Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918 - Мария Романова

Моя дорогая бабушка, королева Греции, встретила меня в тот день особенно ласково. После легкого обеда принцесса Елена отвела меня в мои комнаты. Мадемуазель Элен вытащила из коробки серое атласное платье, серую кружевную шляпу, остальные части моего свадебного наряда и помогла мне одеться. Когда я была готова, вошел князь Иоанн с иконой и благословил меня. В этом он заменил мне отца, чье отсутствие я чувствовала очень остро. Со слезами на глазах бабушка тоже благословила меня. Затем, держа под руку князя Иоанна, я пошла в собственную часовню дворца, где меня ожидал Путятин.

Там было всего несколько гостей, все очень серьезные. Во время службы мы невольно прислушивались к звукам снаружи, словно ждали чего. Неизвестный нам план Корнилова ни к чему не привел; занавес уже упал.

После церемонии было чаепитие, мы даже выпили шампанского, редкого в те дни. Друзьям удалось достать для меня и моего мужа еще одно разрешение повидать отца; мы почти сразу же поехали в Царское Село. Отец с семьей был все еще в это время под арестом, но, несмотря на солдат, стоявших в карауле у ворот, в доме царило праздничное настроение. Ворота были открыты, чтобы дать нам проехать прямо к входу. Моя мачеха и девочки были в светлых платьях, Володя жестикулировал и кричал, а мой отец лучился счастьем. О, какой трогательной мне показалась эта радость, особенно в такое время! И тем не менее, как кровоточило мое сердце, чувствуя, что могло в любой момент случиться с отцом и всеми, кто носил его фамилию.

Конечно, речь не могла идти о свадебном путешествии. В тот же вечер мы возвратились на Невский проспект и поселились на некоторое время в моих обычных покоях. У нас больше не было денег, чтобы содержать это огромное здание. Генерал Лайминг получил различные предложения и уже вел переговоры с покупателями. Как только продажа состоится, нам придется искать новый дом.

А тем временем мы начали жить нашей собственной маленькой счастливой жизнью – так сказать, погрузившись в нее, и ней не было места печалям и тревогам, которые окружали нас. Мой отец уже был отпущен из-под ареста; мы часто ездили в Царское Село, иногда навещали друзей в городе и изредка смотрели какую-нибудь пьесу.

Большевистского переворота ожидали в любой момент. Насколько я могла понять, все были готовы приветствовать его, никто больше не верил во Временное правительство. Керенский стал одиозной фигурой из-за своих бесконечных речей, своего стремления к пышности, склонности к псевдорадикальности, из-за свойственной ему фальши. К тому же никому не приходило в голову, что большевики могут удержать бразды правления больше двух-трех месяцев. Считалось, что их власть вызовет мощную реакцию, а после этого самое худшее, что могло случиться, это диктатура.

Введенные в заблуждение мечтами, не имея ни малейшего представления о том, что нас ожидает, мы даже и не думали о том, чтобы уехать из России. Да и как это было возможно? На Западном фронте все еще шла война. Мы и представить себе не могли, что можем покинуть свою страну в такое время. Мы невольно по-прежнему не отделяли своей судьбы от ее. И разве император не отказался покинуть Россию в начале революции, хотя у него еще была возможность это сделать?

Крайне левые радикалы становились все сильнее и энергичнее. Говорили, что как только они придут к власти, то начнут осуществлять свою программу и национализировать частную собственность. Очевидно, начали бы с нас. Но даже если они и конфискуют все деньги в банках, у нас все же останутся наши драгоценности. Мои находились в Государственном банке в Москве. Я думала, что разумнее будет забрать их оттуда, пока не стало слишком поздно, что надежнее будет спрятать их дома. Поэтому мы решили поехать в Москву, взять драгоценности из банка и повидать тетю Эллу, которая еще не была знакома с моим мужем. Взяв с собой совсем немного вещей, мы уехали в конце октября. В Москве мы остановились в доме Юсуповых рядом с Николаевским вокзалом.

В первые два или три дня мы не пошли в банк, а оставались дома с тетей или наносили визиты родителям моего мужа, которые тоже остановились в Москве у друзей.

Город казался спокойным. Наконец, 30 октября мы решили пойти в банк за драгоценностями, рано встали и отправились туда.

Открывая для нас ворота, старый дворник сказал: «В городе что-то не то. Сдается мне, что сегодня большевики что-то затевают. Может быть, вам не следует выходить; в наше время лучше быть осторожными».

Он был прав; в городском воздухе было что-то совершенно необычное. То особое ощущение неотвратимости хаоса, приобретенное с начала революции, овладело нами. Когда мы шли, мое сердце болезненно сжималось.

Но улицы были по-прежнему пустынны. Мы взяли первого попавшегося извозчика и поехали к центру города. Сначала нам попадались небольшие группки, а затем и толпы вооруженных солдат. Их лица выражали то же глупое возбуждение, которое я замечала раньше.

Когда мы повернули на Тверскую, нас остановил солдатский пикет, преградивший нам путь винтовками. Мы поехали в объезд. Тогда где-то далеко мы услышали быстро следовавшие один за другим выстрелы, похожие на барабанную дробь. Люди побежали по улице, и снова мы увидели солдат, которые собирались группами и бежали. На углу боковой улочки, на которой был расположен банк, мы отпустили извозчика, предпочтя идти пешком. Извозчик, стегнув лошадь, пустил ее в галоп и быстро исчез из поля зрения.

Какие-то люди несли пустые носилки. У моих ног лежал, неловко раскинувшись, человек в темном поношенном пальто: его голова и плечи лежали на тротуаре, а тело на проезжей части улицы. Но я еще не совсем понимала, что все это значит.

Внезапно в конце боковой улицы, которая вела на Тверскую, раздался залп невидимых ружей. Мы с Путятиным даже не обменялись взглядами, а поспешили к банку. Дверь была заперта на замок и на засов. В полной растерянности мы остановились и посмотрели друг на друга. Что теперь?

Напряжение на улице быстро нарастало. Звуки выстрелов, иногда далекие, иногда совсем близкие, почти не прекращалась. Все извозчики, естественно, исчезли; и нам сейчас в любом случае было бы невозможно проехать через город. Куда же двигаться?

Путятин совсем не знал Москву. Я почти все забыла за годы своего отсутствия. И все же мы не могли оставаться здесь; стрельба становилась все слышнее; нам надо было куда-то идти.

В нашу улочку хлынула небольшая толпа людей с Тверской, будто спасаясь от погони. Их непрерывный стремительный бег увлек нас за собой. Путятин, боясь, что мы можем потерять друг друга, крепко схватил меня под руку Мы бежали вместе с толпой, которая толкала и тащила нас на улицу, параллельную Тверской.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});