Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова

Окружавшая его толпа единогласно вознесла хвалу его мудрости и великодушию и передала ее дальше. Рэндалл глазами встретился с Арантой. «Разве я великодушен? — безмолвно спросил он. — Для себя я выбрал бы смерть, это точно. Все эти люди, должно быть, сошли с ума».

«Нет. Просто они хотят любить тебя. Поэтому во всем, что бы ты ни сделал, они увидят высший смысл и справедливость. И воздадут тебе хвалу». И конечно, она не стала говорить ему о том, что он опять накрыл толпу непроницаемым одеялом своего волшебства. Это само собой разумелось.

— Пойдем, — сказал он вслух. — Надо отвезти его к Грасе. Мы не задержимся здесь надолго. Я плачу слишком дорого. За эти деньги я хочу еще и Эстензе.

Операционную и штаб лазарета, где обосновался Грасе, разместили в подвальных помещениях женского монастыря, посвященного, естественно, милосердной покровительнице страждущих и болящих святой Йоле. Мужчины сюда не допускались, однако санитары и раненые, видимо, по этому разряду не проходили. Во всяком случае, пока Рэндалл с Арантой шли под низкими закругленными сводами бесконечных подвалов, находиться в которых по нынешней нестерпимой зловонной жаре было истинным, хотя и временным, наслаждением, им на каждом шагу попадались женщины в бесформенных бордовых рясах и белых чепцах, довольно-таки бестолково, на взгляд опытной Аранты, суетящиеся вокруг раненых. Безгрешные девы в прошлом явно имели очень мало дела с насущными проблемами болящих, особенно неходячих. Насколько она успела заметить, их вклад ограничивался тем, чтобы сидеть рядом, вовремя менять влажный компресс и возносить молитвы во здравие, а после — за упокой. Мысленно Аранта горячо посочувствовала Грасе: хирург, имевший беспрецедентный опыт операций в полевых условиях, оперировавший где и когда угодно, а главное, быстро, привык, что ему помогают умелые и сноровистые руки. Эхо причудливо играло звуками их шагов, в узких оконцах под потолком мелькали прохожие — мужские ноги и женские юбки. Когда бы враги обложили Констанцу осадой, сюда свезли бы съестные припасы со всего города. На серых стенах местами проступала соль, похожая на иней. Рэндалл казался Аранте более убитым, чем выглядел.

Грасе они застали за непривычным занятием — он пререкался с пациентом. Монашенки-санитарки, видимо, не приученные бояться и почитать главврача, как это делали фельдшерицы в поле, столпились поодаль, шушукаясь и бросая частью сочувствующие, частью просто любопытные взгляды. Грасе, видимо, знать не знал, что с ними делать. Они ему не подчинялись, его «собственные» девчонки были все в отпусках. Он заметно оживился, увидев Аранту.

— …я говорю вам, рана грязная, и если не отнять, через две недели вы умрете в страшных мучениях!

— Да уж лучше умру!

Как привычна была эта сцена. И даже дюжие молодцы стояли наготове, чтобы отнести брыкающегося пациента в отведенную для кровавых дел келью. Вот только не думала Аранта, что придется еще увидеть подобное после победы. Да и сам Грасе, видно, приблизился к своему пределу. Проблема видимо, состояла в том, что сообразительный больной догадался вцепиться здоровой рукой в каменную лавку, вытесанную заодно с полом. Он на ней лежал.

— Чтобы сдвинуть меня с места, вам придется отрезать мне и вторую руку.

— Если вы будете упорствовать, я волью вам в глотку бутылку водки… через бычью кишку и сделаю с вами все, что диктует мне мой медицинский долг.

— Засуньте себе эту кишку в… вместе со своим медицинским долгом. Разве я лавочник, который и одной рукой свои монеты сосчитает? Я лучник. Я одной рукой тетиву не натяну. Так что оставьте меня в покое, Грасе, это моя рука.

— Государь, — резко сказал мэтр Грасе, — утихомирьте вашего офицера. Он не позволяет мне выполнить мой долг и деморализует моих подчиненных и остальных больных, которым предстоят операции.

Кажется, это был единственный на памяти Аранты случай, когда Грасе обращался за помощью.

— Парень прав, — огрызнулся Рэндалл. — Это его рука и его жизнь, вы не находите?

— Это уже не рука, — возразил главврач.

Предмет спора лежал на груди хозяина, завернутый в грязную, пропитанную кровью тряпку, к которой неудержимо влекло всех мух Констанцы.

— Размозжена конским копытом, — сухо констатировал Грасе. Ей показалось или она действительно услышала в его голосе боль? — Я смотрел, там нет ни единой целой кости. Можно подавать на рагу. Рана загрязнена и гниет, что немудрено на этакой жаре. У парня жар. Самое позднее завтра к вечеру он потеряет сознание, и я не могу ждать, пока он прекратит сопротивляться. У меня других, во-первых, полно. А во-вторых, уже поздно будет.

«…за гусиные серые перья». Господи, пресвятая Йола, за что такая боль?

Безобразный сверток сырого мяса вместо руки, грязная рубаха, надетая, должно быть, вчера в бой. Волосы светлые, как ковыль, и пятна лихорадки на белых щеках. Кеннет аф Крейг. Почему-то вспомнилось, как еще вчера она спрашивала о нем сэра Эверарда. И тот тоже сегодня мертв, безмолвно ужаснулась она и себя не помня села на край скамьи. Кони. Кони, оскальзывающиеся с берега в быструю и бурную реку. Конские головы над зелено-бурой водой. Кони, выбирающиеся на пустынный песчаный пляж, еще нетвердо стоящие на ногах. Мальчишки, которые не могут разить врага с конской спины, в то время как лошадям серпами рубят тонкие ноги, но тем не менее способные оценить свой шанс в виду спин вражеского арьергарда. Неужели ей об этом только рассказали? Разве она не видела собственными глазами всадников, возникающих из пыли, свесившись на правый бок, словно перекошенных весом длинного гнутого кавалерийского меча с утяжеленным острием, которое будто само увлекает в рубящий удар руку с чуть вывернутым, напряженным запястьем? Должно быть, убили под ним коня, должно быть, рухнул в пыль, придавленный, и лава, горячая конская лава прокатилась поверху.

— Кеннет, — ласково сказала она, — надо. Это — жизнь. И жизнь на этом не кончаемся.

— Каким образом? — сердито спросил он. — На что я годен без руки? В нашем клане нет калек.

— Убиваете вы их, что ли?

— Мы им… не мешаем.

В глазах его и тени бреда не было. Рыбу из потока выдергивают, чтобы положить ее на сковороду. Птица, отставшая от стаи, не живет. Мальчик хочет умереть, потому что не умеет жить вне косяка. Ну что ж. Научится. Человек — не рыба. И не птица, хотя последнего жаль.

— Да прав он, Арранта! — Рэндалл так раскатил во рту ее имя, что она уступила бы ему во всем. Всегда. Но не в этот раз.

— Нет, он не прав. Есть много ремесел, которыми можно овладеть. Есть множество вещей, в которых можно найти смысл жизни. И есть король, — она бросила на Рэндалла быстрый взгляд, чтобы не вздумал ей возражать, — который, с какой стороны ни глянь, кое-чем тебе обязан. Ты имеешь право на пенсию, можешь жениться…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});