Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Буду стрелять! Буду делать все для победы немецкого оружия. Затем и пришел... — Ставинский держал руки по швам, как бы считая себя уже приступившим к обязанностям немецкого военнослужащего.

Черно-белая рябь клавишей отодвигалась далеко-далеко, куда-то за черту представимого...

— Откуда знаешь немецкий? — спросил офицер, приняв этот рапорт. Ставинский ответил...

3

Весь день Зиргуса волновало неожиданное приглашение на переговоры с Харьковом. Телеграмму принесли утром, разговор назначался на шесть вечера.

Кто его вызывает? Кроме Ставинского — некому. А может быть, это Гунар, шурин? Он шахматист и разъезжает по разным городам. «Но он же знает мой домашний телефон».

На всякий случай Зиргус позвонил на квартиру Гунара, чтобы узнать, куда тот поехал. Но Гунар оказался дома.

«Нечего ломать голову... Это Ставинский, — решил Зиргус. — Что ему нужно? Попросит денег? Но я же ему сказал, что со старым давно покончил. Ну, мелочишку, так и быть, подброшу по старой дружбе. Сколько я его не видел? Наверное, лет пять... Да, около этого».

Зиргус вспомнил, как однажды летним вечером он возвращался домой. На лестничной площадке первого этажа ему преградил дорогу какой-то мужчина.

— Айнар? — услышал он радостно-возбужденный возглас.

— Да, Айнар, — озадаченно ответил Зиргус. — Что вам угодно?

— Не узнаешь? — незнакомец улыбнулся.

— Ставинский! — шепотом сказал Зиргус.

— Он самый. Как поживаешь? Как твое «веселибе»[1]? Не ждал?

Зиргус пригласил Ставинского в квартиру.

— Пить будешь? Мускат «Красный камень»...

— Можно.

Зиргус достал из буфета вино и рюмки. Они выпили.

Ставинский сказал, что приехал просто так, чтобы убить остаток отпуска, а заодно взглянуть на старого друга, и, как бы между прочим, дал понять, что мог бы, как в старое доброе время, кое в чем ему помочь. Дескать, у него сын учится в институте, мечтает о мотоцикле... Есть возможность завести некоторые нужные знакомства...

Ставинского радовало и воодушевляло то обстоятельство, что он встретил Зиргуса здоровым и невредимым. Следовательно, не так уж опасно его занятие.

Зиргус, вздыхая, молчал. Затем он встал и, поигрывая подтяжками, заходил по комнате.

— Веришь, Петр, — тихо начал он, — иногда на меня находит меланхолия, когда я вспоминаю то время. Скажи, на кой черт все это было нам нужно? Вот я суетился, грешил, а дамоклов меч-кладенец висел надо мной. Говорят вот: подвиг, геройский поступок... А в сущности, это вещи простые, — тут мгновенный результат: пан или пропал. А у меня не видно было конца риску. Деньги? Они не стоили затраченных сил и того страха, который я ощущал повседневно. Обеспеченная старость? Призрак. Ее у меня не было бы, я бы до нее не дожил. Что же тогда? Советская власть меня ничем не обидела, ничего не отобрала. Я ничего своего не защищал, потому что у меня ничего не было... Дед еще имел паршивую картонажную фабрику и магазин. Отец промотал все это и устроился на службу. Мне же была завещана только потомственная ненависть... Как в жизни все несуразно!

— Я тебя понимаю, Айнар, — сказал Ставинский, усмехнувшись. — Так рассуждают черти в аду, когда они, после истязания грешников, перекуривают и вытирают лапкой пот.

— Ты ошибаешься. У меня не перекур. Я вообще отошел от дел. Шефы обанкротились, а архивы, наверное, сгорели к чертовой бабушке, и обо мне все забыли. Представь себе, я рад этому.

Ставинский не хотел в это поверить. А Зиргус с начала войны ничего не слышал о Ставинском и искать его не собирался, так как он не был нужен.

Нелегко было уверить Ставинского в том, что он сейчас о прошлом боится даже вспоминать.

Чтобы покончить с этим неприятным разговором, он спросил:

— Заходил к Татьяне?

— Нет. И не зайду... Ставинского больше нет, — он сокрушенно покачал головой. — Жизнь — это мясорубка... Выпьем... Рига трогает сердце... Но все ушло...

Зиргус помнил, как на прощанье Ставинский предупредил его, что теперь живет в Харькове и что тому в немалой степени он обязан ему, своему первому наставнику. Сказал, что погорел на агентуре, оставил следы. Вот и пришлось перевоплотиться. Фамилия у него теперь другая — Мартовой Василий Михайлович. Так что, если возникнет необходимость возобновить дружбу, пусть Зиргус его найдет... И оставил адрес.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

За это время такая необходимость не возникла, адрес затерялся.

...Зиргус подал в окошко телеграмму с вызовом и стал терпеливо ждать.

— Харьков, четвертая кабина! — объявила телефонистка.

— Я слушаю, — Зиргус прильнул к трубке.

— Это ты, Айнар? — прозвучал баритон Ставинского.

— Да, Айнар, — подтвердил Зиргус и плотнее прикрыл дверь.

— Это Петр. Здорово, друг. Немедленно вылетай в Харьков. Дело не терпит отлагательства.

— А что случилось? — насторожился Зиргус.

— По телефону не хочу. Поговорим на месте. Для тебя это весьма важно.

«Я так и знал... Он нащупал какую-то жилу и хочет меня заинтересовать», — уныло подумал Зиргус.

— Я же тебе говорил, что покупателя на наш товар больше нет. Нет — и всё.

— Да я не об этом! — перебил его Ставинский. — Банк может предъявить к оплате старый счет. А ты согласен платить за каких-то дураков, бракоделов?

— Нет, конечно...

Зиргус понял Ставинского, и ему стало жарко: неужели органам стало известно о его довоенной деятельности?

— Ну и вот! Однако у тебя будет время сберечь свое доброе имя, если прилетишь завтра...

— Хорошо. Завтра вылетаю харьковским.

4

Покусывая от нетерпения губы, Мартовой расхаживал по аэровокзалу и напряженно ждал, боясь пропустить сообщение диктора о прибытии самолета, которым должен прилететь Зиргус.

За окнами ревели двигатели; откуда-то прилетали пассажиры, другие — улетали. Веселые и возбужденные, они куда-то стремились, о чем-то мечтали, строили планы на будущее. На душе у них, вероятно, был покой. И как бы они удивились, узнав, что этот солидный, с задумчивым взглядом мужчина так тесно примыкает мыслями к далекой войне, таким роковым образом связан с ней, что бродит здесь, как в тумане, не замечая ничего вокруг, и только вздрагивает всякий раз, как слышится голос из репродуктора.

«А что, если не прилетит? — От этой мысли к его сердцу прикоснулся тоскливый холодок. — Допустим, прилетит и не согласится. Я бы на его месте не согласился! Разве трудно понять, что я все равно не в силах отдаться правосудию... И какая мне будет польза, если вместе со мной провалится Зиргус? Когда надо мной нависнет угроза разоблачения, останется только одно: покончить с собой. Деваться некуда. Это ясно мне. Это поймет и Зиргус. Нет, у него не будет времени так глубоко все обдумать... Надо только суметь его ошарашить, показать, что я не отступлю ни перед чем...»

Наконец, диктор объявила о прибытии самолета «Рига — Киев — Харьков». Мартовой торопливо вышел к краю летного поля. Колючий ветер обжигал лицо, глаза слезились, но он, не отворачиваясь, смотрел, как светящийся огнями лайнер, словно подбитая стрекоза, медленно поворачивался на месте.

В цепочке идущих пассажиров он узнал Зиргуса. Айнар, подняв воротник демисезонного пальто и придерживая его рукой около горла, согнувшись, шел прямо на Мартового. Последний шагнул немного в сторону, чтобы войти в полосу света настенного прожектора. Зиргус увидел его и едва заметно приподнял руку.

— Здравствуй, Айнар, — сказал Мартовой, не подав руки, пошел рядом с ним к выходу.

Не поворачивая головы, Зиргус спросил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Надеюсь, за тобой не следят?

— Нет, тут другое... Разговор будет короткий...

Они свернули в боковую аллею. Мартовой взял Зиргуса за локоть.

— Как на друга надеюсь, тем более, что это и в твоих интересах. Скажу прямо: ты должен убрать одного опасного человека. Понимаешь, этот деревенский мухомор, врачишка, копается в прошлом... Надергал кое-какие данные. Сейчас потянул за нашу нитку.