Приключения Джона Девиса - Александр Дюма

Я люблю только две вещи на свете, разумеется, кроме тебя; цветы мои и моих горлиц. Стефану я ненавижу.

Горлицы мои любятся, это я знала; но я и не воображала себе, что цветы мои тоже любятся; иные из них и растут, и цветут лучше, когда они подле некоторых других; а если приблизить их к другим цветам, которые им не нравятся, они начинают вянуть и сохнуть. Так, видно, у цветков, как и у людей, любовь — жизнь, а равнодушие — смерть.

О, если бы ты был со мною, ты увидел бы, как пониклая голова моя снова приподнялась и как бледные щеки мои покрылись бы ярким румянцем.

Но я думаю, что, кроме разлуки с тобою, есть еще и другая причина, по которой я худею и бледнею: я скажу тебе ее, когда узнаю наверное».

* * *

«У нас, майнотов, есть страшный обычай.

Один путешественник спрашивал моего прадедушку, Никиту Софианоса, чем потомки спартанцев наказывают обольстителя?

Его принуждают, отвечал прадедушка, дать семейству обольщенной быка, такого большого, чтобы он мог пить в Евротасе, стоя задними ногами за Мессенией.

Да таких быков не бывает, сказал путешественник.

Зато у нас не бывает ни обольстителей, ни обольщенных, отвечал прадедушка.

Вот что говорил мой прадедушка; но с тех пор времена переменились и народ придумал страшное наказание за это преступление, которого предки наши не знали.

Если виновный тут, братья несчастной идут к нему, и он должен или загладить вину свою, или драться с ними. Начинает старший; если убьют, дерется второй, потом третий, до последнего, а после братьев отец.

Потом мщение завещается дядям, двоюродным братьям, и все они дерутся, пока виновный не будет убит.

Если виновник удалился, то мщение падает на его сообщницу: отец или старший брат, одним словом, старший в семействе, спрашивает ее, сколько времени ей нужно, чтобы возлюбленный ее возвратился; и она сама назначает полгода, девять месяцев, но не больше года.

После этого все идет прежним порядком; никто не напоминает несчастной об ее проступке и спокойно ждут, чтобы назначенное время наступило.

В этот день старший в семействе спрашивает у несчастной, где ее муж, и, если мужа нет, он ее застреливает.

Возвратись же, мой милый, потому что, если не воротишься, ты убьешь не только меня, но и нашего ребенка».

* * *

«Стефана говорит, что я день ото дня худею. Нынче утром она советовала мне беречься; она боится, нет ли у меня болезни Апостоли. Она не знает, что теперь я не могу умереть, потому что должна жить за двоих».

* * *

«Где ты теперь, мой милый? Верно, в Смирне. Неизвестность — одна из причин, по которым разлука так тяжела. Я угадала: чем больше проходит времени, тем я более печалюсь. Мне страшно подумать, что воспоминание, столь живое тотчас после разлуки, изглаживается и затягивается, как рана; правда, после раны остается шрам; но разве нет шрамов, которые со временем совсем проходят?

Разумеется, что это не может касаться до меня: здесь все говорит моему сердцу. Куда бы я ни пошла, ты везде бывал; везде еще свежо воспоминание о тебе. Я бы не могла забыть тебя, если бы даже хотела, потому что окружена такими воспоминаниями, и если бы моя рана могла затянуться, то любовь осталась бы в ней, и навсегда.

С тобой не то. Кроме нашего острова, я нигде не бывала; никто меня не видал, ничто не напомнит тебе обо мне. А я, прости меня, я так мало знаю, что, если бы услышала, где ты живешь, я бы не угадала, в которую сторону мне посылать по ветру свои вздохи и поцелуи.

А это невежество еще усиливает любовь мою. Если бы я была учена как ты, воображению моему было бы где разгуляться; я бы спрашивала сама себя, какая сила удерживает звезды над моей головою, отчего времена года в определенные сроки возвращаются, чья невидимая рука управляет судьбою царств; и тогда, погрузившись в размышления, стараясь измерить в могущество Божие, и знание людское, я бы, может быть, на минуту и забыла о тебе. К несчастью, у меня нет этого развлечения. Едва сделаю несколько шагов, и уже дошла до пределов моего ума, стесненного невежеством, и снова принуждена возвратиться к своему сердцу, исполненному любовью».

* * *

«Боже мой! Боже мой! Ни слуха о тебе и нет надежды получить какую-нибудь весть. Прошедшее мое светло, настоящее мрачно, будущее черно. И я ничем не могу изменить обстоятельств, от которых зависит жизнь и смерть моя… Ждать! О, как это тяжело!

Я не сомневаюсь в твоей любви, верю твоему слову; знаю, что ты сделаешь все, что человечески возможно, чтобы только возвратиться ко мне. Но судьба сильнее человеческой воли. Мне хотелось бы лететь к тебе, а я принуждена жить здесь. Бывают минуты, когда мне хотелось бы умереть, чтобы душа моя освободилась от оболочки тела».

* * *

«О, теперь я точно больна, мой милый; меня мучит лихорадка, и я беспрестанно перехожу от ужасного волнения к смертельному унынию. Я думала, что могу писать к тебе всякий день и поверять тебе каждую мысль моего сердца; но они скоро истощились. Что нового могу я сказать тебе? Я все уже высказала. Люблю тебя, люблю, люблю!..

Чтобы выразить все мысли, которые занимали меня в целый день, мне стоит только вечером написать одно это слово».

* * *

«Нет более сомнения! Живое существо трепещет у меня под сердцем; я сейчас это почувствовала и возвращаюсь к письму моему, чтобы сказать тебе: мы оба тебя любим.

О, не забудь этого: теперь я не одна, теперь ты не для меня одной должен воротиться. Между нами есть нечто священнее нашей любви: наш ребенок.

Я плачу, мой милый. От радости или от страха? Нужды нет; по крайней мере я могу снова плакать а слезы облегчают меня».

* * *

«Сегодня три месяца, как ты меня покинул; три месяца день в день, и во все это время не прошло ни минуты, когда бы я о тебе не думала.

Поспеши воротиться, мой милый, ты не узнаешь своей Фатиницы: так она стала слаба и бледна».

* * *

«Богу известно, что я была доброй дочерью, доброй сестрою, и что во время опасных поездок моего отца и брата не проходило дня, чтобы я за них не молилась. Послушай же, и не вини меня в этом: с тех пор как вы вместе уехали, мне кажется, я трех раз об них не подумала; а между тем ведь они подвергаются опасностям; для них море готовит бури, битвы готовят раны, правосудие людское — казни.

Боже мой! Прости, что я не думаю больше об отце и брате; прости, что я думаю только об одном моем возлюбленном.

О, как бы мне хотелось погрузиться в летаргический сон и пробудиться только для того, чтобы быть счастливой или умереть. Время течет, часы проходят, и я замечаю это только потому, что дни сменяются ночами, а за ночью следует день. Если это продолжается таким образом пять месяцев, отчего же оно не может продолжаться и всегда? Время считается только горестями или радостями: пять месяцев разлуки — целая вечность.