Полное затмение - Лиз Ригби

Ломакс поднял бровь. Простое движение далось с трудом.

— Не обвиняйте себя, - сказал он, пытаясь выбраться из щели между креслом и столом. Конечности повиновались с трудом.

— В одном я уверен, - сонно проговорил Джеферсон. - Я знаю, что… - На секунду показалось, что Джеферсон провалился в сон, но затем юноша продолжил: - Я знаю, что я не виноват.

— Я ухожу, - сказал Ломакс.

Джеферсон не пошевелился.

— Спасибо, что выслушали. Больше мне некому рассказать о ней. Не знаю, почему я доверился именно вам. Может быть, потому, что вы нравились Гейл.

Ломакс замер. Он пытался размять затекшие ноги. Что Джеферсон имеет в виду?

Джеферсон зевал - Ломакс ждал.

— Ну да, она знала вас - совсем немного.

Ломакс оперся о стол, чтобы не упасть.

С закрытыми глазами Джеферсон продолжал:

— Она интересовалась астрономией. Космологией. Я приводил ее на лекции, и ей очень нравилось.

— Гейл ходила на мои лекции?

— Нуда.

Ломакс попытался вспомнить лекционный зал. Море лиц. На первой скамье симпатичные девушки с длинными, тщательно уложенными волосами, в футболках с металлическим отливом. Серьезные студенты - подальше, их одежда кажется неопрятной на фоне первых рядов. В конце лекции пятнадцать минут на вопросы - и много поднятых рук. Ломакс вспомнил маленького настойчивого студента, который всегда задавал тщательно продуманные вопросы. Вспомнил исполненного энтузиазма Джеферсона, рука все время поднята вверх.

"Еще один вопрос", - говорит Ломакс, и перед ним маячит лицо Джеферсона, рука юноши тянется все выше. Он так хочет, чтобы Ломакс выбрал именно его. Ломакс кивает, и Джеферсон задает свой вопрос.

Ломакс попытался вспомнить, кто сидел рядом с Джеферсоном. Девушка. Вроде бы стройная. Кажется, симпатичная. Память ~ упрямая, негибкая, беспомощная - не сохранила ее лица. Никаким усилием воли он не мог заставить память заполнить пустое место на скамье рядом с Джеферсоном.

Юноша уснул. Спокойное во сне лицо выглядело по-детски. Джеферсон лежал поперек кровати, ноги свесились.

Компьютер все еще гудел. Курсор мигал. Ломакс неохотно сел за стол и исправил ошибки. Затем вернулся к выводам и подправил слишком категоричные утверждения Джеферсона. В предпоследнем абзаце добавил ссылку на "Астрофизическое обозрение". Напечатал слово "Конец". Джеферсон всхрапнул во сне и перевернулся на бок. Ломакс вытащил дискету и выключил компьютер. Джеферсон так и не проснулся. Ломакс уже готов был выключить свет, когда заметил пакет с письмами. Вспомнил, что Френсис не велела брать их. Он пренебрег ее предупреждениями и вернулся за пакетом. Ломакс попытался закрыть дверь как можно тише, но среди ночи звук все равно вышел слишком громким. Интересно, разбудил ли он консьержа - у Хомера скорее всего чуткий сон. Ломакс подумал, что в то ноябрьское утро никого, даже консьержа, не разбудили выстрелы. Наверное, люди решили, что эти звуки им приснились.

Как обычно, прежде чем сесть в машину, он посмотрел на окна Гейл. Затем медленно поехал домой. Скоро взойдет солнце. Через несколько часов обвинение и защита будут решать судьбу Джулии.

***

Пес сонно крутил хвостом. Ломакс так устал, что просто поднялся наверх, стянул с себя одежду и повалился на кровать. Депьюти свернулся в ногах. Ломакс вспомнил о пакете с письмами. Он бросил его у лестницы. Встать и посмотреть, что лежит в пакете, Ломакс уже не мог. Тело болело словно побитое.

Он не стал задвигать шторы. Если долго смотреть в окно, временами в просветах между ветками, колышущимися от ночного ветерка, проглядывали особенно яркие звезды. Огромность Вселенной можно выразить уравнением, но охватить ее не под силу даже самому совершенному человеческому мозгу. Можно изучать ее, но понять не дано никому.

Листва снова закрыла звезды. Ожидая их появления, Ломакс не заметил, как заснул.

***

Через несколько часов Ломакс был уже в суде. Тело ломило от усталости. Высокие ступени, казалось, никогда не кончатся. В коридорах мимо него беспорядочно проносились люди. В комнате заседания выбирали присяжных. Ломакс не знал, что выборы присяжных тоже часть судебного заседания, и напряженно ждал, когда же закончится процедура. Вскоре он понял, что выборы займут несколько дней.

Когда в напряженные недели перед судом Ломакс воображал себе судью, тот представлялся ему почтенным и седовласым. По мнению Ломакса, судья должен был выглядеть немного похожим на Льюиса. Когда в начале заседания суд встал, чтобы приветствовать судью Олмстед и фигура в мантии появилась на подиуме, оказалось, что судья - женщина. Однако насчет седых волос Ломакс не ошибся.

Казалось, что защита и обвинение дирижируют странной ритуальной пляской - перед ними проходил парад лиц, имен и этнических групп. Сначала Ломакс не понимал, по каким причинам отводятся кандидатуры тех или иных присяжных. Затем он заметил, что Френсис выбирает молодых мужчин. Ломакс догадывался почему, и это ему не нравилось. Она отказывала также молодым женщинам, но выбирала женщин постарше, вернее, самых пожилых из тех, что предлагались в качестве присяжных. Мортон де Мария придерживался обратной тактики. Кроме того, он явно благоволил к кандидатам, выглядевшим попроще, - простым рабочим, "синим воротничкам".

Мужчины и женщины были похожи на кегли, а двое адвокатов все продолжали бросать шары. Некоторые кандидаты в присяжные радовались, когда их кандидатуры отклонялись, некоторые, напротив, выглядели разочарованно. Прочие вели себя так, словно провалили экзамен. Мужчина попытался изменить ответ на последний вопрос.

— Нет, - возразила судья. - Сейчас вы дадите ответ, которого мы ждем. Я не могу этого допустить.

— Но я совсем не то хотел сказать! Я просто ошибся!

— Вашу кандидатуру отклонили, - сказала судья. - Прошу вас, не задерживайте суд.

Голос судьи звучал строго, и мужчина подчинился, бросив напоследок тоскливый взгляд на Джулию. Она сидела рядом с Френсис и Куртом, спиной к публике. Джулия не шевелилась. Иногда Френсис что-то говорила ей. Ломакс не слышал ее ответов. Он подозревал, что Джулия просто не отвечала.

После обеда, когда в зал ввели следующую группу кандидатов, Ломакс закрыл глаза и ощутил странное чувство физической раздвоенности, обычно предшествующее засыпанию. Он открыл глаза. На мгновение ему показалось, что перед ним - обвиняемые. Затем он вспомнил, что суд состоится над Джулией, а этим мужчинам и женщинам предстоит решать ее судьбу.

В конце заседания, проходя мимо толпы репортеров, сгрудившихся вокруг защитников, Ломакс уловил знакомый запах - запах Гейл. Сила запаха заставила его вспомнить минувшую ночь. Ломакс снова ощутил скорбь Джеферсона, собственную растерянность и подавленную ярость. Он весь день вспоминал рассказ юноши. Невозможно поверить, но как забыть? Он решил никому не рассказывать о том, что узнал от Джеферсона. Даже Френсис.

Дома пес встретил его равнодушно. Депьюти даже никак не реагировал на белок, забравшихся под навес. Воздух был жарким и влажным. Ломакс надеялся, что именно из-за погоды Депьюти зевает, потягивается и движется так замедленно.

— Погуляем? - спросил Ломакс.

До заката оставалось еще несколько часов. Они могли бы взобраться на один из склонов - не важно, что солнце выжгло траву и осушило ручьи. Однако предложение не вызвало у Депьюти былого энтузиазма.

В почтовом ящике лежало письмо из обсерватории - Ломакса приглашали вернуться на работу в следующий после затмения понедельник. В качестве условия возвращения ему предлагали отказаться от обвинений против Берлинза.

— Можно подумать, я когда-нибудь высказывал эти чертовы обвинения, - заметил Ломакс позднее в телефонном разговоре с Джулией.

— Я рада, что твоя жизнь возвращается в прежнее русло, - ответила Джулия.

В ее голосе слышался оттенок грусти - Ломакс ощутил привычную легкую боль вверху живота.

— Все будет хорошо, - сказал он.

— Я уже не знаю, что такое хорошо.

Они заговорили о суде.

— Френсис считает, что выбор присяжных продлится до конца недели, - заметила Джулия.

— Значит, я могу не приходить.

— Конечно, не стоит.

— Все завершится через несколько недель.

— И что потом, Ломакс?

Он не мог видеть ее, но ясно представлял себе юное испуганное и бледное лицо Джулии.

— Потом тебя освободят. Все узнают, что ты не сделала ничего плохого. А затем мы поженимся.

Последние слова прозвучали неожиданно для самого Ломакса. Казалось, их произнес кто-то другой. Он уже думал о том, как и когда будет просить ее руки, но решил не тревожить Джулию до окончания суда. С другой стороны, он хотел, чтобы Джулия знала: что бы ни случилось, его чувства и вера в ее невиновность неизменны.

Последовало молчание. Если бы он мог видеть ее лицо!