осложнит жизнь — придется взвешивать каждое свое слово, обдумывать последствия каждого своего поступка — не войдут ли они в противоречие со старомодными понятиями Германика о гражданских правах и свободах римлян. Тем более что Германик как консул станет утверждать и постановления сената, и решения Тиберия. Кроме того, придется объяснять Германику, что же произошло на острове Планазия и по чьей воле. Впрочем, для этого достаточно придерживаться официальной версии — казнь была совершена по приказу Августа. И на этом стоять — Германик никуда не денется, поверит.

Тиберий послал на Рейн письмо с категорическим требованием Германику возвращаться. Тот писал в ответ, что просит еще хотя бы полгода, для того чтобы окончательно разделаться с Арминием и вернуть третьего орла. Его отъезд, писал Германик, даст возможность германцам перевести дух, собрать новые свежие силы, и потом победить их будет гораздо труднее. Но император был непреклонен.

Нужно сказать, что друзья и приближенные Германика всячески отговаривали его от поездки в Рим. Ему говорили, что это будет концом его военной карьеры, что дома он подвергнется опасностям гораздо большим, Чем на войне. Но Германик словно не понимал, о каких опасностях идет речь. Уж не думают ли его друзья, что Тиберий, его названый отец, что-то против него замышляет? Единственное, что удерживает Германика от возвращения, — это незаконченное дело. Но, видимо, эта война стала слишком дорогой для государственной казны. Императору виднее. Пусть пройдет немного времени, Рим поднакопит сил — и тогда можно будет снова бить германцев.

И Германик в начале лета вернулся в столицу триумфатором. Празднества по этому поводу были устроены такие, что затмили расточительством, пышностью и весельем все торжества, какие только могли припомнить старожилы. Римлянам казалось, что они чествуют своего будущего императора. Когда Тиберий и Германик стояли рядом на Форуме, в толпе наверняка не нашлось ни одного человека, который не сравнивал бы их между собой и не сделал выбор в пользу Германика. Словно Порок и Добродетель — вот так выглядели император и его приемный сын. Впрочем, Тиберий в эти дни был как никогда мил и благодушен — даже улыбался, чего за ним обычно не замечали.

Вместе с Германиком народ приветствовал и Агриппину. Из уст в уста передался рассказ, как она отстояла мост на Рейне, какой заботливой матерью солдатам и помощницей главнокомандующему была.

Неожиданно едва ли не национальным героем сделался маленький Калигула. Он, в специально сшитой для него военной форме, разъезжал по городу на открытой повозке — его показывали народу. Отовсюду сбегались толпы, чтобы посмотреть на «нашего голубчика», «нашу куколку», «наше дитятко» — так его все называли. Калигула, явно гордясь своей формой и бравым видом, время от времени размахивал деревянным мечом, что неизменно вызывало взрыв восторга. И он улыбался направо и налево улыбкой, от которой, если бы Калигулу так не любили, многих бы затошнило.

35

Консульский год Германика стал благословением для Рима. Даже капризы природы, повлекшие за собой неурожай и сильное наводнение, не вызвали беспорядков. Хлеб исправно завозился из Египта и справедливо распределялся. В сенате не рассматривались дела, связанные с оскорблением величества, многочисленные заговоры против императора тоже прекратились — словно по указке. Доносы одних граждан на других не поступали, потому что всем было известно брезгливое отношение Германика к доносительству вообще и ненависть к доносам ради корыстных целей в частности. Консул Германик требовал по каждому такому случаю проводить расследование, и если донос оказывался ложным, то наказывался доносчик, и весьма сурово — лишением имущества или изгнанием.

Товарищем Германику на время его консульства Тиберий назначил себя. Для Германика это было еще одной почетной наградой, а Тиберию давало возможность постоянного надзора за приемным сыном.

Всеми отмечалось, что Тиберий изменился в лучшую сторону. Люди, знавшие его, говорили, что даже Август иногда признавал наличие у Тиберия хороших черт наряду с плохими. Все зависит от того, кто находится рядом с ним и какой пример у него перед глазами, — так было с самого детства. В молодости на Тиберия хорошо влиял Друз — рядом с братом Тиберий и сам становился мягче, терпимее и совестливей. Его дурной нрав и порочные наклонности излечивались Випсанией, когда она была его женой. Во многом положительное воздействие на Тиберия оказал Август: возможно, сам того не осознавая, Тиберий стремился в его глазах выглядеть не таким чудовищем, каким Август его считал. И теперь нравственным примером был, конечно, Германик. Ведь он так напоминал покойного Друза!