Тайна Ирминсуля - Юлия Эфф

Владычицу за очередное чудо и, особенно, – за отсутствие грязных картин о прошлом: всё, что сгорело вместе с дневником, так и осталось памятью о прочитанных записях из чужой жизни.

В жизни Мариэль было два периода: до Люсиль и после неё. В первый она была дружна с бабушкой, обожаема членами семьи и слугами. Тринилия знала все секреты внучки, и они часто вдвоём шептались перед сном. Мариэль тайком прибегала полежать с бабушкой под тёплым покрывалом, а то и уснуть ненароком. Поддержку, которую бабушка пыталась дать после появления солнечной Люсиль, Мариэль отвергла, замкнувшись в себе и обидев этим. Но сегодня настал день, когда эту ошибку можно было исправить.

Умывшись, вернулась к Тринилии и застала её за согреванием травяного настоя. Утреннее чаепитие с бабушкой перед общим завтраком – что могло быть лучше? Конечно, время было далеко не утреннее, но какая разница? Мари с удовольствием примостилась в кресле за столиком, где стояли две приготовленные чашки с танцующим над ними паром.

– Пока не забыла, бабушка, скажи, как зовут сира, среднего роста, с проседью? Танцевал с супругой, у которой на платье, вот тут, был вышит цветок. Ещё у него на поясном гербе вилась необычная себристая полоска. Кажется, прибыл порталом из столицы… Он показался мне странным, и я его запомнила.

Цепкая память Тринилии выдала имя – сир Хэллар. Мари повторила имя, запоминая. В письме к Анри обязательно нужно будет написать об этом господине, без сомнения, хорошо знающим принца и того странного человека-тень.

Генеральная репетиция метаморфных способностей удалась на славу. Сначала пришлось выяснить отношения с Арманом, в результате которых он всё-таки вышел из себя, а потом жалел остаток бала, это читалось на его лице и в нервных ответах к матери. Знал бы он, что стоящий рядом мужчина неопределённой внешности еле сдерживается, чтобы не хлопнуть парня по плечу и не сказать: «Да прости ты эту заразу!» Находиться рядом с Арманом в чудой личине было… необыкновенно комфортно. В этом призналась себе Мариэль и успокоилась относительно своего плана на будущее.

Тогда, вернувшись и застав её в истерике, Ар всё понял. И потребовал забрать назад ментальный подарок.

– Ты хочешь повторить то, что было? – не отпуская подушку, словно щит, спросила она, боясь произнести слово.

И юноша, впавший в ступор от вопроса, с минуту смотрел сверху вниз на Мари, а потом процедил:

– Значит, и в этот раз всё было просчитано? Мы ходим по кругу? – напомнил о прошлом шантаже, и его кулаки машинально сжались. Стукнул по стене так, что Жанетта забарабанила в дверь, забеспокоилась, всё ли с госпожой в порядке. – Невероятно! Мариэль, ты неисправима! Ты готова пожертвовать даром, чтобы снова поиграть со мной?! Ну, отлично! Сделаем по-твоему!

И он отшвырнул подушку, сграбастал Мариэль, больно впился губами в сопротивляющиеся губы, потянул к кровати.

Пощёчина в некоторой степени привела в чувство, но яростность продолжала бесноваться в серых глазах и на поджатых губах.

Мари не знала, как опровергнуть и доказать невиновность: всё сказанное прежде относительно подарка было чистейшей правдой. Если не преимущество, то равные условия перед Лоуренсом повышали гарантии безопасности. Всё, что волновало её – его жизнь. Даже утренние планы подарить ему ментальный дар для того, чтобы сопротивляться магии очарования Люсиль, – даже это отошло на задний план после случая с принцем.

Мари молчала, и Арман презрительно смотрел на неё. Выждал время для оправданий, не получил их и бросил:

– Я найду другой способ вернуть тебе твою собственность. Удачи в Лапеше! – и пошёл к двери.

Она смотрела, как он уходит, и жгучая боль скрутила живот и лёгкие. Вот он снимает печать и открывает дверь, за которой хлопает глазами испуганная Жанетта.

– Стой, подожди! – она бросилась вперёд и закрыла собой выход. – Жанетта, у тебя есть нож, я знаю. Дай!

– Зачем, госпожа?

– Не придумывай, Мариэль, мы попрощались!

Одновременно сказали двое, но у обоих взыграло любопытство. Мари выхватила складной нож, один из нескольких вспомогательных инструментов, которые служанка носила на поясном кармане, закрыла дверь собой, не давая Арману выйти, и полоснула по ладони. Почему это сделала и откуда знала, что именно делать, поняла много позже: после Ирминсуля забытые знания только ждали подходящего момента, чтобы проявить себя.

– Я приношу клятву на крови и требую справедливого суда над моей честью! Клянусь, что не замышляла дурного во время передачи дара, и он отдан добровольно для поддержки сил.

Жанетта за дверью простонала, услышав, о чём идёт речь. Струйка крови от сжавшейся ладони потекла по поднятой руке к локтю. Арман смотрел и играл желваками: он всё ещё не верил.

– Клянусь также, что ни при каких обстоятельствах я не стану… – она подбирала слова, не зная, как сформуилировать клятву, а лёгкая усмешка и сощуренные глаза только сбивали с толку, – я не стану делать того, в чём меня только что обвинил сир Арман Вэн Гхариат Делоне, а именно – добиваться его внимания и поцелуев сомнительными средствами. Пока сам сир Арман Вэн Гхариат Делоне не изъявит желания и не подтвердит свою волю. Беру в свидетели Чёрного Некроманта. Энон-эрит!

Огонь в комнатных светильниках вскинулся. Рубиновая струйка на руке замедлила ход, поднялась в воздух, зашипела, превращаясь в серебристый пар. Опустилась на запястье, рядом с браслетами. На коже проступил рисунок древесных корней – символ Некроманта, и исчез.

«И всё-таки ты сумасшедшая!» – читалось в глазах юноши, чей гнев понемногу уступал место сожалению о срыве. Мари открыла дверь перед ним:

– Уходи, мы попрощались! – повторила его слова, и уголки её губ предательски дрогнули, опускаясь. – Ты всё услышал, но можешь не извиняться. Возможно, я бы тоже так подумала на твоём месте. Если бы не помнила слова о доверии.

Дверь в очередной раз закрылась перед носом Жанетты.

– Признаю, был не прав, – юноша придержал рукой дверь, – но какого шархала ты используешь тёмную клятву?

– Потому что ты снова отравил во мне свет, – призналась она, глядя на подушку, – как два года назад.

Она уже чувствовала, как её менялся свет, который не повредило даже чувство горестной потери после желанных прикосновений; в нём начинала клубиться тьма, оседая мутью на дне сосуда. К горлу подкатила тошнота: магия пыталась избавиться от отравы.

Мари метнулась к туалетной комнате, и там её вывернуло, едва успела склониться над чашей для омовения. А после стояла, пытаясь отдышаться и понять, закончилось ли всё или только начинается.

– Дай руки, – сказал рядом спокойный мужской голос, занося над чашей кувшин с водой. Юноша помог умыться, сам вытер лицо Мариэль, налил в кубок воды, протянул: – Выпей. В комнате все светильники погасли. Зачем нужно было сбрасывать резерв?

И правда, горела единственная свеча на столе, видимо, Арман сам зажёг её. Мари равнодушно промолчала, дошла