Меншиков - Александр Соколов

Только новые трехлетние военные бедствия «выиграла» Швеция от союза с Англией. Английские дипломаты, «делающие шведскую политику», утешали Карла, рекомендовали ему не спешить с заключением мира с царем.

— В России растет возмущение, — старались уверить они шведского короля. — И к тому же между Россией и Турцией вот-вот должна вспыхнуть война.

Шведы роптали, но какое дело было Карлу до народа?.. Он готовился к тому, чтобы себя «прославить в веках».

…Нашелся, однако, человек, довольно искусный, чтобы убедить упрямого Карла в необходимости мира с Россией. Это был барон Герц, немец, долго служивший Голштинскому герцогу, а затем перешедший на службу к шведскому королю.

Проницательный, ловкий, вкрадчивый, хитрый делец, неистощимый в средствах к достижению задуманных целей, Герц «заслужил такое доверие короля, что стал по произволу управлять всем в Швеции, — доносил Петру Остерман. — Король, как государь войнолюбивый, сам мало имеет попечения о своих интересах и единственное удовольствие находит в том, чтобы каждый день с кем-нибудь драться, или, когда нет к тому удобного случая, верхом скакать. Герц, знал королевский нрав… создал ему вновь войско, для чего не только почти все ремесленники, но и из крестьян один из двух взят в солдаты. Этим Герц получил кредит у короля; но легко понять, — заключил Остерман, — в каком „кредите“ находится Герц у всего разоренного им народа!»

У шведского народа «кредит»? Мог ли ценить «сие обстоятельство» Герц — «человек умный, но при том чрезвычайно гордый и много о себе думающий», как характеризовали его русские дипломаты? «Не знаю, — доносил Остерман, — отыщется ли еще другой человек, в этом отношении ему подобный: Герц ищет одного — прославиться — и для достижения этой цели ни себя, ни трудов, ни имения своего не жалеет».

Герц вступил в переписку с лейб-медиком Петра — Арескиным. Переписка эта, конечно, не оставалась тайной для царя. Кроме того, Герц имел несколько свиданий с русскими резидентами; Петр, без сомнения, знал также и о содержании этих бесед.

Окончить тяжелую, разорительную войну, но не иначе как достигнув цели, для которой она была начата, то есть приобретя берега Финского залива и Балтийского моря, — этого желал Петр. И надежда на мир, казалось, начинала осуществляться. Выяснилось, что между Швецией и Россией не было непреодолимых разногласий. Для их разрешения уже съехались уполномоченные обеих сторон на Аландские острова, но… неожиданное, чрезвычайное происшествие заставило прервать переговоры о мире.

«Король шведский, — доносил ранее Остерман, русский уполномоченный на Аландском конгрессе, — по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит».

Случилось первое.

В декабре 1718 года Карл был убит, поражен в висок пулей под стеной осаждаемой им в это время норвежской крепости Фридрихсгал.

Наследника он не оставил.

«Всегда сыщется голова, которой придется впору шведская корона, — полагал он при жизни. — Довольно с меня держать в повиновении народ, пока я жив. — говорил он, — могу ли я надеяться, что он будет мне послушен и после моей смерти».

Сейм избрал королевой сестру Карла, герцогиню Гессен-Кассельскую Ульрику-Элеонору.

«Какую позицию в вопросе о мире займет новое шведское правительство?» — ломали головы русские дипломаты. Тем более что вслед за известием о перемене правления депеша из Стокгольма извещала о казни барона Герца, казни почти без суда, якобы для успокоения всеобщей ненависти к нему. Правда, сообщая в свою очередь о казни Герца, шведские дипломаты старательно оговаривались, что королева не хочет, чтобы этот акт был истолкован как вызов или угроза по адресу кого-либо. Но независимо от желания королевы этот акт именно так и выглядел. Ведь Герц же старался сблизиться и в непродолжительном времени заключить мир с Россией…

Сам Петр не мог думать об этом. Он был повержен в невыразимом горе. Как раз в это время умер его единственный сын — «Петрушенька-шишечка», «свет очей», «радость жизни», наследник престола российского.

Государь заперся в своей спальне, не хотел никого видеть, отказывался от пищи.

«Отсек изменника Алексея, яко гангренный уд, горячо надеялся, что начатое дело будет передано в надежные руки, не будет наследником уничтожено. Уж этот-то сын был бы воспитан не в тех понятиях, как его выродок брат. Не-ет, не в таких!.. И вот… умер!..»

А вблизи своих — жены, дочерей — еще тяжелее. Жуткое, страшнее самого страшного, оцепенение Катеринушки лишает его остатка жизненных сил. Пусть бы плакала она, причитала, в чем-нибудь упрекала его!.. А она, убитая горем, словно окаменела…

Нет сыновей!

Нет ли?

И в груди у Петра, вытесняя горчайшую покорность судьбе, начинает подниматься, все ширясь, волна бурного, злого протеста.

Как нет сыновей?! А сколько выращено преданных, славных птенцов! Они что, чужие?.. Откуда только он их не выискивал! Набирал из свинопасов, из корабельных юнг и сидельцев, из торговых и дворовых людей — не разбирал ни веры, ни рода, ни звания. Неустанно, бережно подбирал и любовно растил до конца преданных, честных и сметливых российских сынов! И набрал, и оперил, и вырастил! И глубоко понимают они новое дело и вершат его со всем тщанием и любовью, смело, напористо, в меру своих сил и способностей.

Дожил он и до славных фельдмаршалов, полководцев — своих!

«Кому бразды передать?.. Есть кому! Есть сыны, что будут неослабно заботиться о величии, пользе Отечества до последнего своего издыхание. Есть!..

Но и многое еще нужно через колено ломать! Хватило бы сил. Ведь зверем считают и так! — И Петр хрустел пальцами, дергал головой, и напружившаяся, жилистая шея его змееобразно двигалась в будто жавшем воротнике. — Да, кто поперек дороги стоял, к тому жалости не было. Так!.. Ну, да и меня не много жалели!.. Знаю, как ненавидят! Бородачи небось до смерти рады: умер сын — бог наказал, считают, поди, за „безвинную смерть“ старшего-выродка!..»

А в мозгу неотступно сверлило:

«Ладно, все это так… Но дальше-то, дальше-то что?»

И… странно — отчаяние начинает укреплять его. Он начинает тверже, смелее, решительнее шагать. Злобный укор кому-то за все. что он вынес. как бы начинает вливать в него новые силы, наполнять все его существо какой-то особенной, стойкой решимостью — идти до конца!

В дверь спальни стучались.

— Отопри, государь! К тебе пришел сенат! Дело не терпит отсрочки! — взывал Яков Федорович Долгорукий. — Россия не может по причине горести государя видеть дела остановленными, — выговаривал за дверью этот непреклонный старик. — Начни снова заниматься делами или дай России другого царя!..

— Какого царя?! — рявкнул Петр, рванув дверь. — Что случилось?

И сенаторы, отпрянув от порога, глянув в очи Петра, в которых как в зеркале отражалась судорожно-напряженная воля, поняли сразу:

«Государь взял себя в руки. Теперь… Все как надо пойдет. Только… строже. Поблажек не жди».

Петр понимал, что донельзя напрягает народные силы, однако «раздумье не должно, — как он говорил, — замедлить ход государственных дел». И поэтому, никого не щадя, всего менее себя, он настойчиво и упорно продолжал идти прежним путем к своей цели, видя в ней благо для отечества своего.

Однажды, крейсируя со своей эскадрой между Гельсингфорсом и Аландскими островами, он в темную ночь был застигнут жестоким штормом. Ориентировка была утеряна окончательно. Где берег?.. Отчаяние начало овладевать экипажем ведущего судна. Тогда Петр с несколькими матросами бросился в шлюпку и. не слушая офицеров, на коленях умоливших его не подвергать себя смертельной опасности, сам взялся за руль. В кромешной тьме долго билась утлая шлюпка, борясь с разбушевавшейся грозной стихией. Дошло до того, что выбившиеся из сил матросы уже было опустили руки, но Петр встряхнул гребцов грозным окриком:

— Чего боитесь?! Царя везете!..

Он благополучно провел шлюпку до берега, развел огонь, чтобы показать путь эскадре, согрел горячим сбитнем полумертвых гребцов, а сам, весь мокрый, лег и, накрывшись парусиной, заснул у костра.

— Не отражается ли в этом эпизоде, — говорили о Петре, — вся его бурная деятельность?

— И в политике, — замечали русские дипломаты, — он зачастую поступал как на море.

15

Петербург отстраивался не по дням, а по часам. Иностранцев уже поражала своей красотой Невская першпектива — длинная, широкая аллея, вымощенная камнем, с веселыми рощицами и опрятными лужайками по сторонам. Работали першпективу пленные шведы, они же и чистили ее ежедневно, а каждую субботу производили генеральную уборку. За чистотой на Невской строго следил сам генерал-губернатор.

Заканчивалось строительство Литовского канала — от реки в селе Лигове к бассейнам, что были сооружены на Бассейновой улице. Отыскались великие умельцы водопроводчики. Сметливые мастера отбирали длинные, прямослойные сосновые бревна, высверливали их, потом выжигали. Получались отличные деревянные трубы. Вершина одной такой трубы вставлялась в комель другой, а в местах стыка для прочности мастера скрепляли эти трубы железными Обручами. Так был проложен надежный водопровод, по которому из водоемов Бассейной вода подавалась прямиком в Летний сад. Для напора воды у Летнего сада на реке Безымянный Ерик были воздвигнуты три водонапорные башни. И водопровод начал действовать.[59]