Пророки - Либба Брэй

Подвеску подхватил ворон, опередив ее на мгновение, и улетел в хмурое, серое небо, клубившееся над бескрайним пшеничным полем. В облаках сверкнула молния и с треском ударила в поле. Посевы загорелись. Эви выставила вперед руку, чтобы отгородиться от нестерпимого жара.

Когда она убрала руку и огляделась, то поняла, что стоит посреди пустынной Таймс-сквер. Под огромным рекламным щитом «Марлоу Индастриз» сидел в инвалидном кресле знакомый безногий ветеран. Он загремел чашкой с подаянием.

– Время пришло! – сказал он.

Мимо на коньках проехала женщина из воспоминаний Уилла. Она смеялась.

– Ты как всегда, Уильям.

Услышав мужской смех, Эви оглянулась и увидела молодого Уилла, такого, каким он был на семейных фотографиях. Но когда она пригляделась, это оказался Джеймс. Он стоял на опушке леса, окутанной туманом. Джеймс был бледен, очень бледен. Под его безжизненными глазами залегали черные тени. Он поманил Эви за собой, и та последовала за ним по лесной тропинке к военному лагерю. Рядом с окопом играл граммофон, по кругу воспроизводя одну и ту же мелодию.

– Спрячь свои беды в старый мешок и улыбнись, улыбнись, улыбнись…

Перед окопом было сложено укрепление из мешков с песком, на километры протянулась витая колючая проволока. Туман цеплялся за все тяжелыми рваными клочьями.

– Не позволяй радости и счастью иссякать, улыбнись, парень, в этом все дело…

Над деревьями вдалеке показалась гигантская зазубренная крыша, будто в тумане скрывался замок злой волшебницы. Куда делся Джеймс?

– Зачем печалиться? В этом нет никакой нужды…

Там и тут стояли молодые солдаты, они болтали, ели прямо из консервных банок, отпивали из фляжек. Когда Эви моргнула, парни на мгновение превратились в призрачные скелеты. Завопив, Эви закрыла глаза руками, а когда убрала их, на своих местах как ни в чем не бывало стояли живые люди. Один из парней улыбнулся ей и сделал вид, что чокается с ней своей фляжкой. Но тут из его рта медленно выполз жук-могильщик.

– Так что спрячь свои беды в старый мешок и улыбнись, улыбнись, улыбнись…

Землю сотрясло от мощного взрыва. Небо пронзил столб яростного, ослепительного белого света, который разошелся стремительными ядовитыми клоками, убивая все живое на своем пути: ветви деревьев поникли и почернели, плоть отделялась от кости, глаза вытекали из орбит, конечности изгибались в предсмертной судороге, рты раскрывались в немом крике, а граммофонная музыка обратилась в монотонное шипение. Эви бросилась бегом. Ее босые ноги увязали в пропитанной кровью грязи, соленые брызги покрывали ночнушку, лицо и руки. И вдруг кровь юношей превратилась в ярко-красные маки, они усыпали землю, прорастая между погибшими деревьями. Эви увидела, что на опушке, спиной к ней, стоит Джеймс. Какое счастье, он цел и невредим!

Джеймс. Эви кричала его имя снова и снова, но в мире снов она была безголосой. Джеймс, Джеймс! Она уже близко. Сейчас она возьмет его за руку, и они уйдут из этого страшного места. Да, они больше не вернутся сюда. Все будет хорошо. Они…

Он медленно повернулся к сестре и снял противогаз. Его прекрасное точеное лицо оказалось мертвенно-бледно, и зубы скалились в страшной улыбке, потому что губ не было.

А потом он растаял, как и все остальные.

Эви проснулась от того, что ее била судорога. Она рывком села в кровати и подтянула колени к груди, сжавшись в клубочек, затем принялась ждать, пока выровняется дыхание. Она понимала, что больше этой ночью уснуть не сможет. С трудом передвигая ноги, Эви прошла на кухню, выпила стакан воды, затем прокралась в кабинет Уилла и села за стол, собираясь привести его в порядок и попутно отвлечься и успокоиться. Она повертела в руках сверкающее хрустальное пресс-папье, нож для писем, затем портрет красивой женщины из воспоминаний Уилла. Эви прекрасно знала – стоит ей немного сосредоточиться, и она сможет прочесть секреты дяди или Джерихо. И Сэма, и Мэйбел, и Теты. Список можно было продолжать бесконечно. Но ей казалось, что такое чтение равносильно воровству: ты узнаешь всю подноготную человека без его согласия. И она не хотела брать на себя такую ответственность.

Она аккуратно поставила фотографию на место и положила ладонь на монетку-талисман на своей шее. Ей становилось теплее и уютнее каждый раз, когда она так делала. Эви так и не удалось прочесть собственную подвеску: слишком много воспоминаний на ней запечатлелось. Но ей приятно было ощущать тяжесть талисмана на своей шее. Он связывал ее с Джеймсом, а для Эви Джеймс олицетворял все самое хорошее. Она вспомнила записку, которую брат приложил к своему подарку:

«С днем рождения, старушка моя.

Тебе ведь уже семь? Совсем скоро ты будешь прикалывать гардении к нарядному платью и сидеть со своими поклонниками на веранде – конечно же, под присмотром строгого старшего братца. Во Франции непролазная грязь. Ты бы замечательно здесь поразвлекалась, лепя грязевые куличики и швыряя их в немцев. Завтра наступит важный день, и я не смогу писать некоторое время. Отправляю тебе небольшой подарочек, чтобы ты могла вспомнить брата добрым словом. Только не трать все сразу в кондитерской лавке Гейла.

С любовью, Джеймс».

Спустя неделю пришла страшная телеграмма. Джеймс погиб, и вся их семья развалилась, стала похожей на фотографию за разбитым стеклом, которое плохо склеили.

На столе Уилла лежал последний номер «Дэйли Ньюс», раскрытый на статье Вудхауза. Ее брат давно погиб, а в это время по городу разгуливал маньяк и ломал новые жизни, разрушал чужие семьи. Покручивая кулон в руках, Эви подумала о убитых горем близких Руты Бадовски, Томми Даффи, Юджина Мэриуэзера. Она прекрасно знала, каково это – вечно ждать тех, кто никогда уже не вернется домой. Эви понимала, что это горе – как зарубцевавшийся шрам. Он бледнеет на коже, но никогда не зарастает окончательно.

Дядя Уилл не захотел использовать ее силу для поиска убийцы, он посчитал это слишком опасным. Но он ошибся. Опасно было ее не использовать. Теперь это уже не имело значения – ведь Джейкоб Колл сознался во всем. Но почему тогда ее не оставляет чувство тревоги?

* * *

Джерихо забыл задернуть шторы перед сном, и нервный неоновый свет бодрствующего города разбудил его. Он встал и подошел к зеркалу. Из отражения на него глядел огромный парень под метр девяносто ростом, с широченными плечами фермера, которым он должен был стать, если бы не внезапная болезнь. Джерихо тихо выдвинул ящик стола, и из-под стопки сложенных рубашек достал кожаный футлярчик, раскрыл его и медленно провел пальцем по ряду ампул с голубой мерцающей жидкостью. Ему захотелось превратить их в осколки одним ударом кулака. Вместо этого он вытянул руки прямо перед собой и принялся ждать, пока вконец не надоело, тогда он безвольно уронил их. Руки не дрожали, дыхание осталось неизменным, глаза видели с безупречной четкостью. Сердце продолжало биться в спокойном, уверенном ритме. С первого взгляда в жизни не угадаешь. Только кто-то очень близкий мог знать правду. А он не собирался подпускать никого настолько близко.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});