Анахрон. Книга вторая - Елена Хаецкая

— Он говорит, что ты плохо воспитала сына Сигизмунда. Где ты научилась столь дурным манерам? В твоем сыне доброе семя, но скверный уход не позволяет этому семени развиться в полной мере. Он говорит, что Сигизмунд — хороший отец. Он рад, что его дочь носит семя Сигизмунда.

— Ярополк, пойдем отсюда! — ледяным голосом произнесла Наталья.

— Погоди, Наталья!.. Сядь ты, — засуетился Сигизмунд.

Вамба с ленцой разглядывал Наталью своими водянистыми глазами. Потом вдруг встал и легким пружинящим шагом вышел из гостиной.

Аттила что-то шепнул Вике. Та хихикнула.

Ярополк, бросив на скатерть ложку с недоеденным супом, заревел и устремился к матери. Ни на кого не глядя, Наталья направилась в прихожую. Сигизмунд метнулся за ней.

— Да послушай ты наконец!..

— Нам не о чем говорить.

— Наталья!

— И чтоб… — Не закончив гневной тирады, Наталья вдруг побелела и завизжала.

Сигизмунд обернулся.

В дверях кухни в горделивой позе застыл Вамба. С его руки капала кровь. Глядя Наталье в глаза и ухмыляясь во весь рот, Вамба медленно наискось провел пятерней по физиономии, оставляя кровавые полосы.

Затем он принял другую позу, еще более спесивую. Поиграл мышцами. Небрежным хищным шагом двинулся по коридору. Зацепил Наталью плечом.

Наталья шарахнулась к Сигизмунду, вцепилась в его руку.

Вамба скрылся в «светелке».

— Это отморозки, да? — горячечно зашептала Наталья. — С кем ты связался? Они же тебя убьют… Может, тебе бежать? Бог с ней, с квартирой…

— Наталья, поверь: это очень приличные люди, — стараясь говорить как можно убедительнее, сказал Сигизмунд.

Из гостиной вышла Лантхильда. Выпятив живот, произнесла важно:

— Сигисмундс! Аттила зват — кусат конес!

— Какой конец кусать? — пробормотал Сигизмунд.

— Еда… фодинс… еда итан! Надо. Нуу…

* * *

Когда за Натальей захлопнулась дверь, Виктория высказалась прямо:

— Ну и говнюк же ты, Морж! И как она только решилась замуж за тебя выйти?

— А я ее обманул, — беспечно сказал Сигизмунд. — Я тогда хорошим прикидывался. — И быстро перевел разговор на другую тему: — Слушай, а что он кровью-то вымазался?

— Понравиться ей хотел. Показать, какой он крутой.

— Понравиться? Зачем? — поразился Сигизмунд. Ему как-то и в голову не приходило, что кто-нибудь захочет понравиться Наталье.

Вика фыркнула.

— Старый ты становишься. Для чего мужчина женщине понравиться хочет?

Глава девятнадцатая

Лето начиналось полувяло. Чтобы горожане не избаловались, Питер порадовал их в июне неделькой ноябрьских холодов.

Сигизмунд затеял мороку с перерегистрацией «Морены». Естественно, дело затянулось. Все ушли в отпуска, везде намекали, что надо бы дать на лапу. Давать было нечего.

Виктория все больше времени проводила у своих друзей «из соседней подворотни». Как-то Сигизмунд спросил ее, о чем они там так подолгу разговаривают.

— О готском языке, — ответила Вика.

— Что, они тоже?

Вика засмеялась. Пояснила: оттяг у людей такой.

— Неужто другого оттяга себе не нашли?

— Что, водку жрать или дебильные передачки по ящику глазеть?

Сигизмунд пожал плечами.

— Нет, просто выбор необычный. Почему именно готский?

— По двум причинам. Это они так объясняют. Во-первых, трудный. Во-вторых, бесполезный.

— Слушай, Вика. А что в этом готском такого, что можно неделями обсуждать? Я понимаю еще, часок-другой… Но НЕДЕЛЯМИ! Сколько ты там уже торчишь?

— Не знаю… Давно. Просто интересно. Они из-за одного диграфа ругались наверное месяц.

— Что такое диграф?

— Когда двумя буквами пишут один звук. Самое жуткое — я-то точно знаю, как этот диграф читается, а сказать не могу! — И вдруг доверительно пожаловалась: — Я так измучилась… Им ведь действительно интересно. А я их даже ни одному ругательству научить не могу. Сейчас начала уже чуть ли не под видом сказок им все это рассказывать: мол, «я так вижу»… А сама валамировы байки пересказываю. Они, по-моему, уже роман про своих готов пишут.

Сигизмунд насторожился.

— Ты, Виктория, аккуратней.

— Господи, Морж! Ты соображай, в каком мире мы живем! ЗДЕСЬ ВСЕМ НА ВСЕ НАСРАТЬ! — И почти плача добавила: — Вот встретила людей, которым не насрать!..

— Да я насчет Анахрона, — угрюмо пояснил Сигизмунд.

— Да чтоб он подавился, этот Анахрон! Чтоб он собственные кишки сожрал!

* * *

Из вандалов явно и тяжело страдал по дому Вавила. Мало того, что от своего народа оторван, так еще и из родни никого здесь не имел. Валамировичи хоть вместе, а Вавила — сам по себе.

Аська Сигизмунду жаловалась:

— Слушай, Морж, мне даже страшно, Вавилыч ведь места себе не находит. Я уж: «Вавилушка то, Вавилушка се», варенье для него переварила — нашла у себя окаменевшее с позапрошлого года, одного сахара туда вбухала — смерть! А он лыбится, но чувствую: труба. С игровиками связался, представляешь? Учит их викингами быть.

— Кем?

— Ну, викингами. Вавилыч ведь тоже не дурак, конспирацию понимает. Я ему все объяснила. И что такое конспирация, и что такое викинги. Набрал ватагу из сопляков, они мечи из лыж делают, представляешь? Улет! И Вавилычу тоже сделали. Из лыжи! Когда принесли, надо было рожу вавилину видеть. Морж, ты бы ему меч отдал, а? На хрена тебе вавилин меч?

— Для конспирации.

— Собирается в Каннельярви капище Вотана возводить. Дидис уже идола выстругал. Слушай, сколько народу, оказывается, на самом деле в Вотана верит! И на таком серьезе, я улетаю… Я одного не пойму, Морж: почему русские мальчики и девочки в Вотана верят? Хоть бы в Ярилу какого верили, а то… Кстати, помнишь того режа, ну, нового? Который с колесами тележными? Помнишь, ты ему смету распечатывал? Мы с ним точно в Иван-Город едем. Там Купала будет. Ночь Купалова, на зависть Нарве. Это нарочно, чтоб в Нарве все от зависти утопились. Вавилыч тоже едет. Поехали с нами, а?

— Не знаю, — задумчиво произнес Сигизмунд.

Вамба тоже тосковал. Недавно заработал денег на резьбе по дереву и положил десять тысяч под фотографию Аспида. Упрашивал, видать, чтоб вернул их домой.

— Да, Морж, хреновато. С Вавилычем по улицам хожу, а он к лошадям пристает. Увидит в парке и начинает с ней по-своему разговаривать. По морде треплет, гладит. Кормит. Я его в зоопарк водила. Обезьян показывала. Нас оттуда с милицией выгнали, потому что Вавилыч по клетке с наружной стороны забрался не хуже любой обезьяны… Это он, Морж, передо мной выпендривался. Мы оттуда в музей восковых фигур пошли. Что, зря мы в парке гуляли, верно? Погоди, у меня и фотография есть…

Аська порылась в карманах и извлекла довольно мятый «поляроидный» снимок: она, Аська, рыжеволосый Вавила и Джимми Крюгер. Вавила дурацки скалился.

— Сильно, — сказал Сигизмунд.

* * *

В эти дни, когда каждый был занят своим и в тусовке наступили разброд и шатания, Сигизмундом все чаще овладевало желание понять: какая же все-таки сила притянула всех этих людей друг к другу и в рекордно короткие сроки превратила их почти в родных?

Прав, конечно, старик Хэм: «человек один не может». Не может, и все. Поэтому и пытается создавать семью.

А семьи больше не существует. Выродилась как социальный институт. Не потому, что бабы испортились; просто не нужна сейчас в большом городе семья, чтобы выжить.

Вот и получается: вместо семьи — тусовка. И тусовщики уже как будто родственники тебе. Можешь с ними ссориться, да только куда ты от них денешься?

И все-таки всех сейчас охватила тоска, и разбрелись кто куда, один только Сигизмунд оставался неприкаянным и все думал, думал…

* * *

Близкое знакомство Федора с вандалами, которого так боялся Сигизмунд, произошло вполне буднично и не ознаменовалось никакими эксцессами. Ребята бойцу, в принципе, понравились. Федор им, кажется, тоже. Через неделю Федор потащил Вавилу в один спортивный зальчик. На следующий день докладывал Сигизмунду:

— Подготовочка у них так себе. Пошли мы с Вавилычем… есть одно такое местечко. Приходим в зал. Я тамошнему сенсэю говорю: мол, мужика привел — высший класс! Стиль «бешеный берсерк». Из Норвегии, говорю, мастер. Поставил сенсэй ученичков, младшеньких. Вавилыч быстро разоблачился и младшеньких повалял-пометелил. Сенсэй говорит: «Где же, говорит, бешеный берсерк? Развел банальный мордобой…» Вавилыч грудь выпятил, ревет чего-то — прямо Тарзан! Сенсэй напустил на него старшенького — хороший мальчик, крепенький, умненький. Начал он вокруг Вавилыча ходить. Вавилыч руками размахался, как мельница, но мальчика не достал и разъярился. В углу там маты свалены были — от школьных занятий остались. Вавилыч мат за угол схватил и над головой раскрутил. Вот тут-то и был им «бешеный берсерк» по всей программе! Потом мы ушли.