Народное дело. Распространение обществ трезвости - Николай Добролюбов

1859 года, марта 15-го дня, мы нижеподписавшиеся, избранные от мира старшины, рядовые крестьяне и дворовые села П – ва с деревнями Кр – ною и Пог – вою, быв на мирской сходке, по случаю возвышения содержателем волховского питейного откупа на хлебное вино цен, что мы для себя и семейств своих почитаем разорительным, во избежание чего, и для распространения в нас и детях наших доброй нравственности, и чтобы мы были исправными во всех своих обязанностях, сделали между себя сию добровольную подписку, которою сим обязуемся: вино отныне впредь в питейных домах не пить и на вынос в свои дома, кроме каких-либо необходимых случаев, не покупать, зачем обязуемся друг за другом смотреть и о нарушителях сего, чрез выбранных нами старшин, доносить вотчинному начальству для поступления с таковыми как с вредными для нашего общества, а именно: ослушников штрафовать в пользу приходской нашей церкви 10 руб. сер. за каждое взятое ведро и 5 руб. сер., если кто выпьет в питейном доме, а при безденежье наказывать розгами, согласно общему приговору старшин; в случае же, если откроется какая надобность купить вина, то испросить всякий раз на то разрешение избранных нами старшин и брать в количестве, ими дозволенном; разрешение одного старшины не есть действительное; необходимо общее дозволение всех старшин в присутствии вотчинной конторы, где имеется книга для записывания всякого приговора старшин. Старшина, имеющий надобность купить вино, обязан испросить разрешение мира и брать в количестве, определяемом мирским приговором. Все эти признанные нами условия для утверждения меж нами доброй нравственности обязательны и для всех посторонних, живущих в нашем селе. Подлинная подписана всеми крестьянами, бывшими на сходке.

При чтении этого приговора нетрудно видеть, как фразы в нем перемешаны с делом, добрая нравственность приплетена к дороговизне и пр. Но сущность дела остается та же: крестьяне отказываются покупать хлебное вино… Какая бы ни была причина этого, факт имеет важное значение в том отношении, что доказывает способность парода к противодействию незаконным притеснениям и к единодушию в действиях. Приятнее, конечно, было бы, если бы мужики наши побуждены были к отречению от водки не внешним обстоятельством – бессовестностью откупа, а внутренним, нравственным сознанием. Но внезапные нравственные перерождения бывают только в раздирательных романах, и от русского мужика, живущего в действительности, а не в мечте, неестественно было бы требовать такой нелепости. Ни с того ни с сего не мог он вдруг переменить свои наклонности. А тут дело происходило очень просто: мужик любил выпить, но не до такой крайней степени, как уверяли многие; прежде он покупал вино потому, что хотя оно и было дорогонько, но все еще можно было выносить; а тут вдруг поднялась цена до того безобразная, что мужик махнул рукой да и сказал себе: «Нет, лучше не стану пить; дорога больно, окаянная». Сказал да и сделал – не стал пить; потому что он – не то что мы, образованные господа, – не станет тратить слов по-пустому.

Мы убеждены, что газетные известия не сообщили и четвертой доли всего числа обществ трезвости, образовавшихся у крестьян. Но и по тому, что обнародовано, можно насчитать уже сотни тысяч крестьян, отказавшихся от водки. У нас очень плохо следят за судьбою этих обществ и большею частию, известивши об их образовании, не заботятся более о сообщении известий, как исполняются зароки, данные крестьянами. Поэтому только о западных губерниях мы имеем сведения, продолжающиеся спустя уже довольно значительное время после первых проявлений трезвости. В великорусских губерниях почти все известия относятся только к первому образованию обществ, почему и до сих пор еще нередко можно услышать в обществе мнение, что все это движение непродолжительно и непрочно. Разумеется, оно и не должно быть слишком продолжительно; этого даже и желать не нужно: будучи порождено дикими отношениями откупа к народу, оно должно прекратиться вместе с уничтожением этих отношений. И сами крестьяне не дают вечных зароков: большею частию уговариваются не пить в течение года, а в некоторых местах – до осени, до весны, иные – на неопределенное время. Мы считаем нелишним представить здесь подробный перечень всех местностей, о которых мы нашли в газетных известиях, что в них распространяется трезвость.

Началось движение в пользу трезвости в Ковенской губернии и оттуда разошлось по Виленской и Гродненской. Вскоре потом одновременно обнаружилось движение в пользу трезвости в Поволжье и в центральных замосковных губерниях. Вслед за известиями о трезвости в Зарайском уезде, Рязанской губернии, получены были сведения о распространении трезвости в губерниях: Тульской, Владимирской, Московской, Орловской и Калужской. С другой стороны, трезвость, принявшаяся в Балашовском уезде, Саратовской губернии, распространилась вверх по Волге, в разных местностях Самарской, Рязанской, Нижегородской, Костромской, Ярославской и Тверской губерний. Несколько позже получены известия об образовании обществ трезвости в четвертом краю России, в губерниях Харьковской, Курской, Воронежской. Таким образом, в настоящее время трезвость завладела многими пунктами, и можно думать, что ее распространение пойдет теперь еще быстрее, чем шло до сих пор (предполагая, разумеется, что она не встретит каких-нибудь особенных препятствий).

О трех западных губерниях, показавших первый пример трезвости, есть сведения довольно положительные. В феврале месяце писали из Ковно в «Slowie»: «Едва лишь несколько месяцев прошло с тех пор, как перестали употреблять водку, а благие плоды этой счастливой перемены в народе уже чувствуются самым осязательным образом: цена жизненных продовольствии понизилась значительно, нищенство стало гораздо меньше, казенные повинности уплачиваются исправнее, население нашей губернии находится в самом вожделенном здоровье. Замечательно, что в течение этого времени у нас не появилось ни одной общей болезни, которая прежде бывала обыкновенного гостьею нашею в эту пору года, особенно при такой беспрестанно меняющейся, туманной, сырой погоде, какая стоит у нас» («Московские ведомости», № 42). Из этого известия, не представляющего определенных фактов, а говорящего общими местами, видно, однако же, что обет трезвости строго был соблюдаем. Более положительные сведения представлены в письме г. Рудзского («Указатель политико-экономический», № 8, 22 февраля), который рассказывает о том, какую борьбу и как твердо выдерживают крестьяне. Между прочим, очень характеристичен анекдот, рассказанный им об одном помещике Поневежского уезда. Помещик этот, переставший получать от корчмы последние гроши своих крестьян, вздумал зазвать к себе ксендза, успел как-то напоить его и пьяного вывел перед толпу, которую увещевал образумиться, представляя ей несостоятельность убеждений человека, склонившего их дать обет воздержания. «Надо отдать справедливость общественному мнению, – прибавляет г. Рудзский, – оно заклеймило бесчестием имя человека, так грязно посягнувшего на общее благо».

О стараниях самого откупа соблазнить крестьян нечего и говорить. В половине февраля писали, что откупщики в Виленской губернии ставили сначала восемь грошей за кварту вина вместо прежних четырнадцати; потом вино подешевело в шесть раз; наконец – перед корчмами выставляли иногда даже даровое вино… Ничто не помогало («Русский дневник», № 35). В конце того же месяца сообщались вот какие сведения из Жмуди:

В местечках в ярмарочное время расходилось, бывало, ведер до 40 водки, а теперь выходит ее едва несколько гарнцев (штофов). В уездном нашем городе (корреспондент не говорит – в каком) еженедельный расход водки доходил средним числом до 30 ведер; со времени же появления трезвости (кроме отпускаемого на войска, да еще кроме того, что потребляет люд разных вер) количество его уменьшилось до одной третьей доли. На больших дорогах около Ковно расход этого напитка тоже уменьшился, даже более, чем на две трети против прежнего; но и то, что потребляется, идет на прохожих солдат, на проезжающих обитателей Царства Польского, на пруссаков и т. д. («Московские ведомости», 3 марта, № 53).

В этом письме есть положительное свидетельство и о том, что на Жмуди, в течение четырех месяцев, трезвость нигде не была нарушена, – то есть целым обществом, частные же нарушения всегда наказывались общественным мнением. В письме г. Рудзского есть, между прочим, рассказ о том, как в одном местечке наказывали согрешившего крестьянина.

В м. Лукниках, Шавельского уезда, один государственный крестьянин, несмотря на произнесенный им обет, напился пьян; узнав об этом, все село подхватило изменника, невольника привычки, ему приклеили к спине вывеску: «пьяница» и, с барабаном впереди, обвели два раза кругом села. Не знаю, исправился ли опозоренный крестьянин, но дело в том, что этот случай наверно удержит других и, главное, служит доказательством прочности общего увлечения.