Фонтаны на горизонте - Анатолий Вахов

Правильно! — сказал Шубин, когда Северов кончил.

С ним согласился и Можура.

— А ваше мнение? — обратился Степанов к Орлову. Помполит внимательно следил за молодым капитаном

со времени встреч:! в Ленинграде. Орлов как-то обронил в разговоре: «Китобои — не настоящие моряки». — «Почему же?» — поинтересовался Степанов, не зная, что Ор-лоз мечтает быть капитаном океанского лайнера. Молодой капитан пожал плечами и почти насмешливо, но с оттенком горечи, сказал: «Настоящие моряки жир заготовлять не будут».

Давно состоялся этот разговор, но помполит хорошо его помнил и дал себе слово сделать из Орлова настоящего китобоя. Вот почему Михаил Михайлович улыбнулся только одними глазами., когда молодой капитан сухо ответил:

— Поддерживаю!

Было понятно, что Орлов ответил не совсем искренне, что ка такой ответ его вынудила обстановка.

Я хочу продолжить мысль товарища Северова, — сказал помполит тоном человека, беседующего с кем-то наедине об очень важных делах. У помполита жесты были скупые, но выразительные. Они помогали понимать говорившего с полуслова.

Нам, коммунистам, нужно проявлять как можно больше инициативы, смелости в порученном деле, показывать личный пример, — продолжал Степанов. — Мы — пионеры в советском китобойном промысле. Но нам пока нельзя обойтись без иностранных специалистов. С ними должен быть установлен деловой контакт.

Сидевший рядом с Леонтием Журба шевельнулся, хотел, как видно, что-то сказать, но сдержался. Он провел ладонью по щетине коротко остриженных волос, посмотрел на Курилова и почему-то сокрушенно покачал головой.

Журба вспомнил «Бегу», норвежских китобоев. Те были убийцы, грабители, враги. Какими окажутся эти? Семь лет прошло, а Журба не мог спокойно вспоминать о том, что было на «Веге». Давно он поправился, зарубцевались раны на теле, но в сердце всегда была рана. Он ненавидел людей, отравивших Северова. Об этом старый моряк узнал в тот же день, когда к нему в больницу прибежал Ли Ти-сян со страшной вестью об Иване Алексеевиче. Того Северова больше нет. После его смерти Журба не расставался с Ли Ти-сяном. Вместе плавали на угольщике, работали в порту, потом матросами на пассажирском...

А когда на Дальнем Востоке среди моряков объявили, что на советскую флотилию «Приморье» требуются люди, знающие китобойный промысел, Журба вместе с Ли Ти-сяном немедленно подали заявления и были направлены в Ленинград. Но здесь их разлучили. Ли Ти-сяна направили на базу, а Журбу боцманом на китобоец «Труд»,

Журба вздохнул и, оторвавшись от воспоминаний, стал слушать помполита.

— Надо добиваться, чтобы все указания гарпунеров полностью и быстро исполнялись, — говорил Степанов. — Иностранным специалистам мы платим золотом. Вам должно быть понятно, как это дорого обходится нашей стране, занятой выполнением второго пятилетнего плана. Давайте внимательно присмотримся к работе иностранцев, действительно ли они знают какие-то особые секреты. Проверим, так ли это на самом деле. А может быть — и секретов никаких нет?

Курилов заметил, что Степанов сдержанно улыбнулся. И даже этой едва уловимой улыбкой он подтверждал правильность своих слов.

Мы идем охотиться в районы, о которых знаем лишь понаслышке. Карт миграции китовых стад у нас нет, точными данными о местах скопления китов мы не располагаем. На самых важных постах у нас иностранные специалисты. А ответственность за судьбу промысла несем мы! Помните, что за нами сейчас следит вся страна. И не забывайте, с какой издевкой, с какой злобой пишут о нашей флотилии за границей. — Степанов взял одну из лежавших на столе газет. — Вот послушайте, что пишет «Нью-Йорк тайме»: «Советскую китобойную флотилию ждет гибель!» — Отложив газету, Степанов взял другую. — Лондонский «Тайме» утверждает: «Русские по своей природе не могут стать китобоями. Китобойный промысел — дело смелых, мужественных людей». А вот французская газета «Пари суар». — Степанов развернул листы большой многостраничной газеты и прочитал: — «Большевики потерпят неудачу в китобойном промысле. Китовая продукция для них обойдется дороже, чем закупка ее у иностранных китобойных компаний». Глаза пом полит а загорелись гневом:

Ошибаются, господа! Очень уж им хочется, чтобы у нас ничего не вышло. А я верю, что выйдет! — голос Степанова зазвучал еще громче. — Сколько трезвонили они по поводу первого пятилетнего плана, на всех перекрестках кричали, что пятилетка — мыльный пузырь, что Советская Россия не сумеет преодолеть свою техническую отсталость. На деле оказалось, что по плану первой пятилетки на берегу реки Томь, около города Кузнецка, там, где когда-то были владения татарских ханов, третий год идет строительство металлургического завода-гиганта; Днепрогэс имени Ленина дает промышленный ток. А сколько таких фактов можно привести еще?

Верно, помполит! — громыхнул Журба. — Можно мне слово?

Боцману не терпелось высказать что-то свое, важное, наболевшее. Неторопливо подошел он к столу и, положив на него большие узловатые руки, сказал:

— Тут помполит призывал иметь деловой контакт с иностранцами. Но что из этого получается? Когда на нашу коробку пришел Андерсен, капитан мне сказал: «Ты, боцман Журба, по положению будешь ему помогать во время охоты, а раз ты коммунист, то возьми его под свое влияние и найди с ним обилий язык, чтобы этот норвежец набил нам китов больше всех». Отвечаю капитану: «Есть!» — и швартуюсь к Андерсену. Оказался ничего человек, даже по своему почину кита в тропиках добыл. Моих лет, стало быть, сорок шесть — сорок семь. Солидный. По палубе с малолетства ходит. Разговорились с ним...

— На каком языке? — спросил кто-то. — На норвежском или на английском?

— На морском! — отрезал Журба. Его изрытое оспой

лицо покраснело, а глаза сузились от гнева. — Закрой люк, а то плюнет кто по ошибке...

Боцман спохватился, но было уже поздно. Каюта наполнилась смехом. Степанов, прикусив губу, укоризненно произнес:

— Товарищ Журба!

— Понятно! — мрачно согласился боцман и после паузы продолжал: — Так вот, поговорили мы с ним по душам. Он, значит, для знакомства откупоривает бутылочку коньяку, потом вторую, третью... — Боцман вздохнул. — Ну, нарезались мы с ним по первое число, едва-едва я на койку влез. Нехорошо получилось, сам знаю. Но, думаю, проступок небольшой, глядишь, польза будет. Потом убедился — гусь свинье не товарищ. Хлещет Андерсен коньяк! В каюте не продохнешь! Мимо идешь — хмельным духом с ног сшибает. И образумиться человек не хочет! Вот я и спрашиваю: кит покажется, куда Андерсен будет палить, если он образ человеческий потерял?