Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

выглядеть каждая сцена спектакля. Где-то недели две мы обсуждали постановку, я начал писать для неё музыку, используя для этого, в том числе, и стоявший в студии арендованный Novachord. Постановка получилось хорошо распланированной, Джо был режиссёром и исполнил главную роль[418]. Кроме того, постановка приносила прибыль, было приятно чувствовать, что ты имеешь к ней отношение после целой череды провальных историй, в которых довелось принять участие в тот год.

Тогда мне предложили славный проект: надо было два года прожить в столицах стран Южной Америки и заниматься созданием каталога музыки для национального архива. Проект оплачивался государством и объяснялся добрососедской политикой США, в то время осуществлявшейся. Потом мне позвонили из Вашингтона, чтобы (я так думал) подтвердить моё назначение, но вместо этого не представившийся человек на другом конце провода сообщил, что моё участие в проекте «исключено», и больше вопрос не обсуждается. Хотя напрямую не было сказано, я понял, что это объясняется моими старыми политическими симпатиями, и не стал спорить[419].

С Западного побережья приехал Джон Хьюстон[420], чтобы поставить пьесу «За закрытыми дверями» в моём переводе. Продюсерами пьесы были Оливер и Герман Левин. Оливер видел «Мальтийского сокола»[421] и хотел, чтобы режиссёром пьесы стал именно Джон Хьюстон. На сцене было всего три персонажа, поэтому они решили, что можно взять на роли французских актёров. Наняли Клода Дофена и Аннабеллу, и искали другую актрису для исполнения роли Эстель. Роль получила Рут Форд[422], и кастинг закончился. Идея предложить Кислеру выступить художником-постановщиком была удачной, но вот с актёрами-иностранцами всегда сложно. Я каждый день давал Аннабелле уроки английского произношения, и спустя несколько недель можно было понять, что она говорит, хотя для этого надо было сконцентрироваться. С произношением у Дофена дела обстояли получше, хотя и с ним иногда бывало, что произнесённые слова будто миксером взбили. Американский выговор красотки из южных штатов Рут Форд, зажатый между двумя сильными французскими акцентами, как ветчина между кусочками хлеба в бутерброде, казался ещё «стервознее». Меня это волновало, но после премьеры стало ясно, что можно было не переживать, так как Форд понравилась публике. Лишь позднее я узнал, что она играла частично под гипнозом. Это была одна из хитростей Хьюстона. Во время Второй мировой войны он использовал гипноз на солдатах, страдающих от неврозов и травм психики после боёв. Хьюстон снял документальный фильм «Да будет свет» / Let There Be Light о пяти солдатах, страдающих этими расстройствами. Очень трогательный фильм, но Министерство обороны запретило показ, и картину похоронили на полках в архивах. Меня очень интересовала эта часть биографии Джона, и я часто с ним беседовал о ней, после чего Хьюстон сделал гипноз частью репетиций. Меня поражало, как все эти эксперименты доказывали, сколь податливой является человеческая психика. Однажды днём Тайрон Пауэр[423] заглянул посмотреть на репетицию, и Джон показал ему кое-что интересное. К тому времени ему достаточно было щёлкнуть пальцами перед лицом Аннабеллы и Рут Форд, чтобы ввести их с состояние гипнотического сна. В тот день на Аннабелле была рубашка с засученными рукавами. Джон щёлкнул пальцами, а когда она пошатнулась, поддержал её рукой, чтобы актриса не упала. Он вынул карандаш, зажёг сигарету и сказал: «Сейчас ты испытаешь чувство щекотки. Я дотронусь до тебя кончиком карандаша». Он потушил зажжённую сигарету, надавив ей на кожу её руки ниже локтя. Аннабелла захихикала и потёрла руку. Потом Джон произнёс: «А сейчас я притронусь к тебе зажжённой сигаретой». Он легко прикоснулся карандашом к другой руке актрисы, и та вскрикнула от боли. Когда она пришла в себя после гипноза, мы осмотрели её руки ниже локтя. Там, где он потушил о кожу сигарету, не было никакого следа, но там, где он прикоснулся к ней кончиком карандаша, была ярко-красная точка.

В общем, было над чем задуматься. Мне казалось, ничего удивительного в том, что на коже у Аннабеллы возник «ложный ожог», но вот то, что другая рука не пострадала от контакта с зажжённой сигаретой, объяснить было гораздо сложнее, и вызывало вопросы по поводу степени потенциальной невосприимчивости кожи к разного рода поражениям.

Я предложил Оливеру в тот же вечер пригласить гостей на вечеринку, на которой Джон мог бы продемонстрировать свои способности. Джону удалось заставить Рут Форд вспомнить себя в возрасте восьми лет, когда на её глазах чуть было не произошёл несчастный случай с одним пожилым чернокожим мужчиной на железной дороге в Фултоне, штат Кентукки. За тот вечер Джон несколько раз пытался попробовать свои силы на нас с Джейн, но упрямо твердил: «Вы мне сопротивляетесь». Хотя мы оба хотели получить опыт такого переживания (или, как считал сам Джон, думал, что хотели бы, но на самом деле его боялись), ни Джейн, ни я так его и не обрели. Джон говорил, что, если бы наше принятие мысли о гипнозе было бы полноценным, сеанс прошёл бы очень легко. Вполне возможно, он был прав. Мне в глубине души кажется, что гипноз — это какое-то сомнительное мероприятие, когда ты даёшь другому полную власть над самим собой. Так что наделённый душой и разумом организм непроизвольно противостоит потенциальной возможности такого захвата.

С пьесой «За закрытыми дверями» возникли небольшие проблемы. Джон хотел дать более точные указания на прошлую, земную жизнь героя пьесы Жозефа до попадания в ад. Он хотел заменить «метафизические» причины его поступков на политические, чтобы понятнее было американскому зрителю, который, как Джон считал, в своей массе не способен воспринять экзистенциалистскую суть произведения. Я был против внесения изменений в текст пьесы, но во время ряда встреч по вопросу «американизации» текста мне чётко дали понять, что я тут ничего не решаю. На одной из таких встреч отец Джона (его тогда в прессе называли «известным актёром Уолтером Хьюстоном»[424]) предложил разбить пьесу на два акта с антрактом. Хьюстон хотел как лучше, но получилось только хуже. Я возражал, утверждая, что в созданном Сартром аду не может быть перерывов, что введя антракт, мы потеряем поступательное движение, которое создавали в течение всего действия пьесы. Но мой совет утонул в звоне чокающихся стаканов с крепкими коктейлями и шумных советах, которые давали все кому не лень. Потом Джон решил — чтобы нью-йоркская публика поняла пьесу, её герой должен быть коллаборационистом. В общем, как только начали вносить изменения, они пошли нескончаемым и неостановимым потоком, усложняя понимание глубинного смысла пьесы. Сартр прослышал о происходящем и прислал мне из Парижа