Красные цепи - Константин Образцов

Гронский остановился, осматриваясь. Огромный цех был тих и пустынен. В дальнем левом углу различались смутные очертания широкой лестницы, ведущей на крышу. Всю торцевую стену напротив занимало гигантское окно с чудом сохранившимися большими стеклами, едва держащимися в ветхих редких переплетах деревянных рам. Серое ночное свечение, сочащееся через пыльное стекло, как влага сквозь грязную тряпку, разбавляло кромешную темноту до мутных безжизненных сумерек. В углу напротив входа в цех громоздился ржавеющий железный хлам, обрезки труб и прутья стальной арматуры. У дальней стены рядом с окном темнела бесформенная куча строительного мусора, словно кто-то огромным веником смел туда все, что осыпалось с ветшающих стен и высокого потолка. На неровном полу одиноко валялся стоптанный старый башмак.

Снаружи, как будто из другого мира, доносились далекие и все более редкие выстрелы. Гронский обвел помещение быстрым взглядом, а когда снова посмотрел в сторону лестницы, увидел его.

Громадная темная фигура неподвижно стояла на фоне окна: белое длинное лицо с черными провалами глаз, покрывающий голову капюшон, широкие плечи, с которых свисал длинный плащ.

Гронский сделал шаг вперед и медленно поднял обеими руками пистолет. Короткий ствол уставился в сторону незнакомца. Тот по-прежнему не двигался, повернув к Гронскому большое лицо, похожее на уродливую маску с прорезями для глаз. Потом черный плащ чуть колыхнулся от легкого движения, и Гронский увидел, что в длинной руке блеснуло широкое, чуть изогнутое лезвие, похожее на мясницкий тесак:

— Брось нож и встань на колени! — Гронский сказал это громко, но большое гулкое помещение обладало странной акустикой, и ему показалось, что слова прозвучали рядом с губами, словно что-то глушило звук, не давая отразиться от стен.

Но Вервольф услышал.

Он поднял руку, лезвие сверкнуло ртутным блеском, и широкими быстрыми шагами пошел прямо на Гронского.

Два выстрела ударили один за другим. Гронский целился в ноги и был уверен, что не промахнулся, но Вервольф лишь немного сбился с шага, на мгновение оступившись, и продолжал идти все быстрее и быстрее.

Еще два выстрела. Еще два и еще два — пули сорокового калибра били в широкую грудь и живот, исчезая бесследно в черноте длинного плаща и заставляя огромную фигуру лишь чуть покачиваться при ходьбе и на мгновение замедлять стремительное движение. Тяжелые сапоги оборотня стучали по бетонному полу, блестело лезвие и белым пятном маячило лицо — человеческая маска, кое-как прилаженная поверх морды хищного зверя.

Гронский поднял пистолет выше и, чувствуя, как внутри него нарастает ярость и страх, четыре раза подряд выстрелил в белое лицо. Затвор лязгнул и замер, отскочив назад. Вервольф на секунду остановился, помотал большой головой, зарычал и кинулся вперед. Гронский отбросил бесполезный пистолет, и в этот момент тяжелый изогнутый клинок, со свистом рассекая воздух, полетел ему прямо в лицо. Он кувырком ушел от удара, перекатился, поднялся и встал в боевую стойку напротив огромной черной фигуры Вервольфа.

Оборотень издал короткое грозное рычание и шагнул вперед, занося нож. Гронский быстро и хлестко ударил ногой, раз и другой, в колено и бедро противника, и в следующий миг нанес мощный удар локтем в грудь, целясь под сердце.

Ощущение было такое, словно локоть врезался в каменную стену.

Вервольф снова махнул ножом. Гронский едва увернулся, и тут же огромный кулак ударил его в плечо. Он отступил на шаг, с трудом сохранив равновесие, и снова рванулся вперед.

Гронский был быстрее и опережал противника на одно-два движения. Воздух гудел и дрожал от стремительных мощных ударов, но то, что лишило бы сознания и жизни любого человека, заставляло оборотня только покачиваться, рычать и атаковать с удвоенной яростью. Вервольф бил размашисто, сильно и необычайно быстро, так что через несколько секунд Гронский уже не думал об атаке и только с трудом успевал уворачиваться или защищаться. Предплечья болезненно ныли, словно ему приходилось отражать удары ломом или стальной трубой. Нож пару раз просвистел в нескольких миллиметрах от его лица и шеи, а последний взмах кривого лезвия чуть коснулся головы, и Гронский почувствовал, как по затылку потекла теплая струйка крови. Вервольф теснил его в угол, к груде ржавого железного хлама, пока, споткнувшись об изогнутый прут арматуры, человек на мгновение не потерял равновесие.

На этот раз удар большого костистого кулака оборотня пришелся в лицо. Звенящая боль тут же стиснула голову. Гронский попытался отступить, но железные трубы разъехались под ногами, и следующий прямой удар в грудь с сокрушительной силой обрушился на хрустнувшие ребра, опрокинув его спиной на груду металлического мусора. Оглушенный Гронский успел откатиться в сторону по впивающейся в бока острой стальной арматуре, и взмах кривого лезвия, который должен был разрубить его грудь, со звоном высек искры из ржавого металла. Гронский хотел подняться, но железный хлам под ним гремел и раскатывался в стороны, а когда он все-таки, невероятно извернувшись, нащупал точку опоры, огромный сапог поддел его в живот, разом выбив из легких весь воздух и отшвырнув в сторону, словно сдувшийся мяч.

Вервольф шагнул к лежащему на полу человеку. Бой доставил ему удовольствие. Он нечасто встречал достойных противников: за всю его долгую, очень долгую жизнь таких не набралось бы и с десяток. Но этот человек был очень хорош. Ярость и боль, которую причиняли его удары, смешивались с удовлетворением от схватки с настоящим воином, а ведь, чем сильнее враг, тем приятнее победа. Вервольф с удовольствием дал бы ему время прийти в себя и продолжить поединок, но увы — сегодня у него другая миссия, которая уже была выполнена, и теперь нужно уходить, не привлекая к себе лишнего внимания. Но он все же потратит еще немного времени: вырежет своему противнику сердце и съест его в знак уважения и признания его доблести. Ничто не дает столько сил, как сердце храбреца.

Вервольф нагнулся, прижал человека плотнее к каменному полу и занес нож.

* * *

Остатки пехоты Абдуллы дрогнули примерно через две минуты после того, как их хозяин получил в сердце осиновую стрелу, прибившую его, словно гвоздем, к спинке автомобильного сиденья. Их исступленная ярость уступила место столь же исступленному ужасу неминуемой смерти — убийцы и насильники не знают доблести. Они разбегались в разные стороны, огрызаясь короткими автоматными очередями и выстрелами из ружей, преследуемые черными безликими тенями, словно демонами мщения, не дававшими им уйти от возмездия. Некоторые пытались укрыться в темных каменных лабиринтах завода, и оттуда время от времени доносились короткие выстрелы и слышались мгновенно обрывающиеся отчаянные крики: разведчики Хлои настигали их среди серых стен и в пустых коридорах цехов.

Несколько бойцов Кардинала окружили неподвижный черный джип, держа наготове широкие тубусы пушек с сетями. Кардинал в сопровождении Алекса и Виктора подошел к машине. Откуда-то из темноты, прихрамывая, появился Карл и тоже присоединился к ним. Некоторое время они молча смотрели на стоящий с горящими фарами автомобиль и темный недвижный силуэт на переднем сиденье.

— Что за черт? — пробормотал Кардинал. Дурное предчувствие нахлынуло мутной волной. Не может быть…

Он быстро подошел к дверце и рванул ее на себя.

На водительском месте сидел полуразложившийся труп, покрытый странными белесыми нитями, похожими то ли на могильную плесень, то ли на паутину. Сквозь нее виднелся отвратительный оскал черепа, обтянутого прогнившей коричневой кожей. Из черной кожаной куртки Абдуллы напротив сердца торчал короткий треугольник оперения. Толстая стрела вошла в тело почти полностью, и зазубренный серебряный наконечник высунулся с обратной стороны кресла. От резкого движения открывшейся двери голова мертвеца качнулась, и он уставился на Кардинала безжизненными глазами, подернутыми белесой пеленой смерти.

Кардинал несколько секунд молча смотрел в мертвые глаза Абдуллы. Потом еще раз взглянул на оперение стрелы, оценил угол, под которым она вошла в грудь, проследил взглядом направление ее возможного полета и уставился на скрытую дождем и мраком крышу. Крышу, с которой так и не прозвучало ни одного выстрела.

— Карл, группу наверх, быстро! Пусть обыщут там все… если еще не поздно.

Кардинал медленно прикрыл дверцу машины и огляделся вокруг. Под проливным дождем догорали подбитые джипы; пламя уже не было таким высоким и ярким, багровые языки огня с шипением торопливо подъедали остатки: краску, обшивку салона и почерневшую человеческую плоть, которая потрескивала, покрываясь лопающимися пузырями жира. Пахло раскаленным железом, порохом, кровью, горелым мясом, а еще холодом и водой. Вокруг лежали десятки неподвижных изуродованных тел. С разных сторон доносились выстрелы: последние короткие перестрелки вспыхивали и тут же гасли, подобно языкам умирающего пламени. Кардинал посмотрел наверх. Рваные тени серых облаков метались так, словно души погибших сегодня людей пытались пробиться сквозь свинцовую толщу небес. Но небеса оставались непроницаемы и глухи к этим попыткам, и душам ничего не оставалось, как вернуться обратно вместе с холодным дождем и просочиться сквозь грязный асфальт и мокрую землю вниз, туда, где многих из них давно уже ждали.