Затея - Александр Зиновьев

Я, говорит Кандидат, пропихнул как-то в журнале малюсенькую статейку. Ее тут же перевели на Западе. И только через два года я случайно узнал, что меня там выбрали в какое-то общество и несколько раз посылали приглашения. И ты удивляешься, говорит Физик. Когда я был в почете, мне десятками посылали всякие приглашения. Хотя я был абсолютно чист и причастен к власть имущим, мне все равно не сообщали об этом. А они там, кретины, обижались. Решили, что я элементарно невежлив. Мол, даже ответить не удосужился. Неужели они не понимают, в каком мы положении, возмущаюсь я. Понимают, но не чувствуют, говорит Физик. Слишком уж все это иррационально. У нас ребята разработали шуточную инструкцию для иностранцев, желающих иметь дело с ибанской интеллигенцией. В ней такие, например, пункты были. Если вам сообщают, что интересующее вас лицо находится в отпуске и встретиться с вами не может, то знайте, что это лицо находится на работе и жаждет с вами встретиться в любую минуту. Если вы не получили от Н ответа на ваше письмо, то не считайте, что Н невежлив или не хочет отвечать. Просто Н не получил письмо или ответ его задержан. Какой-то сукин сын отнес инструкцию в Бюро. Оттуда она попала в ООН. И фигурировала в нашем деле как серьезный документ, подрывающий политику борьбы за мир.

Принципиальная ненадежность

Чин обещал нам выплатить часть денег сегодня. И разумеется, надул. Она собиралась взять отгул и сходить со мной в Музей, а потом — в ресторан. Хотя бы раз как следует поесть. Клялась и божилась, что придет. Отгул Она взяла. Но не пришла. Ночью была где-то в гостях, днем отсыпалась. Физику велели прийти в одно Издательство и взять книгу для срочного перевода. Он отказался от других дел и согласился выполнить просьбу Издательства. Пришел. Оказывается, книгу отдали другому. И так — за что ни возьмись. Приехал Чин. Пьяный. Злой. Последними словами поносит своего Шефа. Этот старпер, говорит он, все эти годы обещал дать мне Отдел, когда освободится ближайшее место. Я, как идиот, вкалывал на него и день и ночь. А он? Назначил заведующим Отделом одного проходимца с периферии. Выскочку. Прожженного карьериста. Вот и надейся на них! Это все еще мелочи. Хряк обещал полный изм через пятнадцать лет. Где Хряк? Где полный изм? Бог с ним, с полным измом. Обещали отменить плату за общественный транспорт. А итог? Повысили эту самую плату. Бери выше, говорит Физик. Обещали райскую жизнь после победы пролетариата. Где она? Это из другой оперы, говорю я. Одно дело — иллюзии. Другое дело — обман. И третье дело — принципиальная ненадежность ибанца как форма поведения. Вот задача для социологов. Нет личной заинтересованности? Ерунда. Ибанец ненадежен и в тех случаях, когда дело касается лично его. Он ненадежен, если даже это во вред ему самому.

Весь день я думаю о тебе, говорит Она. А ты? Днем я работаю, говорю я. Хочешь знать, что говорит о тебе Сам? — спрашивает Она. Здоровый мужик. Глуповат только. Малограмотный. Наверно, псих. Точно, говорю я. Насчет здоровья ничего не могу сказать. Не думал об этом. А то, что законченный кретин, и малограмотный, и псих, — это верно. Нет, говорит Она, ты умнее всех, кого я знаю. Псих — это немножко есть. А что ты пишешь? Можно почитать? Можно, говорю я. Только это скучно. Ничего, говорит Она. Если твое, значит, не скучно. Она устраивается поудобнее на директорском диване и начинает читать мою писанину, а я иду выполнять служебные обязанности. Вспоминаю, что я написал какую-то чушь о секретаршах. Хочу вернуться, вырвать эти листочки. Но какое это имеет значение? Не собираюсь же я делать предложение.

Когда я вернулся, Она уже все прочитала. Это про меня, говорит Она. Нет, говорю я. Это про всех, а значит, ни про кого персонально. Ты меня презираешь, говорит Она, за Директора?.. Нет, говорю я. Это — твоя работа. Я глупая, говорит Она. Нет, говорю я. Ты умнее всех. Я вульгарная и некрасивая, говорит Она. Нет, говорю я. Ты красивее всех. Ты лжешь, говорит Она, но я тебе верю. Я становлюсь на колени и кладу свою седеющую тяжелую голову рядом. Я плачу. И Она плачет. Почему все так, говорит Она. Я хотела в институт. Из школы без протекции поступить невозможно. Меня устроили сначала к… потом к… потом перевели сюда. Это не имеет значения, говорю я. А что имеет значение? — спрашивает Она. Не знаю, говорю я. Может быть, страдание. В общем, не знаю и знать не хочу. А почему ты не женат? — спрашивает Она. И вообще, как ты живешь? Живу, говорю я. Пока живу. Институт. Аспирантура. Блестящая, как говорили оппоненты, диссертация. Хотели дать доктора. С большим трудом дали кандидата. Десять лет младший научный. Мальчик на побегушках. Статьи для начальства. Папа… не хочется о нем говорить. Двухкомнатная квартира. В одной — сестра с пьяницей мужем и двумя детьми, в другой — я и мама. Пенсионерка. Заслуженный отдых. Все ей обязаны. Исполнять ее капризы. Уступать место. Сестра с ног сбилась. А она пальцем о палец не ударит для нее. Хотя совершенно здорова. Почему ты не уйдешь от своих родственников? — спрашивает Она. Мог бы снять комнату. Мог бы, говорю я. Но ведь мать все-таки. Жаль. Все-таки близкий человек. Эх ты, горемыка, говорит Она. А я-то думала, одна я такая. Все такие, говорю я. Не все, возмущается Она. Директор не таков. Он — насекомое. Причем омерзительное. А как ты оказался здесь? Длинная история, говорю я. Как-нибудь потом расскажу. А теперь спи, малыш. Скоро работа. Она закрывает глаза и говорит, шепчет мне на ухо: скажи мне слово, и я тебе сделаю все. Буду ухаживать за твоей матерью. Буду стирать твое белье. Буду варить тебе суп. Уйду на любую другую работу. Одно только слово! Ну! Пока не могу, говорю я. Понимаешь, я так глупо устроен. Это слово должно сказаться само, помимо моей воли. Если это не произойдет само собой, я не смогу себя заставить сказать это слово. Я буду ждать, говорит Она.

Система оценок и ценностей

Одно дело — когда сам крутишься в житейской сутолоке, и другое — когда смотришь на нее со стороны. Все смотрится иначе. Когда я начал наблюдать нашу контору с позиции натуралиста, изучающего муравейник, стадо обезьян или скопление крыс, я был сначала потрясен кажущейся бессмысленностью подавляющего большинства действий сотрудников и несоразмерностью между событиями и реакцией сотрудников на них. Например, зачем эта масса уставших людей идет в актовый зал и часами мучается в нем, заранее зная, что от них ничто не зависит, что давно все решено и согласовано в соответствующих инстанциях. Зачем председатель собрания предлагает голосовать, хотя заранее знает, что большинство вообще не удосужится поднять руку, что он, не глядя даже в зал, скажет, что решение принято единогласно, что никто не пикнет но сему поводу и т. д. Или вот идет сотрудник А. И вид у него такой, как будто случилось величайшее несчастье. А что произошло на самом деле? А произошло то, что сотруднику В дали Почетную грамоту (опять — бессмысленная бумажка!), а ему, сотруднику А, объявили всего лишь благодарность в приказе (опять — бессмысленная строчка в бессмысленной бумажке!), хотя его заслуги (какие?) превосходят заслуги сотрудника В. И боже мой, какую удручающую картину являют люди, когда дело касается денег, путевок, квартир и т. п. Какие разгораются страсти!! И я смотрел в недоумении на этих людей и думал: неужели же надбавка зарплаты на пятерку заслуживает таких переживаний?! Какая разница — быть нищим на такую-то зарплату или на пятерку больше?! Не знаю, к чему бы я склонился в результате таких наблюдений — к презрению или к состраданию, если бы вдруг не вспомнил однажды слово одного замечательного (это я понял только сейчас) человека. Не помню его имени. Я тогда еще был студентом и случайно забрел на его лекцию. Потом этого человека вроде бы посадили. Или опять посадили. Этот человек тогда сказал: не осуждайте их, а поймите. И он рассказал тогда, как нужно все это понимать. Прошло много лет. Я встречал подобные мысли в работах наших социологов, критиковавших ненаших социологов и тем самым тянувших из работ последних кое-что для себя и про пас. Теперь я убедился в том, что при желании и сам могу придумать нечто подобное. Это не так уж сложно, если ты определенно и честно вышел на эту дорожку. Это очень простые истины. Но именно потому они даются труднее всего: для постижения их нужно нечто большее, чем способность понимать фразы. Нужен переворот во всем твоем существе.

Каждое общество характеризуется своей системой оценок и ценностей. Для первичной ясности полезно их различить и до некоторого момента рассмотреть по отдельности. Что такое оценки — каждому известно с пеленок. Съел кашку — молодец, хорошо поступил. Разбил чашку — нехороший ребенок, плохо поступил. Но далеко не каждому известно, что есть некоторые общие принципы оценок, одинаковые для всех обществ, для всех сфер жизни, для всех индивидов. Интуитивно мы это чувствуем в некоторых случаях. Так, если портной сшил плохой костюм, он сшил все равно плохой костюм, какими бы пи были его намерения. Если человек плохо поет, то он — плохой певец, будь он ночной сторож или директор. Если человек косноязычен, то он — плохой оратор независимо от того, является он главой государства или дворником. Правда, для главы государства этот дефект незначителен. Но это уже другой вопрос. И тут-то начинаются некоторые мистификации специфически ибанского типа.