Пушкин в жизни - Викентий Вересаев

Зимой 1826 -- 1827, по переезде в наш дом в Чернышевском переулке, я решился, по тогдашней моде, поднести Пушкину, вслед за прочими членами семейства, и мой альбом, недавно подаренный мне. То была небольшая книжка в 32-ю долю листа, в красном сафьяновом переплете; я просил Пушкина написать мне стихи. Дня три спустя Пушкин возвратил мне альбом, вписав в него:

Душа моя Павел!

Держись моих правил;

Люби то-то, то-то,

Не делай того-то.

Кажись, это ясно.

Прощай, мой прекрасный!

Со времени написания стихов в мой альбом кличка моя в семействе стала: "душа моя Павел".

Кн. ПАВ. ВЯЗЕМСКИЙ. Собр. соч., стр. 508.

Здесь тоска по-прежнему. Наша съезжая в исправности -- частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны, бл..и и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера.

ПУШКИН -- П. П. КАВЕРИНУ, 18 февр. 1827 г., из Москвы.

Это было в Москве. Пушкин, как известно, любил играть в карты, преимущественно в штосс. Играя однажды с А. М. Загряжским, Пушкин проиграл все бывшие у него деньги. Он предложил, в виде ставки, только что оконченную им пятую главу "Онегина". Ставка была принята, так как рукопись эта представляла собою тоже деньги, и очень большие (Пушкин получал по 25 руб. асс. за строку), -- и Пушкин проиграл. Следующей ставкой была пара пистолетов, но здесь счастье перешло на сторону поэта: он отыграл и пистолеты, и рукопись, и еще выиграл тысячи полторы.

Н. П. КИЧЕЕВ, со слов А. М. ЗАГРЯЖСКОГО. Рус. Стар., 1874, т. 9, стр. 564.

Никакая игра не доставляет столь живых и разнообразных впечатлений, как карточная, потому что во время самых больших неудач надеешься на тем больший успех, или просто в величайшем проигрыше остается надежда, вероятность выигрыша. Это я слыхал от страстных игроков, напр., от Пушкина (поэта)... Пушкин справедливо говорил мне однажды, что страсть к игре есть самая сильная из страстей.

Ал. Н. ВУЛЬФ. Дневник. Л. Майков, 190, 211.

Всю зиму и почти всю весну Пушкин пробыл в Москве... Московская его жизнь была рядом забав и вместе рядом торжеств... Он вставал поздно после балов и, вообще, долгих вечеров, проводимых накануне. Приемная его уже была полна знакомых и посетителей, между которыми находился один пожилой человек, не принадлежавший к обществу Пушкина, но любимый им за прибаутки, присказки, народные шутки. Он имел право входа к Пушкину во всякое время и платил ему своим добром за гостеприимство. В городской жизни, в ее шуме и волнении Пушкин был в настоящей своей сфере.

П. В. АННЕНКОВ. Материалы, 167.

Москва приняла его с восторгом; везде его носили на руках. Он жил вместе с приятелем своим Соболевским на Собачьей Площадке... Здесь в 1827 г. читал он своего "Бориса Годунова": вообще читал он чрезвычайно хорошо... В Москве объявил он свое живое сочувствие тогдашним молодым литераторам, в которых особенно привлекала его новая художественная теория Шеллинга, и под влиянием последней, проповедывавшей освобождение искусства, были написаны стихи "Чернь"... Пушкин очень любил играть в карты; между прочим, он употребил в плату карточного долга тысячу рублей, которые заплатил ему "Московский Вестник" за год его участия в нем.

С. П. ШЕВЫРЕВ. Л. Майков, 329.

В начале 1827 г. Пушкин жил в Москве. Тогда в Москве читал лекции о французской поэзии некто Декамп (обожатель В. Гюго и новейшей школы и отвергавший авторитеты Вуало, Расина и проч.). Эти лекции читались в зале М. М. Солнцева, дяди Пушкина по Елизавете Львовне. А. П. Елагина по знакомству с Декампом взяла билет и ездила слушать. В самую первую лекцию она встретила там Пушкина, который подсел к ней и во все время чтения смеялся над бедным французом и притом почти вслух. Это совсем уронило лекции. Декамп принужден был не докончить курса, и после долго в этом упрекали Пушкина.

П. И. БАРТЕНЕВ со слов А. П. ЕЛАГИНОЙ. Рассказы о П-не, 54.

(17 февр. 1827 г.). В креслах (итальянской оперы) встретил я Пушкина... Я узнал от него о месте его жительства и на другой же день поехал его отыскивать... Он весь еще исполнен был молодой живости и вновь попался на разгульную жизнь; общество его не могло быть моим. Особенно не понравился мне хозяин его квартиры, некто Соболевский... Находка был для него Пушкин, который так охотно давал тогда фамильярничать с собой: он поместил его у себя, потчевал славными завтраками, смешил своими холодными шутками и забавлял его всячески.

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ. Записки, VII, 134.

Разбор ваш "Памятника Муз" сокращен по настоятельному требованию Пушкина. Вот его слова, повторяемые с дипломатическою точностью: "Здесь есть много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине и Карамзине сказать, что "имена их возбуждают приятные воспоминания", что "с прискорбием видим ученические ошибки в Державине": Державин все -- Державин. Имя его нам уже дорого. Касательно живых писателей также не могу я, объявленный участником в журнале, согласиться на такие выражения. Я имею связи. Меня могут почесть согласным с мнением рецензента. И вообще -- не должно говорить о Державине таким тоном, каким говорят об N. N., об S. S. Сим должен отличаться "Московский Вестник". Оставьте одно общее суждение". Мы спорили во многом, но должны были уступить.

М. П. ПОГОДИН -- кн. В. Ф. ОДОЕВСКОМУ, 2 марта 1827 г., из Москвы. Рус. Стар., 1904, № 3, стр. 705.

Милый мой, на днях, рассердясь на тебя и на твое молчание, написал я Веневитинову суровое письмо. Извини: у нас была весна, оттепель -- и я ни слова от тебя не получал около двух месяцев -- поневоле взбесишься. Теперь у нас опять мороз, весну дуру мы опять спровадили, от тебя письмо получено -все слава богу благополучно... Ты пеняешь мне за Моск. Вестник и за немецкую метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю ее; да что делать! собрались ребяты теплые, упрямые: поп свое, а чорт свое. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать, все это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными познаниями, но мы... Моск. Вестн. сидит в яме и спрашивает: веревка вещь какая? А время вещь такая, которую с никаким Вестником не стану я терять. Им же хуже, если они меня не слушают.

ПУШКИН -- бар. А. А. ДЕЛЬВИГУ, 2 марта 1827 г.

К Пушкину. Декламировал против философии, а я не мог возражать дельно, и больше молчал, хотя очень уверен в нелепости им говоренного.

М. П. ПОГОДИН. Дневник, 4 марта 1827 г. П-н и его совр-ки. XIX -- XX, 84.

О поэте Пушкине сколько краткость времени позволила мне сделать разведание, -- он принят во всех домах хорошо и, как кажется, не столько теперь занимается стихами, как карточной игрой, и променял Музу на Муху, которая теперь из всех игр в большой моде. А. А. ВОЛКОВ, жандармский генерал, в донесении Бенкендорфу, 5 марта 1927 г.

Б. Модзалевский, 35.

Зима наша хоть куда, т. е. -- новая. Мороз, и снегу более теперь, нежели когда-либо, а были дни такие весенние, что я поэта Пушкина видал на бульваре в одном фраке.

А. Я. БУЛГАКОВ -- К. Я. БУЛГАКОВУ, 11 марта 1827 г., из Москвы, Рус. Арх., 1901, H, 24.

Март. В субботу на Тверском я в первый раз увидел Пушкина; он туда пришел с Корсаковым, сел с несколькими знакомыми на скамейку и, когда мимо проходили советники гражданской палаты Зубков и Данзас, он подбежал к первому и сказал: "Что ты на меня не глядишь? Жить без тебя не могу". Зубков поцеловал его.

В. Ф. ЩЕРБАКОВ. Из заметок о пребывании Пушкина в Москве. Собр. соч.

Пушкина, ред. Ефремова, 1905, т. VIII, стр. 111.

Я часто видаю Александра Пушкина: он бесподобен, когда не напускает на себя дури.

А. А. МУХАНОВ -- Н. А. МУХАНОВУ, 16 марта 1827 г., из Москвы. Щукинский Сборник, IV, 127.

Судя по всему, что я слышал и видел, Пушкин здесь на розах. Его знает весь город, все им интересуются, отличнейшая молодежь собирается к нему, как древле к великому Аруэту собирались все имевшие немного здравого смыслу в голове. Со всем тем, Пушкин скучает! Так он мне сам сказал... Пушкин очень переменился и наружностью: страшные черные бакенбарды придали лицу его какое-то чертовское выражение; впрочем, он все тот же, -- так же жив, скор и по-прежнему в одну минуту переходит от веселости и смеха к задумчивости и размышлению.

П. Л. ЯКОВЛЕВ -- А. Е. ИЗМАЙЛОВУ, 21 марта 1827 г., из Москвы. Сборник памяти Л. Н. Майкова. СПб., 1902, стр. 249.

В 1827 г., когда мы издавали "Московский Вестник", Пушкин дал мне напечатать эпиграмму: "Лук звенит" (на А. Н. Муравьева). Встретясь со мною через два дня по выходе книжки, он сказал мне: "А как бы нам не поплатиться за эпиграмму". -- Почему? -- "Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека или от белой лошади. Муравьев может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь".

М. П. ПОГОДИН. Рус. Арх., 1870, стр. 1947.

В 1827 году Пушкин учил меня боксировать по-английски, и я так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах вызывал желающих и нежелающих боксировать, последних вызывал даже действием во время самых танцев. Всеобщее негодование не могло поколебать во мне сознания поэтического геройства, из рук в руки переданного мне поэтом-героем Пушкиным. Последствия геройства были, однако, для меня тягостны: меня перестали возить на семейные праздники.