Дела семейные - Рохинтон Мистри

Мурад остался наверху помогать матери укладывать последние вещи из ванной и кухни. Джехангир спустился вниз. Он апатично стоял рядом с отцом и смотрел, как поглощает их пожитки темное нутро фургона.

Фургон закончили загружать уже после обеда. Йезад распорядился не начинать разгрузку до его появления и вместе с Джехангиром поднимался наверх.

Роксана и Мурад стояли посередине опустелой большой комнаты.

— Я все проверила, — жалобно сказала Роксана. — Можем отправляться?

— Дай я еще раз взгляну. Ты со мной? — спросил он Джехангира.

Тот покачал головой и ушел на балкон. Йезад увидел, что сын плачет, опершись о перила.

— Что с тобой, Джехангла?

— Мне очень грустно. Йезад обнял его за плечи.

— Всегда грустно, когда что-то кончается. Со мной тоже так было, когда пришлось покинуть Джехангир-палас. Но не расставшись со старым, нельзя начать новое.

— Не хочу новое. Мне старое нравится.

— Нет в этом смысла, Джехангла. Это как заявить, что ты не хочешь заканчивать пятый класс. А в шестой как ты перейдешь? Или хочешь на всю жизнь остаться с мисс Альварес?

Джехангир улыбнулся сквозь слезы — ему понравилась эта перспектива, но нельзя же говорить такое вслух отцу. Он продолжал смотреть на улицу.

Йезад ждал. Он понимал, что это нечестно, он сам не верил ни единому разумному слову, которое сказал. Он терзался той же дилеммой: хотел, чтобы сыновья стали мужчинами, но любил маленьких мальчиков, которых сажал себе на плечи; ему тоже хотелось одолеть время.

— Пошли, — взял он за руку Джехангира, — последний раз все осмотрим вместе.

Вошли в маленькую комнату, шаги гулко отдавались в пустоте. Джехангир смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, будто стараясь запечатлеть вечные образы. В кухне он погладил медный кран. Сходил в ванную и в сортир.

— А если я захочу еще раз прийти, мистер Хиралал меня пустит?

— Он вроде симпатичный человек, — ответил Йезад. — Наверняка пустит.

Вернулись на балкон. Джехангир посвистел попугаю через дорогу.

— Прощай, попугайчик!

Птица не ответила, поглощенная безумным скаканием из стороны в сторону. Джехангир свистнул еще раз, свистнул и Йезад. Попугай игнорировал обоих.

Когда они вышли из пустой квартиры, Вили ждала у своей двери. Она обняла мальчиков и протянула руку Йезаду. Он быстро и неохотно тряхнул ее руку и побежал вниз по лестнице, пока Вили целовалась с Роксаной.

Он слышал с нижней площадки, как они благодарили друг дружку за добрососедство, как Вили говорила, что будет очень скучать по ним, что на площадке третьего этажа станет слишком тихо…

— Поторопись, Роксана, — крикнул он через перила, — фургон ждет!

Взяли такси, Мурад заявил, что сядет с водителем. Таксист перегнулся через него, чтобы включить наружный счетчик, но Мурад сказал, что сам включит.

— Хорошо, малый, давай, — согласился таксист. Мурад наклонил счетчик сначала вперед, потом назад — прибор затикал.

— Молодец, — сказал таксист.

Оглянулись на дом. Роксана грустновато сказала, что квартира была очень хорошая, хоть и маленькая, и что им в ней хорошо жилось.

— Только не в последний год, — сказал Йезад.

— Да…

Роксана задумалась:

— Ничего, теперь все будет прекрасно в нашем новом большом доме.

— Для тебя он не новый, мама, — сказал Мурад, — ты-то возвращаешься в старый дом.

— Но теперь со мной семья. Это-то новое. И теперь тот дом станет счастливым жильем.

— Я сегодня лягу спать в отдельной комнате? — спросил Джехангир.

— Нет, — заверила Роксана, прочитав его мысли, — будешь спать в одной комнате с Мурадом, пока ремонт не закончится полностью.

Он улыбнулся, потянулся к переднему сиденью и ткнул брата в спину.

— Доволен, Джехангу? — спросила мать.

Он осторожно кивнул.

Таксист затормозил на углу, послышалась скрипичная музыка. Роксана, не отрываясь, смотрела на «Приятную виллу», балконы с коваными решетками, арку над парадным, на старые каменные ступеньки, исхоженные несчетное число раз. На окне первого этажа усердно щебетала птица.

«Доброе знамение», — подумала она.

Такси двинулось, Джехангир повернул голову, чтобы в последний раз увидеть дом. Из темноты парадного лениво выплыл мотылек. Джехангир видел, что он летит прямо в открытый клюв птицы.

Эпилог. Пять лет спустя

Отец и Мурад сегодня опять поссорились. Теперь они ссорятся чуть не каждый день. На сей раз началось, когда после обеда Мурад вернулся из парикмахерской с модной стрижкой en brosse — клочками.

— Обязательно так коротко стричься? — спросил отец. — Стал похож на одного из этих скинхедов.

Мама попыталась предотвратить скандал. Нервно смеясь, она сказала, как забавно, поколение назад родителей возмущало, что сыновья носят слишком длинные волосы.

— Как времена меняются! Помнишь фотографию на студенческом билете, Иездаа? С волосами до плеч!

— Не преувеличивай, я тогда просто немного оброс. Кстати, все святые пророки носили длинные волосы — Заратуштра, Моисей, Иисус. Почему твой сын не может научиться походить на нормального человека?

Мурад только улыбался, превращая все это в обыкновенную шутку. Иногда такая тактика оказывалась успешной: поворчав, отец возвращается в книге, которую читает, или к своим молитвам. Правда, это может отца и в бешенство привести — он не собака, которая лает, а ее никто замечает! Он требует, чтобы его слышали и слушали!

Однако проблема длинных и коротких волос была забыта, ссора пошла по другому пути. Мурад слишком приблизился к тому уголку гостиной, который отец с недавних пор считал пространством для молений.

Здесь стоит застекленная горка, на которой расставлены обрамленные изображения Заратуштры и храма огня в Удваде, серебряная модель Ашо Фарохвара, фотографии древних памятников Персидской империи — развалин Персеполиса, дворцов и алтарей огня, царских усыпальниц Ахеменидов и Сасанидов. Реликвии расставлены полукругом, который постоянно расширяется. Последнее приобретение отца — миниатюрный афарган из пластмассы с крохотным электрическим огнем. Тонюсенькая нить накала день и ночь мигает в центре полукружия.

Это та самая горка, которая некогда была заполнена игрушками и безделушками. Среди них: пара заводных обезьянок, которая стала причиной ссоры, когда мы пришли на дедушкин день рождения много лет назад, думаю, лет шесть или семь.

После смерти тети Куми дядя Джал пожертвовал коллекцию игрушек сиротскому приюту в Бандре. Горка долго пустовала, потом ее занял отец. Теперь на полках стоят его молитвенные книги и та часть коллекции священных предметов, которой не хватило места в полукружии.

— Стой! — крикнул отец, заметив, что Мурад рассеянно приближается к горке.

В голосе отца был такой испуг, что Мурад оцепенел.

— Что такое?

Из своей комнаты выглянул встревоженный дядя Джал. У него теперь ультрасовременный слуховой аппарат, такой миниатюрный, что его почти не видно в ухе. Он иногда пытается мирить отца и Мурада, но недавно отец обвинил его во вмешательстве в частную жизнь семьи, и теперь он редко раскрывает рот.

Маму это огорчает, она говорит отцу, что это несправедливо — сначала Куми не давала бедному Джалу слово сказать, теперь то же самое делает он. Отец не согласен — Джал вправе говорить на любую тему, за исключением только одной.

Дядя Джал постоял с несчастным видом у дверей в гостиную. По старой привычке подправлять свой допотопный слуховой аппарат он часто дотрагивался до уха, хоть новый прибор не требовал настройки. Постояв, он возвратился к себе, не дожидаясь дальнейшего.

— Сколько тебе объяснять? — сквозь зубы проговорил отец.

— Что объяснять? — Мурад действительно не понимал, в чем дело.

— Ты вступаешь в молитвенное пространство без очищения. После стрижки человек нечист, пока не примет душ и не вымоет голову.

— Идиотство. Я даже не прикоснулся к твоей священной горке.

— Пятнадцать футов, я тебе говорю! Это минимальное расстояние!

— Успокойся, Йездаа, — умоляюще сказала мама, — он в следующий раз будет помнить.

— Двадцать первый век, а ты все еще веришь в эту чушь. Прискорбно, — заявил Мурад.

— Хорошо, можешь скорбеть, — ответил отец.

— Нет, Йезад, прошу тебя, не говори так. Я не хочу, чтобы кто-то скорбел, — умоляла мама.

Когда отец взвинчивает себя до определенного состояния, Мурад начинает нарочно дразнить его. Мурад больше не боится отцовского нрава, который так пугал нас в детстве.

— И откуда у тебя точная цифра? Зороастр на ухо шепнул?

— Твой сын — он остроумец с половинкой! И не говори «Зороастр» — это греческое извращение имени нашего пророка, надо говорить Заратуштра. И прежде чем высмеивать меня, прочитай Священное Писание: «Вендидад», фаргард семнадцатый, в котором точно указано расстояние.