Сияние огненного опала - Хэран Элизабет

– Хм-м, я тоже люблю шоколадные булочки, – отозвалась Эрин.

– А еще бабушка Мэй читает мне книжки.

– Очень хорошо, я рада, – сказала Эрин.

– Где же дядя Корнелиус? Мне так хочется поиграть с ним в мяч.

– Он все еще в Австралии, – ответила Эрин.

– В нашем доме?

– Нет, в Западной Австралии, в городке под названием Брум. Он покупает там жемчуг, который потом продаст в Англии.

– Мне Австралия нравится больше, чем Англия, – заявила Марли и грустно опустила голову.

Эрин мысленно посочувствовала девочке.

– Марли, к новому месту привыкаешь не сразу. Я вот очень скучала по Англии, галерее и моей семье, когда была в Австралии. Но потом все-таки привыкла.

– Мне понравился дом, в котором мы жили. Дом, где я играла с дядей Корнелиусом. Я скучаю по моим качелям. Мне очень хочется, чтобы мы снова там жили.

Эрин чуть не заплакала.

– Да, там было в самом деле очень приятно и красиво, верно? – растроганно согласилась она. Ей тоже хотелось бы вернуть назад те дни. Марли не понимала, что они больше не могут жить вместе, что Джонатан женится на Лайзе и будет жить с ней в Англии.

Вернулись Джонатан и Брэдли.

– Пожалуй, нам пора возвращаться домой, – объявил Джонатан.

– Я не нахожу слов, чтобы поблагодарить вас за то, что вы делаете для нас, – сказала Эрин.

– Я был бы готов сделать еще больше… Я рад, что вообще могу что-то для вас сделать… Через две недели я привезу вам «Австралийскую Олимпиаду». – Он взял Марли за руку. – Ваш брат считает, что за это время вы сможете подготовить все для выставки.

– Да, я надеюсь, – ответила Эрин. Ей очень не хотелось отпускать своих друзей, но она радовалась, что скоро увидит их снова.

Она помахала им рукой в окно, когда они шли по улице, и ее глаза наполнились слезами. К ней неслышно подошел Брэдли.

– Ты их любишь, сестричка? – спросил он.

Эрин смахнула слезы.

– Я… конечно, люблю.

– Мне кажется, что Джонатана ты не просто любишь. В Джонатана ты влюбилась, – не унимался Брэдли. – А еще я вижу, что малышку ты любишь, словно она твоя плоть и кровь.

Сначала Эрин хотела отмахнуться от слов брата – мол, ничего-то она не влюбилась… Но не смогла.

– Да, я люблю Марли как родную дочь, но никогда не смогу стать ей матерью, потому что Джонатан помолвлен с другой. Поэтому не имеет значения, как я к ним отношусь и что чувствую.

– Я заметил, как он смотрел на тебя. Он тоже тебя любит, – сказал Брэдли.

У Эрин учащенно забилось сердце.

– Он порядочный человек. Замечательный. Его невесте очень повезло.

– Жизнь иногда делает причудливые зигзаги, сестра. Я считаю, что вы трое просто созданы друг для друга.

– И все-таки это невозможно, – возразила Эрин. – Наверное, мне просто не суждено найти настоящее счастье.

Брэдли обнял ее за плечи.

– Я так не считаю, – утешил он ее. – Ты подожди немного.

41

– В пятницу вечером мы сможем взглянуть на фреску, – сообщил Брэдли в среду отцу и сестре, когда они поехали в галерею. Выставка была назначена на субботу. – Сегодня и завтра художник делает последние штрихи.

Гарет с Эрин непрестанно беспокоились, будет ли готова работа в срок, и с облегчением выслушали эту новость. Художник с огромной решимостью оберегал свою приватность. Когда он писал фреску, окна были завешены. Но при этом он настаивал на присутствии Брэдли в галерее. Сама фреска была закрыта от посторонних глаз огромным куском парусины, и это вызывало толки у посетителей галереи.

– Спасибо вам за ваше терпение, за то, что вы не требуете показать картину и готовы ждать до ее завершения, – сказал Брэдли и взглянул на сестру. – Я знаю, тебе это далось особенно трудно, ведь ты всегда отличалась любопытством.

– Это ты на вежливый манер намекаешь, что я люблю всюду совать свой нос, братец?

– Ну, я не имел в виду это, – усмехнулся Брэдли.

– Что ж, признаюсь, я напрягала всю свою волю, чтобы не заглянуть за парусину, – призналась Эрин. – Но ведь я обещала, что не стану этого делать, и сдержала слово.

– Но все-таки я хочу познакомиться с художником, – сказал Гарет сыну. – Ты можешь это устроить перед открытием выставки?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Знаешь, па, велика вероятность, что он явится на выставку, – ответил Брэдли.

– Превосходно! – воскликнул Гарет.

– Между прочим, когда мы объявили о предстоящей выставке, я получила уже массу отзывов, – сказала Эрин. – Реакция впечатляющая. По-моему, успех будет феноменальный.

– Боюсь, наша галерея недостаточно велика, чтобы вместить всех людей, которые придут на выставку, – вздохнул Гарет. – Мероприятие такого масштаба мы еще никогда не проводили.

– Я боялась, что художника отпугнет такая публичность. Но раз ты обещаешь, что он придет на открытие… Это действительно замечательно.

– Как я уже говорил, он не уверен в себе, в своем таланте. Поэтому и скрывается от публичности. Возможно, благодаря выставке что-то изменится.

– В этом я не сомневаюсь.

Брэдли договорился с Альбертом, что они встретятся в галерее в пятницу вечером, в шесть часов. Эрин и Гарет ждали их с бутылкой шампанского.

Гарет надеялся, что Брэдли приведет с собой художника, и был разочарован, когда сын явился один.

– Ну, вот и наша фреска, – сказал Брэдли и сдернул огромную ткань, закрывавшую стену.

Гарет, Эрин и Альберт молча смотрели на картину. Никто не произнес ни слова.

Какое-то время Брэдли пристально вглядывался в их лица.

– Ну, что? – спросил он, наконец. – Скажите хоть что-нибудь! Я умираю от любопытства.

– У меня… у меня просто нет слов. Это… это просто невероятно, – проговорил Гарет, склонив голову набок.

– Просто непостижимо, – поддержала отца Эрин. – Художник ухитрился передать атмосферу опаловых полей в Кубер-Педи так, словно был там сам. Удивительно!

– Правда? – взволнованно спросил Брэдли. За эти дни он еще раз встречался с Джонатаном, жадно слушал его рассказ про опаловые поля и задавал множество вопросов. Так что в итоге составил живое представление о месте, где был найден уникальный опал.

– У меня ощущение, что я снова оказалась там, – прошептала Эрин. Ей вспомнилось, как они с дядей ходили от лагеря к лагерю и как дядя разговаривал со старателями. – Я прямо-таки чувствую запах горячей пыли и жарящегося на кострах мяса.

Закат солнца был написан в теплых красных и золотых тонах. По всему полю возле шахт виднелись груды камней и маленькие палатки старателей. У костра сидел мужчина в рубашке с коротким рукавом, молескиновых штанах и стоптанных, грязных сапогах. Над красными язычками пламени висела большая жестяная банка, в ней уже кипела вода. В одной руке старатель держал кружку с чаем, в другой только что найденный опал и устало рассматривал свою находку. Его загорелое, бородатое лицо было покрыто пылью. Но в его глазах горела искорка надежды.

– Жаль, что мы не можем продать стену, – вздохнул Альберт. – Она принесла бы нам целое состояние.

Гарет выстрелил пробкой в потолок и наполнил шампанским четыре бокала.

– Мне хотелось бы, чтобы художник был здесь и чокнулся с нами. Давайте выпьем за лучшую выставку в истории нашей галереи. – Все подняли бокалы и хором сказали: – За наш успех!

Утром в субботу Джонатан и Марли пришли в галерею. Эрин не могла скрыть радость. Гарет, Брэдли и Альберт удивленно вытаращили глаза, когда Джонатан достал из сумки «Австралийскую Олимпиаду» и показал всем. Два могучих полицейских стояли по обе стороны тумбы, на которой будет лежать уникальный опал.

– Ни на секунду не спускайте глаз с этой драгоценности, – сказал им Гарет, положив опал на предназначенное для него место. – Если он пропадет, я не дам и ломаного гроша за вашу жизнь, – добавил он в шутку.

– Я запихнул в медвежонка обычный известняк, чтобы Марли не удивлялась, почему ее Гула внезапно стал легким, – шепнул Джонатан на ухо Эрин.