Жизнь и приключения Лонг Алека - Юрий Дмитриевич Клименченко

чтобы накануне принесли его одежду, разрешили побриться. Он знал, что на суде будут все его товарищи, Айна, родственники. За день до суда в камеру принесли его серый костюм, ботинки, белую рубашку и галстук-бабочку. Все вещи еще не потеряли домашнего запаха. Алек вздохнул. Вечером вместе с надзирателем пришел тюремный парикмахер. В руках он держал табуретку и плетеную корзиночку с инструментами.

— Садись. На бал собираешься? — пошутил парикмахер. Он был в арестантской полосатой одежде, сам худой и небритый, наверное, находился в «Бога Род» уже не один год.

— Садись, садись. Я тебе сделаю самую модную прическу, — повторил он. — Судья посмотрит на тебя, такого шикарного, и даст маленький срок.

Он ловко принялся орудовать ножницами. Светлые волосы Алека летели во все стороны. Потом он побрил его мелкой машинкой, — в тюрьме бритвы не разрешались. Надзиратель угрюмо наблюдал за парикмахером.

— Готов, — сказал парикмахер, стряхивая грязноватую простыню. — Выглядишь как лорд. Дай сигаретку.

Алек поблагодарил его, но сигареты кончились, и он, порывшись в кармане, протянул арестанту двадцать центов:

— Купишь в тюремной лавочке.

— Пошли, пошли, — заворчал надзиратель. — Завтра будь готов к десяти часам. Пошли.

Загремели ключи, и все затихло. Алек остался наедине со своими мыслями. Последняя ночь перед судом… Завтра… За те три недели, что он провел в тюрьме, он постоянно думал об этом дне. Готовил защиту. Но чем яснее становилась для него сложившаяся обстановка, тем меньше оставалось надежд на благополучный исход дела.

Свидетели подкуплены, их много. У всех одинаковые показания. Комедия разыграна, как в хорошем театре. Они выучили свои роли наизусть. Что может он противопоставить им? Только отрицание всего, в чем его будут обвинять, а это малоубедительно. Видимо, все присутствовавшие в Виктория-холл были специально наняты теми, кто хотел во что бы то ни стало убрать Алека. Кто может выступить в его защиту? Никто. Значит, надеяться не на что. Ну что же. Завтра кончится мучительная неизвестность. Лучше открыто смотреть опасности в глаза, чем чувствовать ее нависшей над тобой. Он встретится с «правосудием». От этой встречи зависит его будущее.

«Можешь не надеяться, — сказал ему арестант, с которым он недавно попал на прогулку. — Если они задумали погубить кого-то, то будь спокоен, погубят. Вот я, например, совершенно невиновен, а получил три года…» — И он принялся подробно рассказывать историю о том, как его несправедливо обвинили в мошенничестве. Заметив, что они разговаривают, надзиратель лишил их прогулки…

Алеку вспомнилось, как они с Лободой возили литературу из Англии, как сидел в рижской тюрьме, допросы Лещинского. Там было все проще, примитивнее. Сознавайся! Не хочешь? В морду, в морду? Ну, как теперь? Молчишь? Снова избиение… Обрывки воспоминаний… Пруд с лебедями в центре Риги, Генуя, негр Джакоб, объяснение с Айной, Артем, кидающий грунт в тачку… И снова мысли возвращаются к завтрашнему дню.

21

Суд над Алеком собрал огромное количество людей. Зал был переполнен. Во втором ряду Алек увидел Айну, Эдгара Яновича, Нину Сергеевну и многих товарищей по партии. Бледная Айна не отрывала от него печальных глаз и через силу улыбалась. Он ответил ей улыбкой и даже помахал рукой.

Алек сидел за деревянной загородкой на скамье подсудимых. Позади него стояли два полицейских со сложенными за спиной руками. Алек в сером костюме, рубашке и галстуке, высокий, похудевший, не походил на арестанта. Он сидел подняв голову, его светлые глаза были спокойны.

В зале он заметил несколько знакомых лиц, из тех, кто слушал его в Виктория-холл. Они занимали задние ряды. Публика тихо переговаривалась между собой.

Пришел секретарь суда, разложил бумаги на столе, скрылся в задней комнате и, появившись снова, возвестил:

— Встать! Суд идет.

Все встали. Вошли судьи в черных мантиях и королевский судья Бартон с массивной золотой цепью на шее. Он пошептался с коллегами и сказал:

— Суд приступает к разбору дела. Обвиняется Алек Лонг в антигосударственных преступлениях…

Скучным голосом он начал читать длинное обвинительное заключение. Публика затихла, шепот прекратился. Судья закончил чтение и спросил:

— Вы согласны с обвинением, подсудимый?

— Я отрицаю все до единого слова, сэр, — твердо сказал Алек, вставая.

— Тогда начнем опрос свидетелей.

Один за другим в зал суда входили свидетели обвинения. Алек не удивился, узнав в них людей, слушавших его в Виктория-холл. Здесь был и Лесли Эмерсон, и тот высокий, худой, с желтыми зубами, и маленький, толстый, похожий на шар, и другие, чьи лица он видел тогда.

Они подходили к большой Библии в потертом кожаном переплете, лежавшей на круглом столике, поднимали вверх два сложенных пальца, клялись говорить «правду, одну лишь правду» и принимались лгать. С подозрительными подробностями они рассказывали о речи, которую Алек никогда не произносил. После опроса каждого свидетеля атмосфера в зале накалялась все больше. А когда на Библии поклялся очередной свидетель и, преданно глядя судьям в глаза, заявил, что Лонг призывал к убийству некоторых администраторов завода, в публике раздались возмущенные голоса:

— Клятвопреступники! Лжесвидетели! Мы много раз слушали Лонга, и он никогда не говорил ничего подобного! Кто заплатил вам за показания?

Бартон позвонил в колокольчик и пообещал вывести из зала людей, не умеющих себя вести в присутствии суда.

Свидетели не интересовали Алека. Он знал, что они скажут. Он смотрел на Айну. Она вся напряглась, вцепилась в руку отца и в отчаянии шептала ему:

— Что же это, папа? Как они смеют? Наглые лжецы. Я больше не могу слушать, я…

— Держись спокойнее, девочка, — говорил Струмпе, гладя ее руку. — Подождем приговора. Сейчас мы бессильны что-нибудь предпринять.

— Ну почему, почему он отказался от адвоката? Он, наверное, помог бы Алеку.

— Нет. Казенный адвокат… Одна шайка. Тише!

Опрос свидетелей окончился. Начал свою речь прокурор. Он говорил об опасности, какую представляют для страны люди, подобные Алеку, о тяжелом времени, которое переживает Австралия, о единении национальных сил, патриотизме и о многих других прекрасных вещах, совершенно не имеющих отношения к Алеку. Закончил прокурор словами:

— …Я требую для подсудимого наказания в пятнадцать лет каторжных работ. Один такой человек может принести нашей стране больше вреда, чем целая армия. Его действия и проповедуемые идеи являются крайне опасными для любого государства.

Зал ахнул. Люди повскакали с мест. Закричали. Бросились к судейскому столу. Неистово звонил колокольчик. Сейчас же появилось несколько полицейских, оттеснили толпу, образовали барьер между судьями и публикой.

— Мы не допустим произвола! — кричал Уайт, поднимая кулаки над головой. — У нас есть еще парламент, куда мы можем обратиться. Есть губернатор. Мы соберем тысячи подписей, чтобы разоблачить эту комедию!

С