Две дороги - Василий Ардаматский

— Будьте вы прокляты, — проворчал тот, что сидел у окна, и начал бить кулаком по оконной раме. Голуби не обращали на него никакого внимания. Красавец сизарь, распушив хвост, вспушив перламутровую шею, кружил вокруг голубки, и через стекло доносилось его любовное воркованье.

Всякий раз мысль о смерти встает перед Заимовым, как серая глухая каменная стена, возле которой все останавливается.

«А ты обойди стену, обойди, — шептало ему что-то из темного угла. — Просто надо только раскаяться и отречься».

Раскаяться?.. В чем?.. Отречься?.. Да это же страшнее смерти! И вдруг видение из немыслимо далекого детства.

Он на уроке истории. Из окон в класс падают косые столбы солнца. Учитель рассказывает о том, как инквизиторы сожгли на костре великого итальянского ученого и мыслителя Джордано Бруно. Палачи кричали ему — отрекись! А он молчал и, гордо закинув голову, смотрел в бездонное небо до тех пор, пока огонь не сжег ему сердце. Учитель рассказывает и плачет. И он, маленький Владя Заимов, тоже плачет. Он приходит домой потрясенный мученической смертью великого итальянца.

Отец обнимает его.

— Что с тобой? Ты дрожишь?

— Ты знаешь, как умер Джордано Бруно? — спрашивает он сдавленным голосом.

— Конечно, знаю. Попы сожгли его на костре за то, что он был умнее их, — отвечает отец.

— Мне жалко его, — говорит он и плачет, уткнувшись в грудь отца.

— Поплачь, поплачь, это хорошие слезы, — говорит отец, гладя его по голове своей большой тяжелой рукой.

Вечером он делал уроки, а отец, как всегда, читал, сидя рядом в кресле. Вдруг он закрыл книгу:

— Ты спрашивал, сынок, о Джордано Бруно. Тебе его жалко. За что ты его жалел?

— Я думал, как ему было больно.

— А я думаю, что такой смерти можно позавидовать. Да, да, не удивляйся, сынок. Это завидная смерть. Ведь он мог спастись, стоило ему только отречься от того, чему посвятил свою жизнь.

— Почему же он этого не сделал?

— Представь себе, сынок, что на костре не Бруно, а я, твой отец, и от меня требуют, чтобы я отрекся от тебя, от мамы. Я ни за что не сделал бы этого. Лучше сгореть на костре, чем сказать, что я не люблю всех вас, и отречься от вас. А что ты сам подумал бы обо мне, если бы я, спасая жизнь, вдруг сказал, что ты не мой сын? Нет, сынок, нет, смерти Джордано Бруно можно позавидовать. Так умирают герои... И люди потом воздвигли ему памятник и написали на нем: «Джордано Бруно — от века, который он предвидел».

Видение из детства погасло. Он не хочет больше думать о смерти. К тому же параллель была слишком прямой, и это показалось ему просто нескромным. Он в своей жизни сделал так мало, его жизнь, а с ней и смерть — всего лишь капля в море жизни и страданий его народа.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Владимир Заимов говорил своему другу, советскому полковнику Бенедиктову, что когда он начинает думать о прошлом своего народа, ему хочется благоговейно встать и что всякий раз, оглянувшись в прошлое, он еще яснее видит будущее и свой перед ним долг.

На сегодняшний суд он пришел с уверенностью, что с ним вся история его народа и она его верный союзник и могучая поддержка.

Пятьсот лет длилась на болгарской земле беспросветная ночь турецкого ига. В этой, казалось, бесконечной ночи рабства зарницами надвигающейся грозы вспыхивали народные мятежи. Каждую такую вспышку поработители гасили кровью. В XIX веке восстания вспыхивают по всей стране: зарницы слились в ощутимую близкую грозу. В ответ — еще более страшный террор. В то время дипломат, представлявший в Турции Великобританию, донес своему королевству о прочности позиции Турции в Болгарии, так как эти позиции «охраняются с исключительной твердостью и чисто азиатской непримиримостью». Дальше он написал о населении подвластных Турции земель: «Малейшее неповиновение стоит ему столь дорого, что выглядит безрассудным...»

Дед генерала Заимова был убит турецким чиновником за то, что посмотрел на него недобрыми глазами. Но вопреки убеждению английского дипломата это убийство не сделало покорным отца Владимира Заимова. Наоборот! Еще учась в школе, он становится курьером тайного комитета, руководившего освободительной борьбой болгарского народа. Может быть, это к нему, Стояну Заимову, поэт обратил свои строки:

Мертв отец твой! Ну так что же?Стать отцом и сам ты должен.В этом бог тебе поможет, —Живо будет род продолжен!Плачешь? Перестань, дружище!Что за бабство? Плакать могутТолько женщины да нищий.Ты ж мужчина, слава богу!

(Христо Ботев)

Все последнее столетие турецкого ига — в перекатах народных восстаний. У болгарского народа появляются свои революционные вожди. С высоты времени мы видим их светлый подвиг, схожий с подвигом горьковского Данко. Мы видим горящие сердца, вырванные ими из собственной груди и поднятые в черной ночи рабской жизни.

Вот вспыхнуло сердце сына карловского ремесленника Васила Левского. Его зовущим трепетным светом озарена вся вторая половина XIX века, и мы видим костры в горах, у которых плечом к плечу стоят бойцы легиона Левского. В свете костра их лица, точно отлитые из бронзы. В их глазах — пламя. Они слушают революционный устав, написанный Василом Левским. Набатом гремят слова воззвания: революция! Борьба! Свобода! Изо всех уголков Болгарии к кострам Левского пробираются люди, готовые отдать свою жизнь за свободу. В это же время рядом горит еще одно сердце, его вырвал из своей груди друг и соратник Левского, бесстрашный революционер и великий поэт Христо Ботев. Он слагает стихи, которые гремят над страной как набатный колокол, сзывающий народ на борьбу.

Отец генерала Заимова — Стоян Заимов уже не курьер, а член Болгарского революционного центрального комитета. Он участвует в покушении на турецкого сатрапа Хаджу Ставри.

Турецкий суд приговаривает его к пожизненному заключению, его отправляют в тюрьму-крепость Диарбекир. Это хуже казни. Это медленная смерть в раскаленном солнцем каменном мешке. Из Диарбекира еще никто не вырвался живым. Близкий друг Стояна Заимова, выдающийся болгарский поэт Иван Вазов писал об этой тюрьме:

Там, в безжизненной пустыне,Там, где огненная высь,Гаснут сыновья младые,Гаснет молодость и жизнь.

Стоян Заимов совершает побег из Диарбекира — первый побег во всей истории этой страшной тюрьмы. Несколько месяцев он пробирается через всю Турцию, к побережью Черного моря, а затем по его берегу в Румынию. И снова включается в борьбу за свободу своего народа. Вскоре он, как один из организаторов безжалостно подавленного восстания во Враце, приговорен турками к смерти. Приговор вызывает протесты передовых людей во всем мире, особо решительные и гневные протесты слышатся из России. В самый последний час перед казнью смертный приговор заменяется пожизненным заключением, и Стояна Заимова, закованного в кандалы, заточают в палестинскую тюрьму Сен-Жан д’Акр.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});