Миры Альфреда Бестера. Том 2 - Альфред Бестер

Я полагал, что после этого боя мы полежим спокойно и поласкаемся, но не тут-то было. Что вы хотите — традиции, обычаи и прочие ритуалы! Она вскочила, метнулась к выходу, распустила завязки полога и как была, голышом, выскочила из вигвама, размахивая окровавленным полотенцем как флагом. Она обежала вигвам, а родичи ревели от восторга. Затем на пороге появился я, и гости радостными воплями приветствовали новоиспеченного мужа. Натома торжественно вручила испачканное полотенце своей мамочке, а та благоговейно сложила его и спрятала у себя на груди. После этого Натома наконец вернулась ко мне.

На этот раз обошлось без лихорадочной спешки. Все произошло с расстановкой, вдохновенно, и мы были предельно нежны. Это больше не напоминало случку животных, но, разумеется, еще не заслуживало названия любви. Откуда ей взяться между мужчиной и женщиной, которые практически не знакомы и разговаривают на разных языках. Но мы были незнакомцами, которые волшебным образом бросились очертя голову в совместную жизнь, — с таким я не сталкивался за два столетия некоторой практики. Да, теперь до меня окончательно дошло, что я связал себя брачным обетом — и это всерьез, и это любовь с первого взгляда, которой суждено перерасти в глубокое чувство. Продукция: «Сенсационная любовная история». Сырье: брак по симпатии.

Я постоянно ощущал что-то вроде ауры — состояния, которое предшествует эпилептическому припадку. Сравнение моего тогдашнего обострения всех чувств с аурой пришло непроизвольно. Мне вспомнился один знакомый эпилептик, который умел с точностью до минуты предсказывать время своих припадков. Так что он готовил сцену загодя, подбирая публику и декорации по своему вкусу. Лежа рядом с Натомой, я думал о близости страстной любви к эпилептической ауре. Быть может, это способ любить всю Вселенную, открыться ей навстречу, отсюда и состояние спокойной взвинченности, мутящей рассудок ясности… О, если мы можем обнять в такие моменты все галактики — нам здорово повезло быть людьми!.. Мысли вихрились в моей голове, много мыслей, покуда я не уплыл за пределы думанья.

Но чертовка-девственница была тут как тут. Она затевала новый тур — и, не зная язык индейцев чероки, я был бессилен объяснить ей, что мои батарейки требуют какое-то время на перезарядку. Тогда моя женушка попробовала язык жестов. Вскоре мы весело болтали будто глухонемые — кое-как понимая друг друга. Она даже пыталась шутить и временами заливалась смехом. А я-то поначалу вообразил, что взял в жены нудновато-серьезную девушку строгих правил. Теперь стало ясно, что жизнь в резервации, опутанная множеством традиций, привела к раздвоению ее натуры — приученная держать в узде эмоции, Натома преображалась в интимной обстановке, когда можно было расслабиться и показать свой скрытый душевный мир. Она на глазах становилась беспечной веселой резвушкой. Да и трудно не перенять у шизонутого Гиня хоть часть его буйной непосредственности — плотно пообщавшись с ним даже совсем недолгое время.

Внезапно Натома поднесла палец к губам, призывая меня к тишине и осторожности. Я замолчал и прислушался. Она на цыпочках пробежала ко входу в вигвам, словно надеялась поймать шпиона. Если кто и шпионил, так это волк Секвойи. Вне сомнения, зверь был поставлен на страже заботливым М'банту.

Натома расхохоталась, направилась к обтянутому кордовской цветной дубленой кожей сундуку с приданым и открыла его с такой осторожностью, словно там могла быть бомба. Затем жестом подозвала меня. Я заглянул внутрь и увидел именно то, что ожидал увидеть: домотканое покрывало. Моя женушка сорвала покрывало, и я обалдел от неожиданности.

Там, на черной замше, покоился полный сервиз на двенадцать персон, некогда принадлежавший королевской фамилии, — восемнадцатый век, севрский фарфор. Веками считалось, что ни один полный комплект подобных сервизов не сохранился, и в нашу эпоху такой сервиз нельзя было приобрести и за 14,917 процентов всех земных богатств. На черной замше возлежало семьдесят два предмета, и у меня не было возможности немедленно выяснить, каким образом этот уникальный сервиз очутился в угадаевском сундуке. Натома заметила, что я стою с открытым ртом, с веселым смехом схватила одну тарелку, подбросила ее в воздух и поймала.

Я чуть не родил на месте. Секвойя был прав: я вступил в неравный брак — куда мне с суконным рылом да в калашный ряд!

Пришлось мне сказать ей правду: что она еще большее сокровище, чем ее бесценное приданое. Поскольку языка чероки я по-прежнему не знал, эту свою мысль я высказал следующим образом: закрыл крышку сундука, усадил Натому на нее, раздвинул ей ноги, закинул их себе на плечи. Я втолковывал ей эту мысль так нежно, долго и настойчиво, что Натома устала вскрикивать и улыбаться и стонать и ласкать мою спину. После того, как она вскрикнула совсем по-особенному и вонзила ноготки мне в спину, мы устало приникли друг к другу, прослезившись от счастья и радостно улыбаясь.

Именно в этот момент я понял, что Хрис был прав. Двести лет я работал в постели как бесчувственная механическая помпа. Двести лет я только трахался. И лишь сейчас впервые занимался любовью, был влюблен и испытывал любовь ко всему миру — одновременно с ощущением, что я этот чертов мир понимаю и принимаю.

6

Часов в семь утра нас разбудил громовой кашель за пределами вигвама. Обнаружилось, что во сне мы перевились и перепутались. Натома крепко обхватила мою шею и оплела ногой мое бедро, так что я словно в капкан попал; я же левой рукой обхватывал одну из ее медовых грудок, а правую руку угнездил за ее бедром, у самого входа во вчера взломанные парадные воротца. Потом мы разом на двух языках прокричали: «Кто там?» Отозвалось два голоса — Вождь на черокском и М'банту на двадцатке.

— Гинь, ты должен поприсутствовать на завершающей церемонии. И только тогда все гости смогут разойтись по домам. Позволь нам войти внутрь — со всем необходимым?

И они вошли, неся бадью с горячей водой, полотенца и мыло, а также свежее постельное белье. После того, как мы помылись и оделись, наши шафера вернулись, чтобы дать указания касательно предстоящей церемонии.

— Медленно идете по кругу по часовой стрелке, Натома слева от Гиня. Брат позади жениха. Распорядитель за невестой. Двигаетесь чинно, с достоинством на лицах. Никакого зубоскальства, никаких гримас и ужимок — невзирая на любые провокации. Думаю, в этом я могу положиться на тебя. Гинь.

— На сто процентов.

— Хотел бы я быть столь же уверен в поведении сестры. Она такая непредсказуемая.

Итак, мы начали круг почета — с напыщенным видом короля и королевы, посещающих завод по производству презервативов. Сперва мы шли действительно чинно и с державным достоинством. Но потом Натома не удержалась — очевидно, ее так и подмывало похвастаться. Она внезапно подняла обе руки и четыре раза ударила кулачком о кулачок. Смысл этого жеста был яснее ясного — и толпа восторженно взревела. Я услышал, как Секвойя сзади прошипел что-то вроде: «Задницу надеру!» — но, очевидно, это был черокский эквивалент данного выражения. Натома шествовала дальше, надменно вскинув свое овальное личико. Она мало-мало не лопалась от гордости. А гости реагировали самым оригинальным образом. Жены начали громко поносить своих мужей, честя их недолюбками, кроликами, обмылками и прочими нелестными словами, что мне показалось несправедливым в отношении мужей, чей медовый месяц закончился годы назад, — ведь многие метлы чисто мели, пока не оббились. А юные поклонники Натомы недвусмысленными жестами показали мне, что в любую ночь могли бы превзойти меня по очкам. Одна старуха подскочила и крепким членопожатием одобрительно приветствовала мою мужскую силу. Натома гневно отбросила ее руку. «Частная собственность. Посторонних просят держаться подальше».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});