Миры Роберта Хайнлайна. Книга 3 - Роберт Хайнлайн

— Суд окончен. Новобранец Хендрик Теодор, смирно!

Лейтенант Спайкс за время суда так и не садился. Теперь поднялся и капитан Франкель. Атмосфера в комнате стала еще напряженнее.

— Суд приговаривает вас… — я замер и вдруг почувствовал, как у меня заболел живот, — … к десяти ударам плетью и увольнению с резолюцией «За несовместимое с уставом поведение».

Хендрик сглотнул. Лейтенант Спайкс продолжил:

— Приговор привести в исполнение сразу же после утверждения в соответствующей инстанции, если, конечно, он будет утвержден. Все свободны. Обвиняемого держать под стражей.

Последнее, видимо, было адресовано мне. Однако я абсолютно не знал, что нужно делать… Наконец позвонил начальнику охраны и сидел с Хендриком, пока за ним не пришли.

Во время дневного приема в медпункте капитан Франкель послал меня на осмотр. Врач решил, что я могу возвращаться на службу. Я вернулся в роту как раз, чтобы успеть переодеться к вечернему смотру. Зим не преминул отчитать меня за пятна на форме. Синяк у него под глазом стал большим и разноцветным, но я, как и все другие, изо всех сил старался ничего не замечать.

На плацу уже был установлен здоровенный столб. Вместо обычных сообщений и разнарядки на следующий день нам зачитали приговор трибунала.

Потом привели Хендрика со связанными впереди руками, двое из охраны шли по бокам.

Мне никогда не приходилось видеть, как секут плетью. У нас в городе устраивали нечто подобное, но отец каждый раз запрещал мне ходить к Федеральному Центру. Однажды я нарушил запрет отца, но наказание в тот день отменили, а новых попыток я больше не делал.

Ребята из охраны подняли Хендрика на руки и привязали к крюку, торчавшему высоко на столбе. Потом с него сняли рубашку. Потом адъютант произнес металлическим голосом:

— Привести в исполнение приговор суда.

Шагнул вперед капрал-инструктор из другого батальона. В руке он держал кнут. Начальник охраны отсчитывал удары.

Отсчитывал медленно. От удара до удара проходило секунд пять, но казалось, что время тянется нестерпимо медленно. При первых ударах Тэд молчал, после третьего несколько раз всхлипнул.

Первое, что я увидел, когда очнулся, — лицо капрала Бронски. Он разглядывал меня сверху, похлопывая по щеке.

— Ну, теперь все нормально? Возвращайся в строй. Ну, побыстрее. Нам пора уходить.

Мы вернулись в расположение роты. Я почти не ужинал, как и многие другие.

Никто не сказал ни слова насчет моего обморока. Позже я узнал, что был не единственным, кто потерял на экзекуции сознание — этого зрелища не выдержали человек тридцать новобранцев.

6

Мы слишком мало ценим то, что нам дается без усилий… и было бы очень странно, если бы мало ценилась такая удивительная вещь, как свобода.

Томас Пейн

Ночь после публичной экзекуции была самой тяжелой для меня в лагере Курье. Никогда ни до, ни после я так не падал духом. Я не мог заснуть! Нужно пройти полную подготовку в лагере, чтобы понять, до чего должен дойти новобранец, чтобы не спать. Конечно, в тот день я не был на занятиях и не устал. Но завтра мне предстояло включиться в обычный ритм, а плечо сильно болело, хотя врач и уверял, что я «годен»… А под подушкой лежало письмо, в котором мама умоляла меня наконец одуматься. И каждый раз, когда я закрывал глаза, я сразу слышал тяжелый шлепающий звук и видел Тэда, который, дрожа, прижимался к столбу.

Мне было наплевать на потерю этих дурацких шевронов. Они больше ничего не значили, так как я окончательно созрел для того, чтобы уволиться. Для себя я решил. И если бы посреди ночи можно было достать бумагу и ручку, я, не колеблясь, написал бы заявление.

Тэд совершил поступок, длившийся всего долю секунды. Это была настоящая ошибка: конечно, он не любил лагерь (а кто его любит?), но он старался пройти через все это и получить привилегию — право быть избранным. Он хотел стать политиком. Он часто убеждал нас, что многое сделает, когда получит привилегии.

Теперь ему никогда не работать ни в одном общественном учреждении. Всего одно движение — и он зачеркнул все шансы.

Это случилось с ним, а могло случиться со мной. Я живо представил, как совершаю подобное — завтра, через неделю… и мне не дают даже уволиться, а ведут к столбу, сдирают рубашку…

Да, пришло время признать правоту отца. Самое время написать домой, что я готов отправиться в Гарвард, а потом в кампанию. Утром надо первым делом увидеть сержанта Зима.

Сержант Зим…

Мысли о нем беспокоили меня почти так же сильно, как и мысли о Тэде. Когда трибунал закончился и все разошлись, Зим остался и сказал капитану:

— Могу я обратиться к командиру батальона, сэр?

— Конечно. Я как раз хотел поговорить с вами. Садитесь.

Зим искоса глянул на меня, то же самое сделал и капитан. Я понял, что должен исчезнуть. В коридоре никого не было, кроме двух штатских клерков. Далеко уходить я не смел — мог понадобиться капитану, поэтому взял стул и сел недалеко от двери. Неожиданно я обнаружил, что дверь прикрыта неплотно и голоса хорошо слышны.

Зим:

— Сэр, я прошу перевести меня в боевую часть. Франкель:

— Я плохо слышу тебя, Чарли. Опять у меня что-то со слухом.

Зим:

— Я говорю вполне серьезно, сэр. Это не мое дело… Капитан, этот мальчик не заслужил десяти плетей.

Франкель:

— Конечно, не заслужил. И ты, и я — мы оба прекрасно знаем, кто на самом деле дал маху. Он не должен был и прикоснуться к тебе, ты обязан был усмирить его, когда он еще только подумал об этом. Ты что, не в порядке?

— Не знаю. Может быть.

— Хмм! Но если так, куда ж тебя в боевую часть? Но сдается мне, это неправда. Ведь я видел тебя три дня назад, когда мы вместе работали. Так что случилось?

Зим ответил после долгой паузы.

— Думаю, что я просто считал его безопасным.

— Таких не бывает.

— Да, сэр. Но он был таким искренним, так честно старался, что я, наверное, подсознательно расслабился.

Зим помолчал, а потом добавил;

— Думаю, все из-за того, что он мне нравился. Франкель фыркнул.

— Инструктор не может себе этого позволять.

— Я знаю, сэр. Но так уж у меня получилось. Единственная вина Хендрика состоит в том, что, как ему казалось, он на все знал ответ. Но я не придавал этому слишком большого значения. Я сам был таким в его возрасте.

— Так вот в чем слабое место. Он нравился тебе… и потому ты не смог его вовремя остановить. В результате трибунал, десять ударов и мерзкая резолюция.

— Как бы хотелось, чтоб порку задали мне, — сказал вдруг Зим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});