Кхаа Тэ - Дарья Согрина – Друк

свалилась на плечи лишь тогда, когда Артур с близнецами, отправился в Дубраву за хворостом. Оставшись в одиночестве, златовласка провалилась в мрачный и беспокойный сон. Очутившись в плену кошмаров, девочка уже не могла разорвать паутину сумрачных грез, дабы вырваться наружу.

Вначале мерещился Тивар, который тащил ее за волосы в Белую залу. Ребекка старалась вырваться из огромных лап короля! Напрасно! Его хватка была железной. Она пыталась кричать, но ее вопль заглушали стоны и плач других женщин, умирающих от пыток в покоях правителя. Ужас и отчаяние охватило златовласку. Она зажмурилась, готовясь к неминуемой жуткой участи.

Внезапно рука перестала рвать ее локоны. И уже никто не тянул ее тело по холодному мрамору. Но чье-то прерывистое дыхание слышалось рядом. Осторожно открыв глаза, Ребекка увидела, склонившегося над ней Годфри. Он хищно облизывал губы, стараясь развязать одной рукой шнурок на корсете, а другой задрать юбку. Ребекка, глотая слезы, просила его остановиться, но юноша, лишь злорадно ухмылялся, помышляя, во что бы то ни стало добраться до тела златовласки. Девочка вознамерилась ударить его, Годфри успел схватить ее кисть, до того, как Ребекка смогла отвесить ему оплеуху. Ее действия разозлили барона и он начал нещадно срывать с нее платье.

Длинный и острый черный клинок неожиданно пронзил грудь юноши. Капля крови, с его кончика, упала на ключицу златовласки, обжигая словно кислота. Лицо Годфри исказилось в нечеловеческой гримасе и он, вопя от ярости и бессилия, стал растворяться в воздухе, словно мираж.

Ребекка, рыдая взахлеб, приподнялась, прикрывая обнаженное тело лохмотьями. Ее взор застилали слезы, и трудно было разглядеть своего спасителя. Но кто-то темный, в колышущихся одеяниях, находился прямо перед ней.

Златовласка постаралась успокоиться и ей практически удалось. Слезы еще катились по щекам, но взгляд прояснился. Она увидела женщину или не женщину и даже не человека.

Пустые глазницы, бездонными тоннелями, изучающе глядели на нее. Бледное узкое лицо, обтянутое тонкой кожей, склонилось на бок, точно так же, как это делал Карро, когда внимательно слушал болтовню девочки. Волосы существа напоминали угольный дым, что клубится над пожарищем. Впрочем, создание все было окутано черной мглой, словно плащом. Тонкая кисть протянулась к щеке девушки, и костлявые пальцы утерли слезу. Кожу обдало вечной стужей, на месте прикосновения, засвербело неприятное покалывание.

– Что в тебе такого, дитя? – прошуршал голос или тысяча голосов. Возможно, говорила незнакомка, а может пространство вокруг нее.

– Что не отпускает его ко мне?

Ребекка, шмыгая носом, не могла произнести ни слова, да она и не знала ответа на вопрос, которого не понимала. Женщина осторожно коснулась ее волос. Один из золотых локонов девочки покрылся серебром.

– Ни отец и ни мать, но родитель – прошелестели голоса. – Ни дочь и не сестра, но родная кровь.

Лицо незнакомки, похожее на маску, казалось, погрустнело. Уголки губ опустились

– Я заберу его у тебя или отниму тебя у него… А может статься, ты меня поведешь в мои собственные чертоги. Свет пустит корни в сердце Мрака, иль Тень поглотит мощь Огня? Тебе решать какой плести узор на полотне судьбы, – прошептало создание мглы, скорбно созерцая девушку. Затем создание неспешно растворилось, подобно туману, который разогнал ветер.

«Темноликая…», сердце Ребекки ушло в пятки. С ней говорила сама Смерть. Вот только о чем, златовласка так и не поняла, продолжая дрожать от страха, сидя на лесной поляне…

Лес исчез! Теперь Ребекку окружал совершенно иной пейзаж.

Пустынный скалистый берег. У подножья крутого утеса, огромные мутные волны, шипя и пенясь, набрасываются на камень, жаждая однажды, подмыть фундамент и поглотить исполинскую глыбу.

Все тот же колючий дождь, царапающий иглами кожу. Все также буйствовал ветер. Порывы стремились сорвать остатки одежды с несчастной девчушки, обнажив ее перед лицом разбушевавшейся стихии. Ребекка, обняв колени и стремясь удержать в объятьях остатки платья, испуганно озиралась по сторонам. Ее золотые волосы, развивались по воздуху, словно парус, попавший в шторм.

Время шло, она продрогла от дождя и ветра, а Его все не было. Златовласка напрасно вглядывалась вдаль. Кроме пожухлой травы, до самого горизонта, лишь мертвая Пустошь. Слезы вновь подступили к горлу, она перевела взор на гневающуюся морскую бездну, но и там не увидела Его.

– Не оставляй меня… – с отчаянием прошептала она, устремив взгляд в пепельное небо, где угасало умирающее солнце.

Ответом ей послужил вой ветра, да шум разбивающихся о скалы волн. Ребекка затряслась от рыданий. Она плакала и плакала, свернувшись калачиком на промерзшей земле, словно дракон в яйце. Она глотала слезы, продолжая звать Его, ощущая естеством, что Он никогда больше не явится на ее зов.

Годфри проспал весь день. Неожиданный визит капеллана, отбросил на неопределенный срок все вопросы о ночных похождениях юного ловеласа. Видать, до ушей родителей, храмовники и вовсе не успели донести сплетни. Это было и к лучшему. Пареньку совершенно не хотелось объяснять отцу и матери, кто эта девчушка, и почему, он вместо того, чтобы привести зазнобу в личные покои, решил миловаться в Дубраве.

На окрестности, ленивой пеленой, стали наплывать сумерки. Годфри выглянул в окно, выходящее во внутренний двор, и с удивлением отметил, что церковников нигде не было видно. Вероятно, они опять решили прогуляться по лесу в бессмысленных поисках эльфа. Что же, пусть тренируют свои дряблые тела.

В дверь тихо постучали. Юноша отпрянул от окна и через мгновение оказался в постели, укрывшись по пояс одеялом.

– Войдите, – сонным голосом произнес он.

Дверь распахнулась и в комнату вошла Илария, в сопровождении Эйри, тощей и неприятной дамы, которая всюду следовала за госпожой.

– Дорогой, ты часом не приболел? – сделав обеспокоенное лицо, произнесла баронесса, присаживаясь на край постели и трогая лоб Годфри. Юноша осторожно отстранил ее руку.

– Нет, матушка, со мной все хорошо. Видимо меня сморил сон, как только я услышал о приезде Его Преосвященства.

Эйри скривила губы и недовольно вздернула свой длинный нос, похожий на клюв цапли. Это дамочка была исключительно набожной особой. Всякий раз когда, кто-то осмеливался подшучивать над Создателем или Пророком, она делала кислую мину и презрительным молчанием выказывала свое недовольство.

– Милый, я знаю, что ты говоришь это не всерьез, – улыбнулась Илария. Ей было ведомо холодное отношение отпрыска к культу Тарумона Милосердного, но он никогда не стремился нарочно задеть священнослужителей или богохульствовать.

Годфри взял теплую руку матери и поцеловал.

– Конечно, нет, – ответил он на ее улыбку. – Мне захотелось немного побездельничать, вот я и провалялся весь день в постели.

Баронесса расцвела, как пион королевского сада. Годфри был ее единственным отпрыском, которого она