Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева

А народ кругом волновался, как море… как море, которое радостно играет с ветром, но не подозревает еще, что вот-вот взвихрит его жестокий шторм».

Наши дни

– Слушай, а у тебя в самом деле никого не было все это время? – спросил Дракончег, осторожно целуя Алёнин висок.

Ее голова лежала у него на плече. Они были чуть живы. Едва дышали. Полное умопомрачение, а не свидание. Рук-ног нет, то есть они, может, и есть, но их не чувствуешь. Голова кружится, пульс зашкаливает, в горле пересохло, вон у Дракончега голос какой хриплый. И надо же, еще остались силы ревновать!

– Не было, – прохрипела в ответ Алёна и откашлялась. – А должен был? Ты меня что, считаешь такой легкомысленной, что, лишь ступив на французскую землю (правильней в данной ситуации было бы сказать – на французский снег, вспомнила она заснеженные дорожки Тюильри и уток в полузамерзшем бассейне фонтана), я должна бросаться в объятия к какому-нибудь незнакомцу и немедленно предаваться с ним горизонтальному фитнесу?

– Между прочим, я был практически незнакомцем, когда мы предались горизонтальному фитнесу, как ты это называешь.

– Ну нет, – хохотнула Алёна. – Ты мне был практически родным! Я тебя ненавидела так, как только можно ненавидеть давнего, насквозь знакомого врага![75]

Дракончег хмыкнул, вспоминая историю двухлетней давности, после которой начался их невероятный роман, и снова спросил:

– Нет, серьезно, никого не было?

– Тебе соврать или правду сказать? – не удержалась от ехидства наша героиня.

– Чистую правду! – Голос Дракончега построжел.

Алёна вспомнила Диего и Жоэля – и ответила чистую правду:

– Клеились там ко мне два придурка… один испанец, другой – француз. Француз, как и положено, клеился очень постельно, испанец – платонически и с оттенком агрессии, но я отвергла обоих, можно сказать, бежала от них без оглядки и надеюсь больше никогда их не видеть. Кстати, а почему ты спрашиваешь? Считаешь, я была сегодня не такой пылкой, как всегда?

– Нет, ну просто… Когда я не с тобой, когда мы долго не видимся, я всегда по вечерам думаю, с кем ты сейчас?

Он вздохнул.

Наверное, это было очень трогательно. Наверное, Алёне тоже следовало растрогаться и разнеженно вздохнуть. Но она с трудом сдержала смех. Если учесть, что Алексей, второй ее кавалер, в отличие от Дракончега, пташки ночной и вечерней, приезжал к Алёне только днем (у него были свои принципы насчет того, что женатый человек должен проводить вечера только в семье), то по вечерам Дракончег мог не волноваться!

Разумеется, объяснять причины своей вечерней верности она не стала.

– Сейчас я с тобой всем телом и душой, о наилучший из Дракончегов, – сказала она, – и каждый вечер мечтаю, чтобы ты поехал на мойку или еще куда-нибудь.

«Поехать на мойку» – это была обычная отмазка Дракончега для того, чтобы улизнуть из дому ближе к ночи. Типа днем машину помыть – очередь огроменная, а вечером чуток меньше…

– Мечтаешь? – Голос Дракончега потеплел. – И завтра будешь мечтать?

– Сразу после половины девятого, – пообещала Алёна. – До этого никак, а после этого – сразу!

– А почему только после полдевятого? – забеспокоился Дракончег. – А до этого что будет?

– Театр. Я иду на балет.

– С кем?

– Да ни с кем, одна.

– Что за ерунда, – сказал он настороженно, – люди всегда ходят в театр с кем-нибудь.

– Я бы пошла с тобой, – ласково сказала Алёна. – Но ты же не сможешь.

– Ну, я же не единственный мужчина в твоей жизни! – буркнул он.

Не следовало бы ему говорить в таком тоне…

– Да ведь и я не единственная женщина в твоей, – сказала Алёна – еще спокойно сказала, но голову с его плеча подняла и села.

Дракончег надулся:

– Но я женат! А ты…

– А я свободна, – кивнула Алёна. – Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Тотчас она пожалела об этих словах и о своем тоне. Сама Дракон, она знала, что так с Драконами говорить нельзя. Ну и… реакция последовала незамедлительно. Дракон немедленно начал бить напалмом.

– Надеюсь, с моими, так сказать, постельными коллегами ты трахаешься в презервативах. А то не оберешься этих самых последствий.

Алёна с трудом перевела дух и нашла силы ответить спокойно:

– Ты хочешь сказать, что это они трахаются со мной в презервативах? Это как бы мужская забота.

Дракончега передернуло.

– То есть ты не заботишься о безопасном сексе? – спросил он с ненавистью. – Не покупаешь им презервативы? Не знаешь, какие у них размеры? А какие у них размеры, кстати сказать? Тебе хватает? В длину и ширину?

«Мне хватило бы только твоего, – чуть не сказала Алёна, – если бы мы виделись хотя бы раз в неделю, а не в две или даже три. Честно, хватило бы! Но я не могу позволить себе влюбиться в тебя, зависеть от тебя! Я не могу позволить себе единственного мужчину, единственную любовь. Все это в моей жизни уже было. Сердце больше не выдержит!»

Конечно, она ничего этого не сказала. Только шепнула с горечью:

– Зачем тебе этот разговор? Ну зачем ты его затеял?

– Сам не знаю, – Дракончег встал с кровати. – Наверное, потому, что мне пора уходить.

Он пошел в ванную. Алёна допила «Бейлис», который оставался в ее стакане.

Второй вечер подряд ложиться с затуманенной головой, разве это дело? Надо браться за работу, через три недели сдавать в издательство роман, а там и конь не валялся…

Дракончег появился – хмурый и чужой.

У Алёны дрогнуло сердце.

– Слушай, – сказала ласково, – ну я честно иду завтра в театр одна!

– А потом? – спросил он непримиримо. – Ночь тоже одна проведешь?

– Ну хочешь, приезжай, проведу с тобой!

– Завтра не смогу, она гостей позвала, – угрюмо отозвался Дракончег.

Он всегда называл жену только «она». Алёна даже не знала, как ее зовут. Да и не хотела знать. Понимала, что Дракончег таким наивным способом пытается дать понять любовнице, что жена не много для него значит. Конечно, вранье, но трогательное.

– Ну, гости так гости, – сказала Алёна печально. – Уходишь? Не забудь вот это.

Сувениры из Парижа. Красивый брелок в виде, конечно, фаллического символа – Эйфелевой башни. Зажигалка и ручка с ее изображением, смешные трусы со множеством смеющихся Эйфелевых башен… «чтоб стояло», так сказать.

– Черт, как я все это объясню ей, – озадаченно сказал Дракончег. – Особенно трусы! А?

Ну, это слишком, честное слово! Алёна не выдержала:

– Не можешь объяснить, не бери. Я найду, куда пристроить.

– Да, правильно, не теряйся, тут аж на четырех стебарей хватит, – сказал, словно плюнул, Дракончег и вышел вон.

В прихожей он даже обуваться не стал – схватил свои ботинки, куртку и в одних носках выбежал в подъезд, словно опасался, что Алёна погонится за ним со скалкой или чем-нибудь в этом роде.

Не погналась. Наверное, следовало бы, но она просто не могла тронуться с места.

Ну почему мужчины такие сволочи?!

Потом она подумала, что Дракончег, наверное, сейчас размышляет: «Ну почему бабы такие сволочи?» – и ей стало смешно.

Ненадолго. На чуточку. Потом…

Потом она заперла дверь, вернулась в комнату, легла в постель, пахнущую Дракончегом, и заснула, обнимая подушку и отгоняя ужасную мысль, что, может быть, теперь так будет всегда – подушка вместо него…

1789 год

– Кто б подумать мог?! Замыслили здешние лиходеи и Россию ввергнуть в пучину мятежа! Да чему я дивлюсь? От них всего можно ожидать. Чернь распустилась отвратительно. Король и королева вызывают все меньше верноподданнического уважения! А самое грустное, что господа дворяне сами порочат имена венценосцев. Самый опасный – герцог Орлеанский.

– Брат короля?! Что вы, господин Симолин… да мыслимо ли такое?!

– Один из его кузенов. Герцог Филипп, прежде носивший титул Шартрского, после смерти отца ставший герцогом Орлеанским. Грех такое говорить о родственнике короля, но его манеры и образ жизни… Страшный распутник, ненавидит королеву и распространяет о ней самые гнусные слухи.

– Но почему? Чем она заслужила?

– Да небось дала потаскуну от ворот поворот! Герцог Филипп хочет быть популярным в народе. Народ дурно относится к «австриячке». А его величество никогда не умел держать в узде чернь, он всегда был слишком мягок, а та непрерывная смена министров, которая происходит сейчас, это заигрывание с простолюдинами, – все это только еще больше показывает его слабость. Король не имеет права быть человеком, но во Франции всегда слишком много болтали о том, каков он как мужчина и какова королева как женщина. О ней, бедняжке, чего только не пишут, ей присваивают самые страшные грехи. У нее была подруга – принцесса Ламбаль. Когда они познакомились, королеве было шестнадцать, принцессе – девятнадцать. Бедная Мария-Антуанетта, одинокая в чужой стране, конечно, подружилась с Ламбаль. Но у нее долго не ладилась интимная жизнь с королем, и дружбу с принцессой стали извращать самым гнусным образом. Их обвиняли в лесбийском, сапфическом грехе!