Таков мой век - Зинаида Шаховская

Из Севастополя «Царевич Георгий», над которым развевался вместо андреевского трехцветный флаг торгового флота, отплыл в Константинополь. Брату удалось встретиться с моей матерью на острове Принкипо еще до того, как его перевели на другой корабль — «Родосто», турецкое транспортное судно, захваченное русскими во время войны 1914–1918 годов. «Родосто» должен был отправиться в дальнее плавание сначала по Средиземному морю, затем по Атлантическому океану. Но он ушел недалеко.

В Генуе, где корабль сделал первую остановку, очень приятную для тех, кто вырвался из ада гражданской войны, советский консул Водовозов, узнав о прибытии в порт прекрасного торгового судна под российским флагом, спровоцировал на бунт профсоюз докеров, находившийся под большим влиянием коммунистов. Италия в этот период переживала период анархии, что и привело к власти Муссолини. «Родосто» конфисковали. К счастью, в кассе компании оказалось достаточно денег, чтобы заплатить сошедшим на берег морякам их шестимесячное жалование. Снабженный выходным пособием, мой брат смог добраться до Парижа, где он встретился с моим дядей Дмитрием Шаховским и его двумя сыновьями[41]. Третий сын дяди был убит при переходе через финскую границу[42]. Таким образом, оставшиеся в живых члены семьи вновь встречались, связи восстанавливались, жизнь входила в свое обычное русло. Из одной страны в другую эмигранты посылали друг другу весточки. Первый, кому удавалось где-нибудь устроиться, пролагал путь и для других, посылая визы, находил работу. Моя мать только и думала, как бы соединиться со своим сыном, но у нее не хватало денег для поездки в Париж даже без всякого комфорта, и, вероятно, именно поэтому она ее совершила в самых неожиданных условиях.

Вне политики, которая диктует надлежащее поведение, люди не всегда придерживаются инструкций. И именно в тот момент, когда отношения между Врангелем, Кутеповым и французским командованием были более всего натянутыми, моя мать получила любезное приглашение отправиться во Францию на борту броненосца «Вальдек-Руссо»[43]. Это была, конечно, исключительная любезность, и я очень сожалею, что не знаю фамилии адмирала и командира, который столь охотно согласился ее принять.

Наташа и я проводили путешественников до броненосца на военном катере, которым управляли матросы в бескозырках с красными помпонами. У нас сжималось сердце, когда мы прощались с матерью на начищенной до блеска палубе.

Мы оставались одни в Турции, где назревали важные события — Кемаль-паша намеревался взять власть в свои руки. В случае крайней необходимости мы могли обратиться за помощью только к двум лицам, которым нас доверила мать, прося их стать нашими неофициальными опекунами: к майору Дэвису из американского Красного Креста и к господину Андерсону из YMCA.

Спустя месяц после отъезда матери разразилась катастрофа, которую можно было предвидеть, но которая была тем не менее неожиданной и коснулась только меня. Я не сделала никаких успехов за год обучения в колледже, мое заикание превратило меня почти в немую. С полным основанием доктор Патрик сочла, что предоставленная мне стипендия не была использована должным образом. Поэтому, вызвав меня к себе, она объявила, что я ее лишаюсь. Умирая от стыда, сдерживая слезы, мысленно видя себя уже под Галатским мостом, я иду известить Наташу об ужасном несчастье. Она плачет вместе со мной. Из создавшегося положения нет другого выхода, кроме как идти умолять доктора Патрик отложить свое решение до лета. И вот мы вместе сначала в кабинете мисс Соммерс, правой руки доктора Патрик, затем в кабинете самой президентши. Наташе приходится просить за меня, так как, хоть убей, я не могла бы произнести ни звука. Доктор Патрик соглашается отложить мое изгнание из колледжа.

Ее великодушие ничего не меняет. Мой мозг, всегда готовый грезить или сочинять рассказы, отказывается работать, как только речь идет об учебе. Мы ничего не пишем матери о моих школьных злоключениях не из страха перед ее гневом — она меня скорее пожалела бы, — но из желания не усугублять те трудности, которые она переживает в Париже. Мы регулярно получаем ее нежные письма. Мой брат записался на занятия в Институт политических наук и зарабатывает себе на жизнь, работая секретарем у графа де Бомон, в Межсоюзническом клубе, но сама она не может найти работы и не знает, что ей делать. Нет никакой надежды, что мы сможем с ней соединиться. Ну а Турция приходит в движение. Ходят слухи о взятии Константинополя Кемалем, и Антула Ангелидис готовится со свойственным ей пылом присоединиться к греческим партизанским отрядам.

У нас еще слишком свежи воспоминания о детях, разлученных навсегда со своими семьями во время войны, и мы опасаемся, что и нас ждет та же участь. Поэтому мы хотели во что бы то ни стало соединиться с нашей матерью. До этого момента, чтобы ни случалось, нам всегда удавалось выпутываться из трудного положения, чтобы не умереть с голоду. Но как нам добраться до Франции? Великие проекты осуществляются с помощью немалых средств. Мы весело собирались совершить подлог, хотя и не без внутренней борьбы. Нам случалось — я писала об этом в книге «Свет и тени» — выкручиваться в детстве, когда, например, надо было с ловкостью профессиональных воров открыть запертый на ключ чемодан, не испортив замка. Чемодан принадлежал нам, и у нас не должно было быть угрызений совести. Задуманный поступок касался только нас двоих. И наша совесть его одобряла. Мы составили одно из самых патетических и убедительных материнских фальшивых писем, которые когда-либо были написаны.

В этом послании моя мать (ничего, конечно, об этом не зная) писала нам, как ей тяжело переносить разлуку с нами, и заверяла, что она все подготовила, чтобы принять нас в Париже. Единственно, чего ей не хватает, так это денег, чтобы оплатить наш проезд, но она советовала обратиться к майору Дэвису с письмом, которое она прилагала. «Американский Красный Крест, вероятно, в состоянии все так организовать, чтобы мы наконец соединились», — добавляла якобы моя мать.

Майор Дэвис, которому мы отнесли столь трогательное письмо, лично занялся этим делом. Он получил для нас пропуск в русском консульстве, визы во французском и возложил на американский Красный Крест расходы на проезд до Марселя.

Мы ликовали, но в то же время были расстроены тем, что наш план столь успешно осуществлялся. Возникал миллион проблем… Мы понимали, что слишком плохо одеты для Парижа. Набравшись храбрости, я отправляюсь в «Маяк» к Полю Андерсону. Действительно, с момента создания «Маяка» я много работала и в медпункте, и с детьми, но никогда не получала за это ни копейки, довольствуясь талонами на обед. Может быть, я могу рассчитывать на маленькую субсидию?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});