Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось - Анисим Гиммерверт

А как отбивалась от подобных вопросов Валентина Ивановна Котелкина. На работе, в КБ, ее вдруг спросил один из сотрудников: «Слушай, скажи, говорят, Кристалинская умерла? Где ее похоронили?» Котелкина сорвалась: «В Кремлевской стене!» (Возможно, эти слухи ходили, подогреваемые разговорами о болезни Майи, которые просачивались с эстрадного закулисья в общественный транспорт и легкий застольный треп.) Говорят, человек долго живет, если его живого хоронят. Зная эту примету, Майя, когда до нее доходили эти сплетни, радостно улыбалась. Она верила приметам, была немного суеверной. Если уж здоровья нет, то, может, хоть приметы помогут…

Но слухи были и другого рода. И возникали они не на ровном месте, не отличаясь точностью в пересказе, кочевали из одних уст в другие; и наворот в таких случаях неизбежен, так же как в «испорченном телефоне». Ходили, например, слухи, что Кристалинская замешана в каком-то скандале в Доме журналистов, чуть ли не стала там персоной нон грата за дебош, который учинила, что у нее был муж, с которым она скандалила, а он был чрезмерно агрессивен. И что какой-то скандал, связанный с ней и ее мужем, был на телевидении, после чего вход на Шаболовку Кристалинской был заказан. Забегая вперед, отмечу, что действительно был заказан. Но не из-за скандала в студии, а совсем по другой причине. И — позднее. Но к этому мы еще вернемся.

После разрыва с Аркановым Майя, как и большинство молодых женщин ее возраста в таких случаях, была в растерянности, терялась от свалившейся на ее голову «перспективы» заново строить личную, а в лучшем случае — семейную жизнь. Не в ее характере было кокетство, она не из тех, кто игриво поглядывает на мужчин, ожидая быстрой реакции, кто охотно идет на флирт и ненасытен в развлечениях: а может, и подвернется кто. Короче, не из разряда тех представительниц слабого пола, которые ставят себе задачу любой ценой выйти замуж. У Майи были другие задачи, другие цели в жизни. Но в то же время по складу характера (несмотря на некоторую замкнутость) она была человеком увлекающимся — ведь не пошла же она «под венец» с Аркановым скуки ради.

Судя по ее дневниковому «сценарию», он был не бог весть каким красавцем, но Майя сумела разглядеть в нем нечто такое, что позволило ей в короткий срок принять решение и дать согласие на брак без тени сомнения. Очевидно, что она полюбила Арканова со всей пылкостью и романтичностью, свойственным молодым девушкам, мечтавшим о принце. Был у Майи и свой «комплекс», который ее сдерживал: человек скромный, незаносчивый, трезво оценивавший себя, она не относила себя к красавицам, забывая, что женщину больше красит не линия носа или разрез глаз, не тонкость талии или длина ног, а обаяние, которого, без сомнения, в Майе было предостаточно. Ведь стоило ей только улыбнуться, как ямочки на ее щеках привлекали больше, чем изысканный макияж иной дивы. Ей не раз предлагали помочь пробиться на телевидение в эпоху ее бурного начала в «Добром утре», но она категорически отказывалась, считая, что внешность ее невыигрышна для телевидения. И только случай помог ей сняться в той злосчастной передаче, которая ее же и надолго отодвинула от Шаболовки. Но потом, преодолев себя и поняв, что опасения ее напрасны, Майя Кристалинская на ТВ шестидесятых годов стала участницей многих «Огоньков», концертных программ, передач, которые вели ее друзья по «Доброму утру», «С днем рождения» и «Будьте счастливы» Дима Иванов и Володя Трифонов.

И «принц» — назовем его Л. — все же предстал пред ней. Он был красив, широкоплеч, белокур, всегда элегантен, в нем чувствовалась сила человека, который может постоять за себя не только в словесной дуэли, хотя и без пистолета и шпаги. Чем-то он напоминал гимнаста, но на самом деле был удачливым журналистом, работал в издании, которое пользовалось покровительством властей благодаря красочным фотографиям, подтверждающим достоинства и прелести Страны Советов. Это был, кажется, единственный в то время в Москве иллюстрированный журнал.

Майя при всей серьезности ее натуры особого опыта противостояния нахлынувшим чувствам не имела, да и как было противостоять, Когда рядом с нею возникло само совершенство в облике мужчины — хорош, умен, галантен, как оперный Фауст, увидевший Маргариту: «Смею ли предложить, красавица, вам руку…» И получил в ответ полное согласие.

Разбираться в их личных отношениях я не буду, да, честно говоря, не знаю, насколько глубоки они были, но то, что этот роман оказался непрост и небанален, что в основе его обоюдная привязанность, — абсолютно ясно.

Однако при внешности героя-любовника Л. оказался груб, несдержан, первейшую роль тут играл алкоголь, к которому «принц» имел пристрастие. Когда в сильнейшем кураже он встречал Арканова, то непременно лез с ним в драку — это вспоминает сам Аркадий Михайлович. Похоже, ненавидел или ревновал.

Свидетелем подобного алкогольного безумства стал однажды ресторан Дома журналистов. Что там произошло на самом деле, уже не выяснить, остается лишь судить со стороны. Не исключено, что в очередной раз Л. приревновал Майю. Ему было не столь уж важно к кому — алкоголь гнал его в бой. Л. заговорил громко, и Майя вся сжалась, ожидая бури. И буря разразилась. Л. вскочил, рванул скатерть со стола, посуда со снедью полетела на пол. Тарелки разбились, закуски смешались с осколками. Такого ресторан Домжура, в котором редко буянили подвыпившие журналисты, еще не видел.

Из-за одного из столиков поднялся высокий, с властным лицом человек и в приказном порядке повелел вывести хулиганов вон. Мало того, никогда больше не пускать сюда Кристалинскую со своим дружком (Майю он, конечно, узнал, хотя знакомы они не были). Этот приказ отдал ни много ни мало сам Аджубей, главный редактор «Известий», главный журналист страны, зять Никиты Сергеевича и без пяти минут министр иностранных дел. Он не стал разбираться, что именно произошло, не стал успокаивать плачущую Кристалинскую, а опустился на свой стул и, грозно поведя очами, опрокинул в рот рюмку коньяка. В это время в зале ресторана появились Дима Иванов и Володя Трифонов из «Доброго утра», тут же бросившись успокаивать «свою» Майку, мгновенно поняв, что случилось. Уборщицы убирали осколки домжуровских тарелок, а в холле сидел Л., красный и злой.

Слух об этой истории прокатился по журналистской Москве, а затем и перешел профессиональные границы. Майю досужие языки называли соучастницей. Не верили этому только те, кто хорошо знал Майю, — не в ее правилах стаскивать со стола скатерть с посудой, груженной закусками. Да и не под силу ей такие подвиги.

Это происшествие вполне можно было квалифицировать как хулиганство, и Аджубею ничего не стоило так и поступить, но, видимо, он пожалел своего коллегу, в журнале которого работал Л., — видного советского поэта, имя и стихи которого напрочь сегодня забыты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});