Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

перекраивание Европы. – Дунай и Ваграм. – «Польская жена»

…Зимой[124] 1817 года обитатели Лонгвуда стали замечать, что графиня де Монтолон находится в интересном положении. И это при том, что полгода назад, 18 июня, она уже произвела на свет девочку, которую назвали Элен-Наполеоной[125].

Похоже, рожать на острове становилось правилом хорошего тона. 17 января 1817 года госпожа Бертран родила сына Артура. Когда родильницу навестил Император, графиня, показав ему младенца, сказала:

– Перед Вами, сир, француз, который прибыл в Лонгвуд, не спросив на это разрешения губернатора острова…

– И притом – замечательный и пышущий здоровьем француз, – рассмеялся Наполеон.

Впрочем, это не все: незадолго до того, как округлилась стройная талия графини де Монтолон, в начале июня ее камеристка – мулатка Эстер Веси – родила внебрачного сына. Поразительным было другое: на коричневом личике новорожденного оказались глазки небесной синевы, которые прямо указывали на его отца.

Завидя такое дело, камердинер Хозяина Луи Маршан выразил готовность жениться на Эстер, признав себя отцом маленького Джимми[126]. Тем более все знали, что дочь английского сержанта и камердинер Бонапарта неровно дышат друг к другу. Но тут напомнил о себе Наполеон, который категорически запретил Маршану жениться на камеристке.

– Но она мне нравится, сир! – впервые за долгие месяцы возмутился слуга. – Мы давно вместе, вы же знаете…

– Конечно, знаю, Луи, – ответил Хозяин. – Но есть определенные правила приличия. Пусть ко мне зайдет гофмаршал Бертран…

С графом Бертраном Наполеон был более откровенен:

– Представляете, граф, Маршан задумал жениться на мулатке Эстер! И даже хочет признать ребенка своим…

– Неужели? – удивился Бертран.

– Чистая правда. В любом случае, ему не следовало вести себя подобным образом. Можно только догадываться, как обрадуются газетчики и вся эта братия, узнав, что мой камердинер женится на служанке, родившей внебрачного ребенка… Не догадываетесь, Бертран, какие поползут сплетни? Этим газетчикам только дай повод – будут гавкать, пока не охрипнут…

– Не думаю, сир, что вокруг какой-то служанки поднимется большой шум, – засомневался Бертран. – Ведь если и шепчутся, то лишь о ваших визитах, кх-кх… к «нимфе», мисс Робинсон…

– Вы неправы… Во-первых, «нимфа» – из другого рода-племени, она не из слуг. Свободная женщина, у нее нет детей, и, главное, мисс Робинсон не из Лонгвуда. Эта женщина, как бы это сказать, сама по себе. А во-вторых, возможно, вы знаете, я прекратил с ней видеться уже восемь месяцев назад – сразу после того, как вредному адмиралу пришла в голову мысль установить вокруг дома солдатские посты… Так что Эстер должна покинуть дом. Вне всякого сомнения, одна! И только одна!..

(Говоря о некой «нимфе», эти двое знали, о ком речь. У миссис Робинсон, проживавшей неподалеку от Лонгвуда, было две дочери; старшей, Мэри-Энн, к тому времени уже исполнилось шестнадцать. Познакомившись с семейством, Бонапарт стал частенько наезживать к соседям, где большеглазую очаровательную Мэри-Энн именовал не иначе, как «моя нимфа».)

Свидания с «нимфой» быстро прекратились после введения караульных постов. Под рукой оставались графиня де Монтолон и ее смазливенькая камеристка Эстер. Эстер Веси была свежа, как роза, и грациозна, как горная козочка. Шестнадцатилетняя мулатка была слишком юна, чтобы не нравиться. Ну а ограниченность интеллекта девицы легко компенсировались вздернутым носиком и огромными карими глазами. Кроме того, она не прочь была пококетничать не только с плутишкой Маршаном, но и с самим Хозяином.

Подобное поведение разбитной горничной закончились известным конфузом. 29 октября 1817 года Эстер Веси с малышом на руках покинула Лонгвуд…

* * *

Помимо ограничения свободы и должного финансирования (скупщику из Джеймстауна на вес была продана бóльшая часть французского столового серебра), на этом проклятом острове у французов были и другие проблемы. Например, им сильно недоставало женского общества. Мысль о женщинах вызывала в Наполеоне настоящую бурю! Казалось, он теперь любил их всех. О, женщины! Как ему теперь не хватало их нежного щебетания… Лишь горячая ванна помогала избавиться от наваждения. Пытка…

И это при том, что на расстоянии буквально вытянутой руки женщины все же присутствуют. Мадам де Монтолон и мадам Бертран. Жены его генералов. Монтолоны живут совсем рядом, в одном с ним доме, в Лонгвуде. Гулять по парку Бонапарт предпочитает с Альбиной де Монтолон. Она кокетлива, умна; с толикой тонкого юмора. Запах загадочных духов и шуршание кружев вызывают порой головокружение. Между обеими дамами незримая конкуренция за право иметь влияние на Императора. Та и другая – табу. Жена моего друга – не моя жена! Правило, выработанное годами (и часто им нарушаемое).

Однако общения с супругами своих генералов Пленнику явно недостаточно. Привыкшему окружать себя несметным количеством молодых и красивых дам, Бонапарту сейчас было нелегко. Их, этих самых дам, здесь было катастрофически мало!

После расставания с Жозефиной Бонапарт лишь дважды позволил женщине войти в его сердце. В обоих случаях то были Марии – польская дворянка пани Валевская и австрийская принцесса Мария-Луиза. Полька вместе с их сыном Александром навещала его на острове Эльба. А вот юная супруга снилась даже тогда, когда он этого не хотел. Было что-то болезненное в их августейшем браке. Впрочем, это ничего не значило – главное, она подарила наследника, Орленка. А это больше, чем Маренго и Аустерлиц вместе взятые! Из этого следовало, что наполеониды будут жить; они продолжат то, что он начал буквально с нуля.

Помимо двух графинь, желанной гостьей в Лонгвуде была еще одна дама. На сей раз – англичанка, леди Малькольм. Клементина Малькольм (урожденная Элпинстоун) была супругой командовавшего военно-морской станцией на острове контр-адмирала Пултни Малькольма и племянницей лорда Кейта. Бонапарт обожал эту чету, называя британцев «порядочными людьми». (Впоследствии им это аукнется от Хадсона Лоу.)

Ох уж эти женщины…

Впрочем, интеллектуальный вакуум с лихвой восполняла Альбина. Очередная беременность графини де Монтолон оказалась ей только к лицу. Похоже, эта женщина была создана для того, чтобы раз за разом воспроизводить на свет маленьких графов и графинь. Женщина из высшего общества, она могла поддержать любую беседу, отвлечь от грустных мыслей и даже рассмешить. Хотя мнение Бонапарта о прекрасной половине человечества ей было хорошо известно.

– Мы, мужчины Запада, ничего не понимаем в женщинах, – полушутя-полусерьезно выговаривал он как-то графине. – Ведь если б понимали, не обращались бы с ними слишком хорошо. Мы считаем женщин почти равными нам, в чем и заключается даже не ошибка, а большая опрометчивость. Например, на Востоке женщины де-факто являются собственностью мужчин. Впрочем, они таковыми и являются, ибо по природе своей – рабыни мужчин. Женщины достигают власти лишь благодаря мужской безрассудности и