Механическое пианино - Курт Воннегут

машин и без автоматов.

– А что вы имеете против машин? – сказал Бак.

– Они рабы.

– Ну, так в чем же дело? – сказал Бак. – Я хочу сказать, машины ведь не люди. Они прекрасно могут работать.

– Конечно, могут. Но ведь они к тому же еще и соревнуются в этом с людьми.

– Да ведь это же очень здорово, учитывая, что они избавляют людей от многих неприятных работ.

– Каждый, кто вступает в соревнование с рабом, сам раб, – тихо сказал Гаррисон и вышел.

Брюнет в студенческой форме, выглядящий, однако, значительно старше, отодвинул свой нетронутый бенедиктин и адскую воду на стойке бара.

Он внимательно пригляделся к лицам Роузберри и Юнга, как бы стараясь запомнить их, а затем вслед за Гаррисоном покинул ресторан.

– Давай выйдем в вестибюль, там мы сможем поговорить спокойно, – сказал Роузберри, когда снова начался цикл песенок.

«Бодрей, бодрей, мы снова здесь…» – завели молодые голоса, и Юнг с Роузберри двинулись по направлению к вестибюлю.

– Ну, – сказал доктор Роузберри.

– Я…

– Доктор Роузберри, если я не ошибаюсь?

Доктор Роузберри поглядел на помешавшего им человека с усами песочного цвета, в сиреневой рубашке, с бутоньеркой такого же цвета и в ярком жилете, контрастирующем с темным костюмом.

– Да.

– Моя фамилия Холъярд Э. Ю., я из госдепартамента. А вот эти джентльмены – шах Братпура и его переводчик Хашдрахр Миазма. Мы как раз собирались направиться в дом директора университета, но тут я заметил вас.

– Я в восторге, – сказал доктор Роузберри.

– Брахоус брахоуна, боуна саки, – сказал шах, чуть заметно поклонившись.

Холъярд нервно рассмеялся.

– Я полагаю, что нам предстоит обстряпать завтра утром небольшое дельце, не так ли?

– О, – сказал Роузберри, – вы, следовательно, тот, кто должен сдавать экзамены по физподготовке?

– Вот именно, вот именно. Я уже несколько недель не держал и сигаретки во рту. Это отнимет много времени?

– Нет, не думаю, пятнадцати минут будет вполне достаточно.

– О? Так быстро? Ну, вот и отлично. – Теннисные туфли и шорты, которые Холъярд купил сегодня, не успеют истрепаться за эти несколько минут.

– О, виноват, джентльмены, – сказал Роузберри. – Разрешите вам представить Бака Юнга. Он наш студент.

– Лакки-ти такару? – спросил шах юношу.

– Нравится вам здесь? – перевел Хашдрахр.

– Да, сэр. Очень нравится, сэр, ваше высочество.

– Да, большие перемены произошли здесь со времени моего студенчества, – сказал Холъярд. – Клянусь Богом, нам ведь приходилось вставать рано утром, подыматься на холм в любую погоду и сидеть в залах, выслушивая скучнейшие лекции. Ну и конечно, какому-то бедняге приходилось стоять перед всеми нами и бубнить по шесть дней в неделю, и чаще всего получалось, что он был плохим оратором и совсем уж никаким актером.

– Да, профессиональные актеры и телевизионные передачи значительно улучшили дело образования, сэр, – сказал Бак.

– А экзамены! – сказал Холъярд. – Сейчас это очень здорово, сами знаете, подбираешь ответы, а затем тут же узнаешь, сдал ты или нет. Милый мой мальчик, нам-то ведь приходилось писать столько, что просто руки отваливались, а потом еще надо было дожидаться целыми неделями, пока профессор примет у тебя экзамен. И часто получалось так, что они еще и ошибались в отметках.

– Да, сэр, – вежливо согласился с ним Бак.

– Ну, значит, завтра я повидаю кого-нибудь из ваших ассистентов, не так ли? – сказал Холъярд, обращаясь к Роузберри.

– Я полагаю, что мне следует лично заняться вашими экзаменами, – сказал Роузберри.

– Чудесно! Я это рассматриваю как большую честь, особенно учитывая приближение спортивного сезона.

– Это уж точно, – сказал Роузберри. Он полез в нагрудный карман и достал письмо и напоминание. Письмо он протянул Холъярду. – Это вам следует прочесть, прежде чем вы придете ко мне.

– Отлично, благодарю вас.

Холъярд взял письмо, полагая, что это список упражнений, которые ему предстоит выполнить на экзаменах. Он тепло улыбнулся Роузберри, который столь ясно дал ему понять, что доктору Холъярду предстоит выполнить исключительно простой и короткий комплекс упражнений. «Каких-нибудь пятнадцать минут, – сказал он. – И этого будет вполне достаточно».

Холъярд мельком взглянул на письмо и вначале никак не мог сообразить, что же это такое. Письмо было адресовано президенту Корнелла, доктору Альберту Харперсу, а вовсе не ему. Более того, дата на письме была пятилетней давности.

«Дорогой доктор Харперс, – говорилось в письме, – мне представилась возможность поглядеть на людей, носящих форму Красных и Белых, после их игры с Пенсильванским университетом в Филадельфии на Празднике Благодарения, и я вынужден заявить: мне стыдно было бы сказать кому-либо, что я бывал ближе чем в пятидесяти милях от Итаки.

После игры я зашел пообедать в Кибернетический клуб, когда команда нашего университета во главе с вашим новым приобретением, пресловутым доктором Роузберри, прибыла туда в полном составе…»

Далее в письме шло описание последовавшей за этим вакханалии и особо подчеркивалось явно неприличное поведение Роузберри…

«…Позволю себе еще раз напомнить вам, что, поскольку все они носили те цвета, которые, уж простите меня за некоторую старомодность, я всегда считал для себя чем-то святым, – цвета спортивной формы Биг-Ред…

…Исходя из всего вышесказанного, доктор Харперс, я считаю себя обязанным в качестве лояльного питомца Корнелла заявить, что уже первый год работы доктора Роузберри в качестве тренера Биг-Ред приводит к выводам, что команда эта стоит на дурном пути и что в случае дальнейшего пребывания Роузберри на этом посту глубокое моральное разложение команды нанесет большой ущерб тому учреждению, которое я всегда с гордостью называл своей альма-матер, и целый ряд спортивных побед на стадионах не будет в состоянии его исправить… Я продолжаю питать самые горячие надежды на то, что либо Роузберри прикажут оставить этот пост, либо под давлением возмущенных питомцев Корнелла он будет переведен в какое-нибудь третьестепенное учебное заведение.

Именно с этой целью я направляю копии этого письма Секретарю