Метро 2033. Московские туннели (сборник) - Сергей Антонов

Тех, кого не прикончит радиация, он заразит вирусом «Немезиды». Таким образом Берилаг будет очищен от бунтовщиков и их пособников. Клетки быстро заполнятся новым человеческим материалом. Покорным и безвольным. Горькая участь предшественников заставит новых узников трижды подумать, прежде чем объединяться в идиотские движения сопротивления. Берилаг, наконец, станет соответствовать своему громкому названию – будет образцово-показательным во всех смыслах.

Корбут сдержанно улыбнулся.

Начать надо прямо сегодня.

* * *

Через десять минут в кабинете коменданта собрались начальники караулов и старшие смен охраны. ЧК поручил им разбить заключенных на бригады по двадцать человек, снабдить тачками и лопатами.

– Первая бригада должна провести на поверхности полчаса. Двадцать минут наверху и обратно. Затем – следующая партия. Они не должны загнуться сразу. – Корбут оскалился. – Я все-таки комендант, и забота о здоровье подопечных – мой служебный долг. Свободны!

Оставшись один, Чеслав начал облачаться в защитный костюм. Обшитый толстыми свинцовыми полосами, костюм мало подходил для дальних экспедиций. Для боя тоже, поскольку был тяжелым, как латы средневекового рыцаря.

Эту штуку местные умельцы из заключенных сделали специально для ЧК, который очень опасался пострадать от радиации. Тесное знакомство с жертвами лучевой болезни вылилось в фобию: Корбут до судорог боялся стать одним из тех, чьи органы хранил в своих банках.

Повесив на плечо сумку с противогазом, комендант спустился на платформу. Там его уже поджидали пятеро охранников в полной экипировке. Первую бригаду заключенных выводили из клеток.

Чеслав направился к Елене. Поскольку девушка сидела спиной к двери и не отреагировала на шаги, Корбуту пришлось постучать по прутьям решетки.

– Удивительное спокойствие и самообладание. Браво! – Комендант с издевкой хлопнул в ладоши. – Ты, милая, относишься к редкому типу женщин, которых лишения делают тверже. Так закаляется сталь. Но поверь знатоку – у любого, самого твердого металла есть предел прочности. И тебя я сломаю. Для начала лишу дружков, которыми ты успела здесь обзавестись. Пара-тройка выходов на поверхность без защитных костюмов, и они забудут обо всем, кроме своего отслаивающегося от костей мяса. Потом наверх выйдешь ты сама. Тогда и вспомнишь, как приложила руку к уничтожению гэмэчелов. Пожалеешь, что убила великого ученого, который мог бы сделать тебя невосприимчивой к радиации. Что молчишь, мать мутанта?

В присутствии своего мучителя Елена сдерживалась. Как только Чеслав, не дождавшись от нее ни слова, ушел, девушка разрыдалась. Проходили часы, пролетали дни, а Толя все не появлялся. Неизвестность пугала больше всего. Она согласна ждать и месяц, и два. Только бы получить весточку от любимого. Только бы знать, что он жив.

Елена проводила взглядом два десятка узников, медленно бредущих в конец платформы. Каждый из них нес лопату. Корбут не врал. Он на самом деле посылал узников на поверхность. Лена вскинула голову, вытерла слезы.

Нет. Ее муж не может умереть.

Не имеет права!

* * *

Корбут поднялся к самодельным гермоворотам, установленным местными умельцами вместо обычных стеклянных дверей, натянул противогаз и махнул рукой. По этому сигналу охранник, стоявший рядом с рубильником, перевел рычаг в верхнее положение. Покрытый резиной прямоугольник пола содрогнулся. Надрывно загудели электродвигатели. Толстые резиновые шланги, подрагивая от напряжения, погнали масло в рабочие камеры. В одно мгновение запорный механизм стал похож на пробудившегося от долгого сна паука. Шланги и разноцветные кабели были его ногами, а вытянутый стальной корпус – мощным туловищем. Под действием давления никелированный поршень начал медленно выдвигаться из рабочего цилиндра. Створка гермозатвора торжественно отъехала в сторону. Взглядам собравшихся открылся подземный коридор, ведущий к наземному вестибюлю и другим переходам.

Комендант долго смотрел на груды обвалившейся плитки и лужицы грязной воды на растрескавшемся полу. Ему вдруг захотелось оказаться на поверхности, и непременно одному. Он шагнул в коридор и, обходя горы мусора, направился к лестнице. Наземный вестибюль не превратился в руины полностью, дырявая крыша еще держалась на вертикальных опорах. Но о том, что металлические рамы вестибюля были когда-то застеклены, напоминало только крошево мелких осколков на полу. Кусок гофрированной жести висел над входом в вестибюль и с грохотом раскачивался под порывами ветра. Потоки холодного воздуха влетали в незащищенное строение со всех сторон, покрывая плиточный пол тонким слоем мокрого, сероватого снега. Он почти тут же таял, оставляя после себя грязные лужи. В одной из таких луж валялась смятая, насквозь проржавевшая буква «М». Шагая к выходу, комендант в сердцах пнул ее ногой.

Последний раз он выходил из Метро несколько лет назад всего на пятнадцать минут и не очень-то присматривался к тому, что осталось от Москвы. Сейчас он тоже собирался ограничиться беглым обзором, но неожиданно для самого себя надолго замер у выхода из вестибюля.

Перед ним лежала засыпанная снегом площадь с навсегда застывшими на рельсах ободранными трамваями, с которых было снято все, что могло представлять хоть какой-нибудь интерес для обнищавших жителей Метро. Слева на него смотрели пустыми глазницами полуразрушенные пятиэтажки. Кирпичные дома по правой стороне площади были уничтожены полностью.

Картина глобального разрушения не просто показалась Чеславу величественной, – она была близка тому, что творилось в его душе. Те, по чьей вине мегаполис превратился в мертвую зону, были, как и он, гениями. Для них наверняка не существовало условностей, которые слабоумные людишки называют добром и злом. Самое важное для гения – это не масштабы его творчества, а следование собственным алгоритмам без оглядки на так называемые моральные ценности. А что в итоге – разрушение или созидание, – вопрос второстепенный.

Мимо коменданта прошли заключенные, толкавшие перед собой мерзко скрипевшие тачки с ломами и лопатами. Корбут вернулся на станцию, сдернул с потного лица маску противогаза. Махнул рукой испуганно смотревшему на него охраннику. Тот бросился к рубильнику. Гермоворота вздрогнули и медленно вернулись в прежнее положение.

* * *

Сколько ни прислушивались Томский с товарищами, из основного туннеля больше не доносилось ни звука. Карацюпа перестал лаять, но замер, как приклеенный, на прежнем месте. Вглядываясь в темноту, пес злобно порыкивал. Побросав ложки, все взяли автоматы наизготовку.

– По-моему, это справа, – прошептал Аршинов. – Пойдем, Толян, глянем, что да как.

Русаков приказал Банзаю оставаться в тупичке и следить за пленным. Тот дергался и пытался выплюнуть кляп. Кольцов остался вместе с ним в тупичке. Остальные вышли в туннель и осветили его сразу несколькими фонарями…

Никакого намека на присутствие живого существа.

Русаков шепнул Толе: надо разделиться на две группы и обследовать туннель в оба конца… Договорить комиссар не успел. Послышался шорох. На этот раз сомнений не осталось – звук исходил со стороны Автозаводской.

Маленький отряд осторожно двинулся вперед. Первым дыру в стене заметил Лумумба. Луч его фонарика уперся в сегменты железобетонных тюбингов, разбросанных вдоль рельсов. Скользнул по обрывкам кабелей, похожих на поникшие ветви засохшего дерева. Осветил рваные концы труб.

– Странно. – Комиссар коснулся рукой искореженной арматуры. – Точно знаю, что раньше этой дыры не было.

Томского эта новость не удивила. Концы труб поблескивали. Не успели заржаветь, а значит, дыра появилась недавно. Гораздо сложнее было ответить на другой вопрос: кто и зачем проделал странное отверстие в стене? Кто мог знать, что за ней есть свободное пространство, а не просто толща грунта?

Прорыть тут такой лаз, разворотив толстенные стальные трубы, разорвав кабеля, мог только некто, обладающий поистине чудовищной силищей и идущий вслепую, напролом. В отверстиях для крепления тюбингов застряли остатки болтов. Тот, кто прорвался в туннель через эту дыру, разорвал эти болты надвое.

Чтобы разгадать загадку дыры, требовалось совсем немного – раздвинуть обрывки кабелей и войти внутрь. Толя, оказавшийся к лазу ближе всех, посветил фонарем внутрь. На языке вертелось слово, которым можно было описать все, что увидел.

Земляные стены, скошенные под разными углами…

Неровный пол…

Свисающие сверху толстые серые канаты…

Все они сходились в дальнем углу таинственного помещения, образуя три яйцеобразных тюка. Ему, наконец, удалось подыскать нужные слова.

Не дыра, а нора. Не тюки, а коконы.

Русаков рассматривал нору из-за плеча Томского. Толя сделал шаг вперед, и тут один кокон зашевелился. Серая поверхность треснула в стороны, а в образовавшейся дыре показалась человеческая рука. Кто-то впился скрюченными пальцами в края отверстия с обеих сторон, с трудом раздвигая в стороны материал кокона. Рывок, и Томский увидел лицо. Такое же темное, как у Максима, с характерными для африканцев толстыми губами и приплюснутым носом.