Сволочь ты, Дронов! - Татьяна Туринская

Случилось сие знаменательное событие не столько в результате тщательного планирования, сколько вопреки ему. Обычно Володя не баловал супругу драгоценным своим вниманием. Это еще очень мягко говоря. И вовсе не некрасивость Валентины была этому виной — в сущности, к некрасивости так же быстро привыкают, как и к красоте. Главной помехой тесным супружеским отношениям была одна Валина особенность. Точнее, категорический отказ систематически избавляться от нежелательной растительности на теле. А Дронов неожиданно для самого себя оказался ужасно брезгливым, и просто не мог себя заставить прикоснуться к женщине с заросшими густыми рыжеватыми волосами ногами.

Что ноги?! Ноги бы еще полбеды. Гораздо хуже было то, что Валентина наотрез отказывалась выбривать подмышки. И объясняла сие даже не принципами, не глубоко деревенским своим воспитанием. По ее словам, она попросту не могла перетерпеть тот момент, когда волосы чуть-чуть начинают отрастать. Они ее страшно кололи, а потому, побрившись однажды, Валя раз и навсегда поставила крест на этом занятии. И никакие уговоры Дронова, что, мол, ты еще раз побрейся, тогда и колоться будет нечему, не помогали.

Вид небритых женских подмышек, мягко говоря, не возбуждал. А если к нему прибавить запах?! Нет, Валя, конечно же, старательно ухаживала за своей растительностью, мыла иногда даже по два раза в день. Это летом, в жару. Зимой же ограничивалась одним разом. В неделю. И тем не менее естественные телесные испарения оставляли свой натуральный аромат несмотря на все ее попытки от него избавиться. Да, собственно, она не слишком-то и старалась, потому как сама запаха не ощущала — принюхалась. Володя лично покупал Валентине дезодоранты. Однако и они не слишком помогали. Вернее, они-то как раз очень хорошо справлялись с задачей, да проблема была в том, что Валя… экономила. Она никак не могла избавиться от природной своей черты: все всегда откладывать или 'на черный день', или 'на выход'. И сколько бы Дронов ни убеждал ее пользоваться дезодорантом каждый день, не жалеть его, сколько бы ни покупал новых в доказательство того, что этого добра ей хватит и 'на черный день', и 'на выход' — все было бесполезно. Каждую новую принесенную баночку, каждый флакончик Валентина прятала в тумбочку 'про запас' и доставала только в случае, когда шла на прием в женскую консультацию или к педиатру. Ежедневные походы в магазин и прогулки с ребенком в перечень особо важных мероприятий не входили, а по гостям с Валентиной не ходил уже сам Дронов, предпочитая появляться там в гордом одиночестве. В результате одного флакончика дезодоранта Валентине хватало года на четыре, если не больше.

Вот по этой причине супружеская жизнь четы Дроновых сводилась максимум к одному-двум тесным контактам в год. Да и то только тогда, когда у Дронова никого не было на стороне долгое время, а потому он уж очень настойчиво требовал от супруги исполнения определенных гигиенических процедур. Таким образом и появился на свет Матвейка.

Рождение сына Дронова особо не обрадовало. Вернее, само рождение принесло некоторые приятные эмоции, а вот весть о скором появлении наследника на долгое время вогнала его в депрессию.

Потому что, будучи отчимом Маринки, Володя чувствовал себя абсолютно свободно, уверенный в том, что в любую минуту может развестись. Наличие же собственного сына существенно ограничивало его право на свободу. Однако выбора Дронову никто не давал: беременность следовало принять, как факт, ибо она уже наступила, а насильственным образом отправлять супругу на аборт было ниже его достоинства.

Тем временем Тимченко исправно исполнял свои обязательства. Как и предсказывал Александр Иванович, в тренерах Дронов проходил недолго. Одновременно с должностью заместителя директора спорткомплекса семейство Дроновых перебралось в двухкомнатную квартиру. Правда, кресла директора Володе пришлось дожидаться не пару-тройку обещанных Александром Ивановичем лет, а аж пять с половиной. Но все равно получить такую должность в двадцать семь лет — огромная удача, а потому Дронов и не думал обижаться на нового родственника.

К тому времени у них с Валентиной было уже двое детей. Матвейка, хоть и совсем маленький, а тоже требовал себе жизненного пространства. Двухкомнатная стала их семье маловата. Тимченко, что называется, держал руку на пульсе, и уже через два месяца после повышения по службе Дроновы перебрались в трехкомнатную квартиру. Правда, квартира оказалась не в новом доме, а в старой хрущевке со всеми ее прелестями, однако ж дареному коню в зубы не смотрят.

В отличие от Альки, Дронов даже не запомнил тот случай, когда до полусмерти испугал девчонку. В тот раз он на нее попросту не обратил ни малейшего внимания. Равно как и в последующие разы, когда изредка сталкивались в подъезде или на улице. И, пожалуй, если бы не забарахлившая вдруг антенна, он бы вообще не заметил соседку. Но в тот день по какому-то странному стечению обстоятельств Дронов вернулся домой непривычно рано и в кои веки решил провести вечер перед телевизором.

Однако вместо телевизора ему пришлось довольствоваться иным зрелищем. Худшим ли, лучшим — в ту минуту Дронов не задумывался. Просто смотрел на маленькую девушку в короткой маечке. Даже нет. Кажется, по-настоящему, по-мужски, он заметил Альку только в тот момент, когда она полезла под телевизор за тяжелой болванкой, свалившейся с телевизора. Полезла, как маленькая девчонка. Точно так же полезла бы за упавшей игрушкой Маринка. По-детски, наивно, нелепо. Не задумываясь, как выглядит в этот момент со стороны, какое впечатление производит.

Яркая розовая майка задралась, приоткрыв маленькую девичью попку в простых белых трикотажных трусиках. Точно такие же носила и Валентина, однако лишь отталкивала этим супруга. Дронов любил, когда на женщине было дорогое белье, тонкое, кружевное. Он воспринимал его, как красочную упаковку, в которую был завернут интимный подарок. Обычные же трикотажные трусы вызывали в нем скорее отвращение, нежели возбуждение.

В этот же момент все перевернулось с ног на голову. Вид тех самых простых до безобразия, бесхитростных до презрения трусов почему-то вызвал ни с чем не сравнимое волнение, даже в некотором роде восхищение. Быть может, потому что надеты были не на нелюбимую супругу? Так или иначе, а Дронов сглотнул слюну и продолжал смотреть, не мигая, как соседка медленно вылезает из-под телевизора.

А та словно бы забыла о его существовании. Начала опять прилаживать странное устройство в виде шнурка с болванкой к телевизору. Для удобства наклонилась и возилась там, что-то подкручивая. А майка зацепилась, прилипла к трусам, и так и осталась маленькая попка прикрытой лишь на половину.