Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

далеко от Москвы.

Домой он вернулся только через три года. За это время стараниями Дарьи, которая давила на Никиту, княгиню Марию Фёдоровну обласкали при дворе: её приставили комнатной боярыней к царевне Ксении. Мария Фёдоровна обрадовалась было этому, но когда узнала, что старая княгиня Лыкова ходит в боярынях у самой царицы, опечалилась.

И то было как раз перед возвращением князя Дмитрия домой. Он приехал и, буквально у ворот, узнал об этом. Раздосадованный он объяснился с Никитой. Но тот лишь развёл руками и посоветовал бить челом государю невместной грамотой[78].

– Негоже тебе быть меньше Лыковой, – твёрдо сказал князь Дмитрий матери, когда вернулся от Хованских.

– То делать тебе, сынок, – согласилась Мария Фёдоровна.

– Никита советует искать отечество [79]на отце князя Бориса.

– Да, Никита не присоветует худого…

– А ты, разлюбезная, скажи царице. Всё скажи: что есть, чего нет и не было… И как Бориски Лыкова мать съезжается с Алёной Петровной [80]и речи ведут неугожие про неё, царицу Марию Григорьевну всея Русии, да про Ксению…

– Что Ксения молода, а уже телом обильна? – подсказала известное Мария Фёдоровна. – И волос-де у неё растёт там, где не можно?

– Мама, вот этого не надо! – испугался князь Дмитрий. – Государь упрячет и Лыковых, и нас с тобой: за Камень, в обитель, сгноит!..

– Да разве я не понимаю, что можно, а чего нельзя! – всплеснула руками Мария Фёдоровна. – Ты считаешь меня совсем за дуру?

– Ну что ты! – ласково обнял её князь Дмитрий.

Он знал, что мать сделает всё как надо, не проговорится вот об этой тайне царевны.

– Митя, я живу долго, людей вижу – кто на что горазд. Это твой отец, покойный, что ни говорят, всё мимо ушей. Не зря Глухим кликали… Вот и Василий весь в него. Тебя-то Бог сподобил в Беклемишевых уродиться.

– Не то говоришь. Пожарский я, из Стародубских!

– Ну да бог с тобой, раз надо, так и считай.

– Ты не забудь сказать царице, как я учил тебя, – тепло улыбнулся князь Дмитрий, глядя на неё.

Раньше он как-то не замечал, что она у него старенькая. А вот не был дома всего каких-то года три, и это сразу бросилось в глаза. Мать стала беспомощной, от этого раздражительной, плаксивой. Ему не нравилось это в ней. Да и вообще, он чувствовал, что она уходит от него куда-то в прошлое. Изменился и он сам за это время: стал жёстче, но и осмотрительнее. Отца он почти не помнит, хотя, когда тот умер, ему было уже девять лет. Тот на самом деле был глухим: его контузило. Рядом с ним упало и разорвалось ядро. И его долбануло так, что у него лопнули перепонки, из ушей хлынула кровь. С тех пор он так и не оправился. Скудно они жили при отце. После его смерти и того хуже. Пришлось заводить на дворе промысел, чтобы как-то сводить концы с концами. Тут и молва пошла по Москве, что дети Михаила Глухого совсем захудали.

Вот когда Дарья вышла замуж, стало легче. Не оттого, что князь Никита бросился помогать тёще. Не-ет! Он скуп, как и все в их роду, Хованские. Просто с Дашей отлегли расходы на приданое, да на всё такое прочее. Потом он пошёл на службу. Рано, очень рано, как и отец. И вот теперь Никита говорит, что за верность Годунову обещает вывести его в стольники. А это же деньгами только пятьдесят рублей оклада. Да хлебного. А сколько четей земли в прибавку…

– Митя, Никита сказывал, что напомнил он государю о тебе. Так ты будь там посмышлёней. Знай, что говорить, а о чём умолчать.

– Матушка, твой сын стал большим. Пообтёрся в дальних краях. Там ведь жизнь учит не государю кланяться.

– Во-во, тебе не грех бы тому поучиться! У Никиты хотя бы, – нарочито сердито проворчала Мария Фёдоровна, сдерживая себя, чтобы не улыбнуться в неподходящую минуту, наставляя и в то же время любуясь сыном. – Всё упрямишься, лишний раз поклоном на ударишь. А надо бы – кому надо!..

Он был единственным утешением в её нелёгкой жизни. И она гордилась, что вырастила его крепким, сильным. Да и умён, грамоте хорошо обучен, не в пример иным. Вот только скуп на слова, на похвалу стал после того, как вернулся с государевых окраин.

– Правду говорить надо, тогда и не заблудишься!

– А где она, правда-то, сынок? – промолвила Мария Фёдоровна и скорбно сложила губы так, что во все стороны по лицу разбежались мелкие морщинки, сильно старя её. – Твой отец по правде жил!.. А что нажил?..

– Ладно, мама, мне пора. Никита ждёт у царского крыльца.

– С Богом, сынок! – встала с лавки и перекрестила его Мария Фёдоровна. – А если у Никиты в гостях будешь, проведай Дашу. Какая-то хворь объявилась у неё. Не опаслива, но изводит.

– Проведаю, проведаю. Всё – я пошёл.

Князь Дмитрий вышел из горницы матери и спустился в подклеть. Там уже наготове стоял Фёдор. Тот неизменно сопровождал его в присутственные места, куда явиться без холопа было дурным обычаем.

А в это время Хованский, поджидая его, нетерпеливо прохаживался у Постельного крыльца царского терема Годунова. Князь Никита был среднего роста, в меру упитанный, с седеющей шевелюрой волос на круглой голове. Тёртый, опытный царедворец, он оказывал немалые услуги Борису Годунову. И за это тот держал его при себе. Поэтому к молодому, ещё зелёному в жизни свояку Никита относился с некоторой долей покровительства и высокомерия.

– Идём! – сказал он князю Дмитрию, бесцеремонно растолкал приказных дьяков, которые терпеливо дожидались подле крыльца приёма у государя, и поднялся по лестнице в сени.

Стрельцы, узнав князя Никиту, пропустили их на верх царского дворца.

В передней палате, однако, Хованского задержал комнатный дьяк царя:

– Постой, Никита!.. Позову! – небрежно бросил он и скрылся за дверью государевой комнаты.

Передняя палата была пуста. Подле стен стояли лавки. У дверей же государевой комнаты дежурили иноземные копейщики в стальных латах. Рядом с ними взад-вперёд прохаживался капитан со щегольскими усами и маленькой чёрной бородкой. На его смуглом лице блестели живые умные глаза, с насмешкой взирая на всё происходящее. Это был Яков Маржерет, капитан роты наёмников, охраны царского дворца. Он был подтянутым, выглядел моложаво, хотя ему было уже немало лет.

Капитан окинул оценивающим взглядом увалистого русского служилого и подмигнул ему: простецки, как старому знакомому, с лукаво-добродушной улыбкой, мол, привет, служба!..

В ответ князь Дмитрий сдержанно кивнул головой ему.

Никита удивлённо вскинул на него глаза, не поняв, кому он раскланивается.

Но в этот момент открылась дверь комнаты