Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир

Кинта (так в Аргентине называется вилла) с небольшим двориком размещалась в пригородной зоне на участке примерно в четыре сотки. Дом был одноэтажный с мезонином, с крышей из красной черепицы. В доме были гостиная с камином, большая прихожая, где раздвижной ширмой отгорожена ниша с двумя кушетками для охранников, еще две спальни, кухня, вторая ванная с туалетом. Из прихожей в верхние помещения вела мраморная лестница. Наверху в мезонине имелись две небольшие изолированные комнаты. Вход туда для нас строго запрещен: там были служебные помещения охраны, размещались рация и аппаратура подслушивания. Дом был отделен от шоссе эвкалиптами и окружен живой непроходимой изгородью. Небольшой дворик представлял собой лужайку, поросшую травой. Во дворе имелся большой, добротно сделанный из кирпича мангал для приготовления асадо.

Участок был угловым, метрах в двухстах от шоссе, по которому проходили автобусы дальнего следования. К дому примыкал соседний участок, где стоял точно такой же дом. Круглосуточно дежурил наряд, состоявший из четырех сотрудников СИДЭ, вооруженных пистолетами. Через каждый час дежурные выходили в эфир с докладом о состоянии дел на объекте. Если кто-то должен был приехать, то охрана заранее оповещалась об этом по рации. Каждую неделю наряд сменялся. Контроль за всеми нашими передвижениями на кинте осуществлялся круглосуточно. Соседям меня выдавали за ученого из ГДР с семьей, попросившего политического убежища. На руках у нас было двое детей, поэтому предпринять что-либо в смысле побега в подобной обстановке было просто немыслимо. Поэтому оставалось только запастись терпением и ждать. Во дворе, как правило, на стуле или на бревне сидел охранник. Мы с детьми в это время могли совершать прогулки по периметру двора. С прежней квартиры нам доставили коляску, купленную еще в Швейцарии, и ребенок, которому было к тому времени уже одиннадцать месяцев, учился ходить, держась за коляску. Во время прогулок мы вполголоса могли обсуждать наши проблемы, но так, чтобы движение губ не просматривалось со стороны дома. Было решено, что у нас нет иного выхода, как дожидаться дальнейшего развития событий, результатов расследования нашей деятельности в стране. Ведь не все же время нами будет заниматься ЦРУ. Придут еще, очевидно, и местные следователи. Неизвестно еще, как в дальнейшем с нами поступят: в случае суда нам могут предъявить лишь одну улику — незаконное использование аргентинских документов, да еще кое-что не слишком, на наш взгляд, значительное. Могут, конечно, также без всякого суда поселить нас где-нибудь в отдаленной провинции под надзором. Есть в этой стране места, откуда выбраться не так просто. О таком варианте поговаривали охранники, которые слышали разговоры своего начальства.

В день моего прибытия на кинту там дежурила смена во главе с моим старым знакомым. Мигелем. Остальные трое— Качо, Хорхе и Тинго— молодые парни не старше двадцати пяти лет. Один из них, Тинго, индеец: смуглый, с косым разрезом глаз, с черными как смоль прямыми волосами. Качо — добродушный толстяк с вислыми пшеничными усами. Хорхе — высокий, бледнолицый, рыхловатый парень.

Потом начальство уехало и мы остались с охранниками. Был теплый вечер, по шоссе изредка проносились автобусы дальнего следования. Мигель, наблюдавший за мной, добродушно посмеивался:

— Небось укатил бы от нас на одном из этих автобусов, э-э? Если бы смог, конечно.

— Может, когда-нибудь и укачу, — поддержал в шутку. — Только не сегодня. И даже не завтра.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, — сказал Мигель, наклонившись ко мне.

Наступали сумерки. Мы сидели во дворе на толстых чурбаках. Остальные суетились на кухне, готовя ужин.

— Судить тебя вряд ли будут. Но если все же предадут суду, у тебя будет возможность иметь адвоката. Требуй для себя адвоката Доминго Р. — И он назвал имя известного адвоката, который специализировался на делах «левых». — А вообще-то я думаю, что ты для американцев представляешь куда больший интерес, чем для нас. Да и вообще вы их находка, не наша. Они вроде бы собираются вас забрать к себе в Штаты.

— Почему ты так думаешь?

— Я слышал разговор Густаво с одним нашим шефом, которого ты не знаешь. Да и с политической точки зрения процесс этот нам абсолютно ни к чему. Нет никаких улик против вас.

Уже стемнело, и нас позвали к ужину. В тот вечер готовили сами охранники. Итак, первый ужин в кругу семьи после разлуки. В гостиной был накрыт стол, за который мы сели вместе с охранниками. Из кухни торжественно выплыл Качо. На его усатом, круглом, румяном лице сияла улыбка до ушей. Он гордо водрузил на стол огромное блюдо с картофельным салатом под майонезом. Во все блюдо красными помидорами были выложены серп и молот. Охранники в это время добродушно перемигивались. Мигель в шутку сказал, что с американцами ведутся переговоры о том, чтобы меня оставили в СИДЭ в качестве советника по разведке, вопрос только в том, какую мне установить зарплату. Подали пучеро-де-гальина.[43] Это немудреное аргентинское блюдо, не требующее особых знаний кулинарии: варится курица, капуста большими кусками, тыква, картофель, несколько луковиц, разные специи. Подается все это в курином бульоне. Затем последовал чурраско[44] с зеленым салатом. На десерт подали цитрусовые, черный кофе и молоко для детей.

После трапезы последовала «собремеса» — времяпровождение за столом, обычно занятое досужей болтовней, как правило, о футболе и политике.

Наутро после завтрака приехали два сотрудника ЦРУ, женщина и мужчина. Женщину звали Дора, «Веста» мне о ней говорила. Мужчина представился Каем. Дора уже бывала на кинте раньше и имела одну беседу с «Вестой», но дело, как я понял, у них не очень продвигалось. Дора была высокой, худой, типично американского типа женщиной средних лет. Она носила круглые очки в металлической оправе, в которых походила на строгую учительницу.

Кай, тот был еще выше, худой, сутуловатый, бледнолицый, в очках, говорил неторопливо, негромким голосом. Оба, как мы после убедились, были профессионалами высокого класса. Оба по-русски говорили без акцента. Густаво, который их привез, отозвав меня в сторонку, сказал, что от этого мистера Кая, только что прибывшего из Вашингтона, будет зависеть решение нашей судьбы. Здесь он впервые сказал мне, что для всех нас было бы лучше, если бы мы перебрались в Штаты. По-видимому, надо будет к этому стремиться, так как продолжать здесь оставаться небезопасно, ибо кое-кому из местных мы уж очень не нравимся. Он также убедительно просил меня говорить с мистером Каем только по-русски.

Мы прошли в небольшую светлую комнату на первом этаже. Кай поставил на стол портативный магнитофон, сел напротив меня за стол, и мы приступили к работе. Дора с «Вестой» в это время расположились за столом в гостиной. Дети играли во дворе под присмотром охранников.

Работа велась практически в том же плане, что и с Пепе, только более углубленно. Допросы основывались на анализе отчетов, составленных Пепе, а также на анализе записей, найденных в моих записных книжках. Детальной расшифровке была подвергнута каждая запись, каждая закорючка, проверены десятки адресов. Кай пытался прежде всего выявить связи. Допросы, как правило, проводились с утра до обеда, после чего Кай и Дора уезжали, для того чтобы обобщить и сопоставить полученные материалы, подобрать по ним вопросы, провести через СИДЭ проверки. На следующее утро все начиналось сначала. И так изо дня в день, за исключением субботы и воскресенья.

По истечении первой недели нашего совместного пребывания на кинте Качо, охранник с пушистыми усами, густой кудрявой русой шевелюрой, перед тем как уйти (его смена, продолжавшаяся целых две недели, наконец закончилась), сказал мне на прощанье:

— По жене соскучился прямо жуть как. А вам я завидую. Я бы в такой ситуации не смог бы.

— Чего не смог?

— Ну… сами знаете. Мы как последние идиоты сидим, подслушиваем вас, километры пленки тратим, а кроме скрипа пружин вашей кровати, ничего не слышим.