Халява - Виталий Держапольский

— Легко сказать! — усмехнулся я. — Амбиции моего, так называемого "коллеги" не имеют границ. Вы же были свидетелем его "чудачеств". Он же хочет ни много ни мало стать повелителем всея земли.

— Я же не такой крохобор как ты, — парировал Горчевский. — Перстень дает такие возможности… Грех ими не воспользоваться! Предлагаю объединить усилия… Я готов сотрудничать. Поделим все пополам… Либо продолжай расслабляться, как ты любишь, а я все устрою!

— Если твои планы не изменились, то я — пас! Не люблю напрягать ни в чем не повинных людей!

— Слизняк! — прошипел Вольдемар Робертович. — Я раздавлю тебя как жука! И мне плевать, разрушиться ли при этом весь мир! — Белки Горчевского налились кровью, а из ушей разве что дым не пошел. Он взмахнул руками со скрюченными, словно судорогой, пальцами, а затем сложил из них сложную фигуру. Кисти рук Великого магистра полыхнули сиреневым пламенем, а с кончиков указательных, выставленных вперед на манер пистолета, сорвался слепящий элекроразряд. Я даже глазом не успел моргнуть, как это, довольно-таки реальное подобие молнии, вонзилось в мою многострадальную грудь. К своему удивлению боли я не почувствовал: воздух вокруг моего неожиданно засветился сиреневым щитом, о который разбилась электродуга Горчевского. В тот же момент дверь в кабинет декана вылетела от мощного удара. В помещение ворвался Слава Петрушин, сжимающий в руках какой-то обугленный свиток. Следом за Петрушиным в кабинет ввалился взъерошенный Сидоренко, а после, неторопливо вошел невозмутимый Кузнецов. Я обрадовано перевел дух — моя группа поддержки не оплошала! После такого удара от меня осталась, наверное, лишь горсть пепла. А вот смог бы я восстановиться после этого — большой вопрос?!

— Вовремя! — выдохнул я. — Спасибо, Владимир Николаевич! — от всего сердца поблагодарил я старика.

— Зачем же вы так, Вольдемар Робертович? — укоризненно произнес генерал. — Сколько сил потратили впустую, да и нам такой редкий свиток защиты испортили. Не ожидал я этого от вас, не ожидал! — Кузнецов осуждающе покачал головой.

Горчевский затравленно огляделся, встряхивая обожженными руками. На покрасневших кончиках пальцев вздувались волдыри. Этот удар тоже дался ему не просто так.

— Мразь… шелупонь… — с придыханием твердил он. — Раздавлю!

— Да успокойся ты, дятел! — Меня тоже начало потряхивать — нервишки-то не железные. А от этого невменяемого можно было ожидать чего угодно. Ему явно наплевать на всех нас вместе взятых. Вон, как рожу перекосило! — Зубами потише скрипи, а до десен их сотрешь! Че так напрягся? Мы ж полюбовно все решить хотели…

— Вот и решайте! — взвизгнул Горчевский. Он резко вскочил на ноги, потрясая кулаками. Вдруг декан неожиданно покачнулся, глаза его закатились, а лицо побледнело. Несколько секунд он пытался удержаться на ногах, цепляясь ослабевшими пальцами за гладкую поверхность стола, а затем кулем рухнул на пол.

— Ну вот, удар хватил! — констатировал я, не испытывая к Горчевскому ни малейшего сожаления. — Дергаться нужно было меньше! Может, скорую ему вызвать?

— Не нужно, — произнес Ашур Соломонович. — Это не удар!

— А что же… — Я не договорил, потому что воочию увидел последствия плохого самочувствия Горчевского. Незыблемый на первый взгляд мир вокруг нас начал стремительно меняться: небольшой кабинет декана скачком увеличился в размерах; кресло во главе стола, возле которого лежал Горчевский, на глазах изумленных контрразведчиков превратилось в настоящее произведение искусства — золотой трон, украшенный драгоценными камнями. Стена кабинета, обшитые пластиковыми панелями под дерево, трансформировались в массивные каменные блоки. Покрытый линолеумом пол заблестел отшлифованным до зеркального блеска мрамором, и из него, словно грибы после дождя, полезли резные колонны. Под золотым троном пол вздыбился горбом, образуя пьедестал со ступенями.

— Елы-палы! — воскликнул я. — Кем он себя возомнил на этот раз? Ну, сейчас я ему покажу! — Я сосредоточился. Черт! Ничего не вышло — реальность менялась по плану Великого Магистра. Изменения коснулись не только окружающего интерьера: одежда моей "силовой поддержки" тоже менялась на глазах. Изменения не затронули лишь меня и Ашура Соломоновича. Поведение моих друзей-контрразведчиков тоже изменилось: они неподвижно застыли кто где стоял, их взгляды становились бессмысленно пустыми. Они — часть мира, и изменялись вместе с ним.

— Все ко мне, срочно! — истошно заорал я, надеясь, что в головах моих соратников осталось еще какое-то подобие разума. Через секунду они могут попросту меня не вспомнить. А то еще и прибьют… Неизвестно, что там поменял у них в головах Горчевский. Генерал, Слава и Сергей Валентинович кинулись ко мне, видимо они еще что-то помнили. Я коснулся их по очереди, удовлетворенно наблюдая, как они вновь оживают, выходят из под действия изменений окружающей реальности.

— Владимир Николаевич, вы в норме? — спросил я генерала.

— Да, Сережа, спасибо! — мотая головой, ответил Кузнецов. — Еще секунда… Тебе бы пришлось несладко!

— Я это понял! — произнес я, улыбнувшись. — Но второй раз этот прикол у Горчевского не получился.

— Зато получилось кое-что другое! — невозмутимо заметил Ашур Соломонович. — Таких глобальных и резких изменений инварианта я не помню. Он полностью выложился! — Азиат указал на неподвижное тело Великого Магистра.

— Я ничего не могу изменить, — признался я товарищам по несчастью. — Даже остановить эту волну не могу… Не знаю, почему?

— Я тебе ничем помочь не могу, — развел руками Ашур Соломонович. — Это только твое право… Ну и его тоже! — указал он на Магистра, из уголка рта которого на мраморный пол начала капать пена.

— Собери волю в кулак! — посоветовал генерал.

— Только не переусердствуй! — напомнил Асур. — Мир на грани… Если маятник раскачается, его уже никто не сможет остановить. Разве что сам Создатель. Но он предпочитает не вмешиваться…

— Вот дерьмо! — выругался я, безрезультатно пытаясь остановить волну изменений, вызванную Горчевским. Как лбом об стену — "фиг вам", как говаривал Шарик из Простоквашино. Не зная, что предпринять, я изо всех сил потянулся к перстню, в жалкой попытке хотя бы установить его местоположение. К моему изумлению артефакт отозвался на мой зов. Через секунду, пробив стекло большого стрельчатого окна, перстень влетел в тронный зал созданный волей Великого Магистра. Но в мои руки перстень не дался, он завис в воздухе на равном расстоянии между мной и лежащим деканом. Горчевский забился в судорогах, как умалишенный, а затем очнулся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});