Кровь. Закат - Эльдар Салаватов

Они снимают кино.

Они стоят здесь и снимают кино.

Этот тонкий стрекот – пленка бежит со скоростью 24 кадра в секунду.

Они стоят, смотрят друг на друга, и их снимает кинокамера.

Эта штука, парящая над ними на тонком черном шнуре – это микрофон?.. Они пишут звук?

Кровник напрягает слух: …………………

Ничего не слышно. Оглох он что ли?.. Потом…

Ему не чудится? Звук начинает приближаться? Вроде да… То стелется по отшлифованным стенам. То летит как угорелый… ни слова не разберешь…

Вдруг:

– Но… – сказал Паршков, – …апси… и раль… ное… перс… иман… шних…

Блуждающее эхо подхватило последнюю букву и размазало ее по сводам.

– …ты слишком драматизируэшь праисхадящее, – услышал он странный шипящий голос и понял, что это прожевывает человеческие слова Нечеловек. – И ты слишком прэувэличиваэщь свое значение во всей этой…

Это было очень странно, но Барон говорил с сильным грузинским акцентом:

– Си… туации…

– Я? – Паршков указывал пальцем в свою грудь. – Я месяц назад о ней слыхом не слыхивал, но пообещал, что она будет здесь, – и вот она здесь. Разве нет?

– О! – сказал Барон. – О! Этого достаточно, чтобы попасть в учебник истории?

– Я не совсем понимаю, Шави, – сказал Паршков, и Кровник понял, что он нервничает. – У нас же был уговор… При чем тут… учебники?..

Девочка шевельнула пальцами ног в кедах. Кровник увидел это. Она подняла голову.

– Двэ тьмы подобны друг другу своей тэмнотой, – сказал тот, кого Паршков назвал Шави. – Но атличаются друг от друга исчо больше, нэжели от самого свэта. Ты думаещь, что мы похожи. Но это нэ так. Уговор…

Барон покачал головой:

– Твоя Тьма и Моя Тьма – разной глубины. Путаешь темное с глубоким. Вас таких очень много. Вы не выносите друг друга. Вы не верите в Бога. И очень облегчаете нам наш путь. Мы истинно братья и сестры…

Барон показал на Девочку:

– Наша сестра. Не твоя… Мы не продаем своих. Мы любим друг друга и Господа Бога, дарующего нам Жизнь Вечную, Отныне и…

Барон шевелил губами, но Кровник не слышал того, что он говорил – голос уплыл. Особенности акустики искажали звуковые волны в этой сцене.

Он услышал шорох, услышал сдавленный шепот справа. Кровник глянул через плечо: один из его бойцов оставил свою позицию и спрятался за другой столб. Теперь за этим столбом стояли двое. Они возбужденно шептались. Остальные высунули свои любопытные носы из-за укрытий и пытались принять участие в разговоре.

Кровник шикнул. Все замолчали, вмиг исчезнув за колоннами. Ближайший к нему – Ливанов. Крепкий пацан, сжимающий автомат и глядящий на Кровника выпученными глазами. Кровник глянул в сторону локомотива и, неслышно ступая новенькими кроссовками, быстро перепорхнул пять метров мрамора.

Он спрятался за одну колонну с Ливановым и крепко взял его за шкирку.

– Что за херня, пиздюк? – прошипел он пацану в ухо. – Вы какого хера???

– Простите товарищ капитан… но там…

– Что там?

– Там Поздышев Рокки увидел… ну то есть Рэмбо…

– Какой еще рэмбо? – спросил Кровник тихо, но так, что Ливанов сжался и побледнел. – Какой еще блядь рэмбо? Вы что тут, все охуели что ли???

– Там правда, один очень на Сталлоне похож… – прошептал мальчишка.

Кровник смотрел на него остекленевшим взглядом.

– Ты что, хочешь чтоб я тебя убил? – спросил он.

– Ну правда, посмотрите сами… – пропищал Ливанов, чуть не плача. – А другой вылитый Шварц…

Кровник взял пацанячью стриженную голову за торчащие уши и притянул к себе, уперся лбом в лоб Ливанова.

– Заткнись, – сказал он. – Заткнись, мудак.

Ливанов зажмурился.

Кровник отодвинул его от себя. Выглянул из-за столба и нашел взглядом Вайсмюллера.

– Масштаб события должен быть таким, чтобы затмить любую правду, – сказал тот. Кровник понял, что уже какое-то время не слышит грузинского акцента. – Согласись, расстреливать перед всем миром из танков парламент – это так эффектно, что отвлекает от главного. После танков, стреляющих по парламенту, все остальное уже не бред. Уже не кажется чем-то «из ряда вон». Все остальное выглядит скорее логичным продолжением…

Паршков молчал, часто моргая. Барон смотрел на него, не шевеля ни единым мускулом. Потом снова открыл рот:

– Вы любите Ложь. От нее замирают ваши сердца. Ее Сладость, Ее Качество будут только расти с каждым днем, зреть – и через десять лет это будет Высококачественная Правда самой высокой пробы. Ты слышал когда-нибудь про ###########

– Нет. Что это? – недовольно спросил Паршков. Кровник с удовольствием отметил, что тот продолжает нервничать.

– Это когда через десять лет ты смотришься в зеркало – и ты президент самой большой страны на планете. Никто сегодня, неприметный мужичонка в неприметной одежде, – ТЫ через десять лет человек, внушающий молодым и сильным мужчинам уважение и страх, а молодым и красивым женщинам трепет и желание. Ты сидишь в островерхом замке со звездами на башнях, ты ешь из золотой посуды с гербом твоей страны и дергаешь за ниточки. И вся планета вращается в том направлении, которое тебе нужно. И получается – вот что такое ###########

– Понятно… – сказал настороженно Паршков. Глаза его горели, – А что я должен для этого делать?

– О, – сказал Шави, – ничего такого, чего бы ты не умел.

Кровник не слушал его. Он смотрел пристально на оператора. На лицо прильнувшего к кинокамере. Он вспомнил, где видел его – это лицо. В фильме про киборга, присланного из будущего. Кровник вспомнил название фильма: «Терминатор». И имя актера: Арнольд Шварценеггер.

Он обернулся к Ливанову. Тот выглядывал из-за его плеча.

– Вон, – прошептал Ливанов и указал своими блестящими глазами куда-то вправо. – Вон Сталлоне…

Кровник внимательнее всмотрелся в нелюдей, стоящих у заднего вагона. Напряг зрение.

Твою мать. Действительно похож. Вылитый Рэмбо-3.

– Ты есть кто? – спросил Шави и ответил сам себе: – Ты есть капля в океане крови, который нам предстоит испить.

– Через десять лет люди все еще будут верить тому, что им будут показывать по телевизору. И через двадцать лет тоже. Тебе останутся самые пустяки. Нас и без тебя будут любить. Девочки будут плакать, потому что нас будут играть самые красивые и талантливые из ваших актеров. А потом – и этого никто не заметит – мы сами будем играть себя в кино. А еще через время, ваши дети и внуки начнут хотеть быть такими как мы, а потом – и это самое главное – все захотят быть нами… И мы дадим некоторым такую возможность. Возможность примкнуть к Нам. Быть нами? Мгновение в истории Земли – и все захотят быть Нами. Еще мгновение – и никого из вас – не останется. И все это будет происходить без твоего ведома и без твоего участия. Твое дело маленькое и важное одновременно – через десять лет, семь месяцев и девять дней, во время своего визита в…

Звук плывет куда-то в сторону. Плавится…

Ливанов осторожно коснулся его предплечья. Кровник обернулся. Ливанов, чья бледность могла соперничать с бледностью Душекрада Смертеева, и отчетливо проступала во тьме, показывал куда-то за спину. Кровник почувствовал легкий подземный сквозняк, погладивший его по шее. Это из тоннеля, по которому они пришли сюда.

Кровник быстро смотрит в сторону состава: Сталлоне и трое у заднего вагона во тьме, и еще трое в дальнем правом конце перрона. Охрана. Секут во все стороны. И сюда, где он, поглядывают стопудово. Он бы тоже поглядывал на их месте.

«Этих» – показывает Кровник, – «убить».

Казачки кивают. Лица перепуганные. Сзади – прямо им в спину – нарастающий гул. Большой бильярдный шар, катящийся по наклонной плоскости. Катящийся сюда. Размытое световое пятно, ползущее по гнутым стенам тоннеля. Времени думать нет.

Она выкатилась прямо им за спину – дрезина, замедляющая ход. Дрезина, утыканная фонарями и пулеметами.

«Вперед!» показывает Кровник.

Они побежали.

Побежали прямо на поезд, на стоящих в пятне света. Прямо на кинокамеру. Вылетели из-за квадратных стволов, словно подземные партизаны из подземного каменного леса. Оператор, стоявший к ним ближе всех, обернулся.

Кровник стреляет. Всаживает пулю в лоб Шварценеггера, в камеру, в софиты. Нелюдь падает, снося собой треногу. Камера с грохотом летит на пол. Отлетевший от удара объектив катится куда-то под ноги. Кровник на ходу наступает на него, подошва его правого сапога скользит по мрамору.

Взмахнув руками, он зацепился ботинком за лежащий штатив и шлепнулся на бок.

Зазвенело в голове. Распахнул глаза. Оторвал щеку от прохладного полированного камня, пытаясь прогнать темные пятна из глаз. Увидел тупое безглазое рыло кинокамеры, лежащей на боку. Смотрящей на него черной дырой, появившейся на месте вырванного с мясом объектива.

Кровник услышал стрекот ее механизма: она все еще снимает. Снимает кино.