Хранитель мечты - Пенелопа Уильямсон

Обе женщины встали и разыграли целый спектакль возвращения в башню: затопали по грубо отесанным бревнам моста, зазвенели цепью. Снизу донеслась новая серия угроз и проклятий. Отойдя на несколько шагов, они остановились и начали громко совещаться.

— Да-да, я полностью согласна, что они заслуживают того, что получили, — говорила Кристин. — Но все же мы, женщины, так мягки сердцем, что не сможем крепко уснуть, если эти двое будут до утра плавать во рву.

— Возможно, в твоих словах есть доля истины, мама. Что, если часовой примет Рейна за нормандского шпиона, выстрелит и всадит стрелу прямо ему в зад?

— Не вижу в этом ничего смешного, моя маленькая женушка, — донесся из темноты голос Рейна (было похоже, что его обладатель цедит слова сквозь зубы).

Арианна зажала рот обеими руками. Мать смотрела на нее, закусив губу. — Так я принесу веревку?

— Ох, не знаю, не знаю... — Кристин тяжело вздохнула, как женщина, в которой жалость, увы, возобладала над справедливостью. — Что ж, неси, иначе до утра они наглотаются этой жижи и утонут.

Вдвоем они на совесть привязали веревку к цепи и сбросили другой конец в ров. Последовал недолгий спор о том, кому выбираться первым (причем Рейн доказывал, что молодость должна уступать дорогу мудрости, на что Оуэн возражал, что мудрость всегда уступает дорогу красоте), веревка туго натянулась, принимая немалый вес крепко сбитого мужского тела. По спине Арианны пробежал холодок, когда eй пришло в голову, что они с матерью, пожалуй, зашли в свое шутке слишком далеко.

Над краем моста появилась голова Оуэна, а потом и eго тело. Он выглядел, как некое создание из страшной сказки, с головы до ног покрытое илом и слизью, выползающее из глубокого болота по христианские души. Едва поднявшись на ноги, он устремился к жене.

— Иди-ка сюда, женщина, и поцелуй меня! — Вокруг распространился такой неаппетитный запах, что мать и дочь бросились прочь с криками и смехом. Оуэн склонился надо рвом и начал отплевываться ряской.

— Женщины! — вздохнул он.

— Без них жить невозможно, но и с ними натерпишься, — подтвердил Рейн, подтягиваясь на руках. На мосту он как следует отряхнулся и отер выпачканное в тухлом иле лицо. — Теперь я знаю, кто придумал это выражение, — Адам, потому что он первым связался с женщиной.

— Это уж точно! — фыркнул Оуэн.

Выжимая подол длинной рубахи, он искоса разглядывал лицо нормандца, своего исконного врага. Светлые глаза рыцаря не отрывались от ворот замка, за которыми только что исчезла Арианна. Князь выпрямился и положил тяжелую руку на плечо зятя.

— Ты будешь о ней заботиться, будешь лелеять ее, мою девочку?

Рейн на мгновение оцепенел. Однако он не сбросил руку тестя со своего плеча.

— Она — моя жена, а потому ничего плохого с ней не случится.

Это был не совсем такой ответ, на который надеялся старый князь, но он решил, что пока и этот сойдет.

Он подумал так, потому что видел, каким взглядом нормандец смотрит на его дочь. Не любовь заставляет мужчину так смотреть на женщину — не любовь, а вожделение. И не просто вожделение тела, но голод души, точно такой же голод, который он, Оуэн Гуинедд, испытал, впервые увидев Кристин. Он и теперь еще чувствовал его, это двадцать пять-то лет спустя! И он знал, что как раз из такого голода со временем вырастает любовь.

***

Солнечный луч проник сквозь закрытые веки Арианны, заставив ее открыть глаза. Над ней нависал расшитый золотом балдахин супружеской кровати. Не поворачиваясь, она ощупала место рядом с собой — оно было пустым. Простыни успели остыть там, где провел ночь лорд Руддлан, но его запах сохранился, и потому Арианна повернулась на живот и зарылась в них лицом.

Их брак не был образцовым, отнюдь нет. Тем не менее, за неделю, которая успела пройти со дня возвращения в Руддлан из Дайнас Эмриса, они достигли определенного согласия и понимания, а еще точнее, притерлись друг к другу. Они много смеялись, когда бывали вместе, а по ночам занимались любовью и обменивались маленькими откровениями и воспоминаниями. По ночам все бывало иначе, чем при свете дня, который казался тогда далеким и почти нереальным. Порой Арианна думала, что они напоминают кровных врагов, которым вдруг надоело ссориться и драться и которые каким-то чудом испытали друг к другу расположение. Они внезапно поняли, что могут мирно сосуществовать, а потому зарыли мечи и уселись перед очагом, чтобы выпить хмельного вина и всласть посмеяться над прошлыми стычками. И может быть... может быть со временем стать настоящими друзьями.

Объезжая владения, Рейн часто брал ее с собой. Земля, доставшаяся в приданое за Арианной, состояла из дремучих лесов, протяженных вересковых пустошей и обширных равнин, где лишь редкие скалы разнообразили море колышущихся под ветром трав. Еще встречались солончаки на месте отступившего океана, где бродили в озерцах воды чирки, цапли и другие болотные птицы, гнездившиеся там сотнями. Были еще дюны, частично заливаемые приливом, среди которых попадались зыбучие пески, но чаще всего в окрестностях замка взгляд натыкался на плодородные поля, засеянные овсом, ячменем и рожью, чередующиеся беспорядочно, как разноцветные лоскутки на одежде оборванца. По склонам холмов, дремлющих в жаркой дымке, белыми облачками лениво ползли стада овец.

Как-то раз, когда они смотрели с высокого холма на зеленую долину — великолепную пойму реки Клуид, синей лентой извивавшейся на своем просторном ложе, Арианна не удержалась от замечания:

— Наверное, тебе приятно сознавать, что все вокруг твое.

— И твое, — добавил Рейн просто.

С радостным удивлением она поняла, что для него это не только слова. Ее странный муж и впрямь считал замок и его окрестности их общим достоянием, за которое они ответственны оба....

Подумав об этом, Арианна с удовольствием потянулась в постели и напомнила себе, что разлеживаться некогда: в этот день заканчивалась жатва, присмотр за которой они делили пополам. В распахнутое окно врывался ветерок, пахнущий свежескошенной травой, и это означало, что скоро муж должен был явиться в спальню и назвать ее лентяйкой.

Арианна опустила ноги с кровати... в следующую секунду на нее налетела волна неудержимой тошноты. Она едва успела поднести к себе ночной горшок, как ее вырвало буквально фонтаном. Совершенно обессилев от необъяснимого приступа, стараясь не шевелиться и глубоко дыша, она скорчилась на камышовой подстилке. Безразличная к мысленному приказу, тошнота не желала униматься.

Потом появились ноги, длинные-предлинные, уходящие буквально к потолку. Арианна осторожно подняла взгляд от пола: где-то в вышине маячили оранжевые волосы.